— Молодец, — похвалил меня Настромо. — Похоже, размагнитился дядька. Пора и мне браться за дело.
Однако, как я и предполагал, все оказалось куда сложнее, чем это мнилось моему самонадеянному партнеру. Примерно с минуту он тужился впустую, а потом растерянно произнес:
— Что за бодяга! Глаза не открываются.
— Плюнь ты на них, — посоветовал я. — Встань и иди по стеночке вправо. Там возле дверей, помнится, еще один кувшин стоял. Будем надеяться, что в нем тоже вино, а не козье молоко.
— — Встал, — через некоторое время радостно доложил Настромо, хотя я уже и сам это почувствовал.
— Тогда смело вперед.
Двигался он не совсем уверенно, что было вполне простительно для новичка, впервые вселившегося в чужое тело, но гораздо лучше, чем это получилось бы сейчас у меня. Что ни говори, а телом минотавра должен управлять минотавр, пусть и посторонний. Человек в этом смысле похож на Мальчика-с-пальчик, примерившего сапоги великана.
По мере продвижения вперед Настромо все время шарил перед собой свободной рукой. Только бы он не напоролся на светильник, подумал я. Уж тогда-то Астерий обязательно проснется.
— Нашел! — воскликнул он гораздо раньше, чем я предполагал. — Держу за ручку.
— Проверь, это точно кувшин?
— Вроде бы… Правда, горлышко уж очень широкое.
— Это ночной горшок. Поставь его на место и иди дальше.
— Тьфу! А я уже собрался хлебнуть.
Последние шаги Настромо проделал чуть ли не на карачках, тщательно ощупывая каждый квадратный метр пола, словно бы искал не объемистый медный кувшин, а, по крайней мере, зубочистку. Вскоре его поиски увенчались успехом, о чем возвестил радостный возглас: «Хоп!»
— Держишь? — поинтересовался я.
— Держу.
— Тяжелый?
— Литров на пять, не меньше.
— Не много ли будет для тебя одного?
— Почему для одного? Нас ведь трое.
Я даже не нашелся, что ему возразить. Шуточка у Настромо удалась. Это был как раз тот случай, когда каждый глоток вина, выпитого кем-то одним, в одинаковой мере действовал сразу на троих.
Тем временем зубы Астерия, продолжавшего крепко спать, уже лязгнули о горлышко кувшина.
— Ну подожди ты, пожалуйста! — взмолился я. — Вставь пробку на место и осторожненько возвращайся на ложе. Там и выпьешь.
— Какая разница! В кровати пьют только извращенцы. А настоящий мужчина может выпить где угодно. Хоть на поле боя, хоть в общественном туалете.
Мои дальнейшие мольбы уже не могли возыметь на Настромо никакого действия. Вино обильной струей хлынуло в глотку совершенно непричастного к этой авантюре Астерия, и вскоре мутный вал опьянения достиг нашего общего сознания.
Прежде чем окончательно отрубиться, я успел подумать: «Возможно, Астерию и суждено погибнуть от меча, но сначала он сопьется. А заодно с ним и я…»
Разбудил меня деликатный стук в дверь. Наверное, уже давно наступило утро, но в нынешнем положении судить об этом мне было не дано.
Хотя я и проснулся первым, извлечь из этого какую-нибудь практическую выгоду не представлялось возможным. Сам по себе я не мог ни встать, ни попросить о помощи, ни даже разлепить тяжелые, как у Вия, веки. На то, чтобы овладеть телом Астерия, потребовалось бы немало времени и масса усилий, да я и не собирался заниматься этим, поскольку все еще надеялся на помощь Настромо, который, похоже, чувствовал себя в чужой шкуре столь же уверенно, как и в своей собственной.
Между тем в сознании Астерия, необъятном и дремучем, как Муромский лес, стали возникать первые проблески мысли. Настромо никаких вестей о себе не подавал, но его присутствие ощущалось так же явственно, как после доброй пирушки ощущается тяжесть в желудке.
Проснувшись окончательно, Астерий перевернулся со спины на бок и открыл глаза, благодаря чему я смог убедиться, что минувшую ночь наше тело провело прямо на каменном полу, используя вместо подушки пустой медный кувшин.
Для Астерия такая ситуация была в диковинку, и он попытался вспомнить — как и почему оказался здесь, а не на мягком ложе. Однако никаких зацепок в его памяти не сохранилось, что, конечно же, было результатом моих вчерашних усилий.
— Господин, — донеслось из-за двери. — С вами ничего не случилось?
— Все в порядке, — хорошенько откашлявшись, сипло ответил Астерий.
— Во дворце уже давно проснулись, — продолжал голос за дверью. — Ваша матушка царица Пасифая ожидает вас к утренней трапезе.
— Скажи, чтобы начинали без меня. Я занят.
— Не нужно ли что-нибудь господину?
— Нет… Хотя подожди. Пусть принесут вина и фруктов. И позови ко мне царского лекаря.
— Будет исполнено, мой господин.
Астерий встал и, отшвырнув ногой злополучный кувшин, проковылял к ложу. Так дурно, как сейчас, он себя еще никогда не чувствовал.
Тело, которым накануне пользовались чужие существа, повиновалось с трудом, да и долгий сон на холодном полу тоже сказывался.
Алкоголь, принятый вчера в непомерных количествах, прошелся по мозгу Астерия, словно тропический ураган по одинокому атоллу — кое-что погубил, кое-что испоганил, кое-что занес песком забвения.
Тем не менее сын Миноса оставался цельной и сильной личностью, которую было просто невозможно подвигнуть на какой-нибудь необдуманный, самоубийственный поступок.
Никогда еще мститель не подбирался к своему врагу так близко, как это удалось сделать мне. И все-таки роковой удар откладывался. Губительный меч продолжал висеть на стене бесполезной игрушкой, и мне еще предстояло вложить его в чьи-то послушные руки.
Борьба, предстоявшая нам, уже не являлась борьбой двух разных существ. Намечалась схватка двух сознаний, двух «эго» — собственного, успевшего сжиться с этим телом, и чужого, проникшего со стороны.
Не знаю, кто из них одержит верх, но в конечном итоге победителем все равно окажусь я — ведь поле боя, мозг Астерия, навсегда останется выжженной пустыней, в равной мере неспособной порождать ни добро, ни зло…
В дверь опочивальни снова постучали.
— Входи, — буркнул Астерий, к физическим мукам которого добавились еще и галлюцинации — именно так он мог расценивать все свидетельства присутствия в его теле чужих существ.
Первым появился мажордом, бородатый и крепенький, как Черномор. По его сигналу слуги проворно внесли кувшины с вином и подносы с фруктами. Девушка-виночерпий налила хозяину полный кубок.
Астерий пригубил немного и тут же поперхнулся. Отравленный организм не хотел принимать новую порцию яда. Много грехов было у Астерия, но алкоголизмом он не страдал.
Зато им (наравне с наркозависимостью) страдал мой приятель Настромо. Вкус вина мгновенно разбудил его. Очень быстро разобравшись в ситуации, он оценил поведение Астерия в следующих выражениях:
— Что он, козел, делает! За такие штучки нужно морду бить!
— Замри! — прикрикнул я. — Ни слова больше! Только смотри и слушай.
Из нашего краткого диалога Астерий, к счастью, ничего не понял, но пригорюнился еще больше — ну кому, спрашивается, понравится, когда в твоем сознании начинают звучать чужие, пропитые голоса.
— Пусть войдет лекарь, — распорядился он. — Да побыстрее. А вы все прочь отсюда.
— Будет исполнено, мой господин. — Вышколенные слуги исчезли, но дверь за собой оставили полуоткрытой.
Лекарь оказался египтянином — смуглым, стройным, наголо обритым. При себе он имел ларец из слоновой кости и красного дерева.
Падать ниц перед царственной особой он не стал — не дома, чай, — а отделался сдержанным полупоклоном. Затем он поставил ларец на столик, приложил обе руки накрест к груди и произнес на ахейском наречии:
— Я приготовил то, что ты просил, господин, — средство возбуждающее мужскую силу. Оно сделано из львиной желчи, носорожьего рога и крылышек особой мухи, живущей по другую сторону ливийской пустыни. Именно благодаря этому средству владыки Египта оставляют после себя многотысячное потомство.
(Я— то лучше его знал, откуда берется эта неисчислимая орава царских наследников. Как-никак, сам когда-то принимал участие в их воспроизводстве.)
Лекарь, наверное, еще долго распинался бы о достоинствах своей доисторической «Виагры», но Астерий мановением руки прервал его.
— Оставь это средство на потом. Сегодня мне нужно кое-что другое.
— Только прикажи, господин, и я составлю для тебя любое лекарство или любой яд, существующий в мире.
— Сегодня ночью мне стало дурно, — нехотя признался Астерий. — Сейчас я ощущаю слабость во всем теле, боль в суставах, тошноту, головокружение. Душу одолевает тоска. Я слышу бестелесные голоса. Мои члены дергаются сами собой.
— Уж не вселились ли в тебя злые демоны, господин! — воскликнул лекарь (как говорится, ткнул пальцем в небо, а угодил в яблочко).
— Вот ты и разберись в этом. Сам же говорил, что слава о твоем искусстве гремит от Геркулесовых столпов до самой Индии.
— Вот ты и разберись в этом. Сам же говорил, что слава о твоем искусстве гремит от Геркулесовых столпов до самой Индии.
— Для изгнания бесов лучше всего подойдет кровь гарпии, смешанная с молоком кентавра. Но можно ограничиться окуриванием смолой держидерева, растущего на священной горе Сефар, до которой тысяча дней пути.
— Не надо никакой смолы! Ты мне что-нибудь против тоски дай. И против боли, — произнес Астерий слегка изменившимся голосом.
Заслушавшись баснями лекаря, я не сразу сообразил, что авторство последних фраз несомненно принадлежит Настромо, а Астерий является всего лишь их подневольным исполнителем. Вот пройдоха!
— Боль и тоску лучше всего лечит загустевший сок горного мака, растущего на восточной окраине земли. Хотя стоит это зелье весьма дорого, — лицо лекаря приобрело скорбное выражение. — За одну его меру индийские купцы требуют тысячу мер золота.
— Ты же знаешь, что золото не имеет для меня значения, — говорил Астерий уверенно и складно, но в его суматошных мыслях сквозила паника: что это я, дескать, такое несу?
Да, не ожидал я от Настромо подобной прыти. Тюфяком обкуренным считал, а он орлом оказался. Сразу подмял прародителя и сейчас делает с ним что хочет. Какая сила иногда пробуждается у души, избавившейся от испоганенного пороками тела! Вопрос лишь в том, как долго Астерий будет терпеть эту самодеятельность. Ох, чувствую, расколет он Настромо, а заодно с ним и меня. Что тогда начнется!
Тем временем лекарь открыл свой ларец и жестом фокусника извлек из него маленький златотканый мешочек, содержимое которого обещало вечное блаженство, но приносило скорую смерть.
Никто ничего еще не успел сообразить, а Астерий (побуждаемый, естественно, Настромо) вырвал мешочек из рук лекаря, сунул в рот добрую щепоть чистого опиума и для верности запил ее глотком вина.
Пока душа Настромо ликовала, тело Астерия мучительно содрогалось. Казалось, еще чуть-чуть, и он извергнет коварное зелье наружу. Однако природа опиума была такова, что он умел постоять за себя сам — сначала угас рвотный рефлекс, а потом все сфинкторы желудочно-кишечного тракта сомкнулись крепко-накрепко. На какое-то время утроба минотавра превратилась в закупоренную бутылку.
Все случившееся вызвало в сознании Астерия взрыв самых разноречивых эмоций. С одной стороны, он ждал скорого избавления от физических и душевных страданий, а с другой — явственно ощущал присутствие некой посторонней воли, управлявшей его словами и поступками.
— Скоро ты испытаешь высшее блаженство, господин, — проворковал лекарь, уже успевший прикинуть в уме предполагаемые барыши. — А потом спокойно уснешь.
— Пошел прочь, сын гадюки! — прикрикнул на него истинный Астерий, а лже-Астерий тут же добавил: — Но вечером возвращайся снова и принеси все маковое зелье, которое у тебя имеется.
Так! Можно представить, какая каша заварится здесь в самое ближайшее время. Три души в одном теле — это уже явный перебор. А три изрядно прибалдевшие души — просто-таки взрывоопасная смесь. Бомба с догорающим запалом.
Доза, принятая Астерием с подачи Настромо, такова, что кайф продлится не меньше часа. Потом у одного наступит протрезвление, у другого ломка. Потомок сцепится с предком, и в этой заварухе меня просто затопчут.
Возможно, Астерий и обречен, но ведь история уготовила ему совсем другой конец. Хватит мне отсиживаться в сторонке. Самое время вмешаться.
Но сначала нужно защититься от воздействия опиума. При приеме так называемых наркотических анальгетиков внутрь опьянение наступает примерно через полчаса. Значит, какое-то время у меня еще есть.
Опиатные рецепторы, которые вступают в контакт с наркотиками, располагаются в коре головного мозга весьма неравномерно. Где-то их с избытком, а где-то нет вовсе. Значит, мое сознание должно переместиться туда, где опиумный дурман будет наименее ощутим.
Правда, при этом ослабеют связи как между партнерами по телу, так и с внешним миром, но, как говорится, из двух зол выбирают меньшее.
Странствия по чужим мозгам, в том числе и по быкочеловечьим, давно перестали быть для меня экзотикой, и я успел произвести передислокацию прежде, чем сладкий опиумный яд овладел разумом тех, кто нашел себе приют в теле Астерия.
Эйфория подступила, как дуновение прохладного ветерка в знойный полдень, как томительное расслабление, завершающее акт любви, как благодать божья. Зацепило даже меня — но как-то походя, краем.
Зато обе быкочеловечьих души блаженствовали — одна вне зависимости от другой. Долго так продолжаться не могло, ведь счастливая личность нуждается в общении еще больше, чем несчастная.
— Ну что, приятель, захорошело тебе? — первым нарушил молчание Настромо. — Ты теперь меня слушай. С твоими бабками мы как в раю заживем. Хоть и недолго, но красиво.
— Кто это? — поинтересовался Астерий, благодушный как никогда.
— Кто, кто… Блядь в трико! — ответил Настромо с детской непосредственностью. — Сам ведь гостей ждал. Вот и принимай с распростертыми объятиями.
— Гостей? — недоуменно переспросил Астерий. — Каких гостей?
— Э-э-э, да у тебя совсем память отшибло. Сам же вчера стишок читал про милого дружка, который придет не слева, не справа не сзади, а совсем с другой стороны.
— Так это ты? Мой смертный враг? — Мрачная истина стала постепенно доходить до сознания Астерия. Представляю, как он взвился бы от этой новости еще час назад. Однако сейчас неодолимая сила опиума опутывала не только его члены, но и страсти.
— Как тебе лучше сказать… — замялся Настромо, видимо, понявший, что сболтнул лишнее. — Я его попутчик. А твой смертный враг явится позже. В удобное для него время.
— Или я сошел с ума, или мной действительно овладели злые демоны, — пробормотал Астерий.
— Бери второе, — подсказал Настромо.
— Но это нечестно… Вы с помощью колдовства проникли в мою душу. Я требую поединка по всем правилам.
— Хватай себя за нос и дергай, — хохотнул Настромо. — Чем не поединок? А о правилах лучше и не заикайся. Ты ведь у нас душегуб известный. Это я еще вчера понял.
— Что вы сделаете со мной? Лишите разума? Отравите?
— Успокойся. Я к тебе вообще никаких претензий не имею. А уж если отравимся, так вместе.
— Ты действительно не тот, кто прежде называл себя Тесеем? — В душе Астерия зародилась сумасшедшая надежда, наркотиками только усугубленная.
— Боже упаси!
— Тогда мы можем договориться. Вместе со мной ты проживешь прекрасную жизнь.
Ага, намечаются сепаратные переговоры. Не хватало еще, чтобы Настромо переметнулся на сторону Астерия. Надо срочно подсуетиться. Как говорится, пришло время сбрасывать маски.
— Настромо, замолчи! — сказал я как можно более твердо. — И сделай так, чтобы я о тебе забыл. У меня есть серьезный разговор к хозяину этого тела.
Терпеть не могу, когда дуэлянты на оперной сцене, прежде чем разрядить пистолеты, поют прочувствованные арии или хороший киногерой, взяв плохого на мушку, долго и нудно пересказывает ему то, о чем зрители и так уже давно догадались. По-моему, это дурновкусие. С учетом специфики жанра, конечно.
Каюсь, но и я отдал должное этому штампу. Завел с Астерием разговор. Не удержался. Хотя мог бы молчать до самого конца.
Странно, но Астерий, похоже, даже обрадовался моему появлению. Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
— А-а-а, вот и ты, — произнес он вкрадчиво. — Встретились…
— Да, это я. Тот, кого ты знал прежде под именем Тесея и в прошлый раз сумел одолеть. Но я обещал вернуться. И вот я снова здесь. Думаю, что это наша последняя встреча.
— Даже бесправный раб, осужденный на смерть, должен знать свою вину. Какое же преступление совершил я? На том же Тесее гораздо больше человеческой крови, чем на мне.
— Ты осужден за преступления, которые твои потомки совершат в будущем, — отчеканил я.
— Ни один суд не признает такую вину, — возразил минотавр.
— Есть суд, наделенный особыми правами. Назовем его для краткости судом истории. Я всего лишь исполняю его решение.
— Как же тогда понять предсказание? При чем здесь лоно прекрасной подруги? Честно признаюсь, что мои подозрения сначала пали на Ариадну.
— Подозрения твои были вполне обоснованными. Я пришел сюда из далекого будущего по лестнице поколений. От сына к отцу, от отца к бабушке и так далее. Это стало возможным только благодаря тому, что я породнился с тобой. Ариадна действительно родила ребенка от меня.
По мере того, как я говорил, внимание Астерия постепенно слабело. Последние слова, которые он пробормотал уже в полусне, были таковы:
— Ты рано радуешься… Я еще жив… А ты лишь бестелесный призрак… У тебя нет способа убить меня… Наша схватка еще впереди.
Я не стал спорить с Астерием, а терпеливо дождался того момента, когда он безвольной тушей откинется на подушки. Настромо заснул еще раньше.