Он сидел в углу за пальмой, ковырялся в тарелке, равнодушно поглядывал на окружающих. Пансионат «Береговое» благополучно просыпался. Заспанные отдыхающие тянулись к раздаче, кто-то зевал, кто-то шутил, кто-то выяснял ворчанием сложные семейные отношения. Столовая располагалась на террасе, огражденной потертыми перилами. Частично она находилась в здании, частично на улице. Крыша имелась, но какая-то сомнительная — сквозь щели просвечивало небо. Дальше был дворик, аллейки, не очень ухоженный сад. Потом камни, скалы, море, которое этим утром не отличалось буйным нравом, тихо плескалось и издавало далеко идущий йодистый запах. Отдыхающие заполняли столики, гремели посудой. Кто-то жадно ел, другие тоскливо разглядывали содержимое тарелок. Сервис в Крыму, как и при Союзе, остался весьма «ненавязчивым». В этом имелась даже некая пикантность.
— Мама, а что это такое желтое у меня в тарелке? — капризно вопрошала маленькая девочка с косичками. Она болтала ножками и тыкала вилкой в свой «шведский» завтрак.
— Это глазунья, Катюша, — равнодушно отвечала не очень ухоженная мать лет тридцати пяти. — Ешь, не спрашивай, она вкусная.
— Серьезно? — удивился отец семейства, проверяя на ощупь то же самое у себя в тарелке. — А на вид не скажешь.
За соседним столиком расположилась другая семейная чета. Уже в годах, непривередливые к еде. Мужчина пошучивал: вот и дожил до пенсии, теперь, видимо, штраф за это заплатить придется. Непривычно — голова пустая, заняться нечем, а еще супруга привезла в дыру, где только пляж и скалы. Ни больницы, ни поликлиники. А он точно в этой дыре вылечит свой бронхит? Непохоже, что здесь проводятся массовые лечебные процедуры. «Проводятся, Витенька, проводятся, — ворковала супруга, подкладывая в тарелку мужа листья салата. — Ты кушай травку, кушай, очень полезно». Мужчина смеялся, безропотно хрустел травой. Оба смотрели друг на друга влюбленными глазами. У окна недалеко от Глеба сидела еще одна парочка — помоложе, но тоже семейная. У нее была немытая голова, хмурое лицо. У него — похмелье цвело по небритой физиономии. Движения — заторможенные, в бледном лице — весь трагизм мира. Женщина злилась, не могла понять, почему намедни выпустила ситуацию из-под контроля, и этот гад напился. Мужчина жадными глотками пил чай, а супруга смотрела на него злобной горгоной и готовила новый пакет санкций.
— Тоже на пенсию хочу… — пробормотал мужчина, провожая взглядом откушавших пенсионеров. Ему сегодня очень не хватало апокалипсиса.
— Пол смени, — фыркнула супруга, — вместе уйдем в пятьдесят пять.
Подошла зевающая работница, стала тряпкой протирать стол пенсионеров. Передник на ней не отличался первозданной свежестью. Похоже, у персонала были либеральные представления о чистоте и гигиене. «Все по парам, — лениво думал Глеб, отставляя от себя тарелку с недоеденным завтраком и берясь за компот, из которого торчали веточки вишни, — только ты один, совсем один. Ну, и забей». Появился сторож пансионата — пожилой Федор Никодимович — всегда гладко выбритый, хотя это его не молодило. Вчера перебросились парой фраз о рыбалке — вроде нормальный мужик, обещал свозить на лодке в море, где морские окуни клюют на голый крючок! Встретился с ним глазами, кивнул. Молодец, старик, не совсем склерозник. Видимо, пенсии и зарплаты на безбедную жизнь не хватало, Федор Никодимович подрабатывал электриком и сантехником — тащил тяжелый чемоданчик с инструментами. Растерянно глянул по сторонам — чего вызывали-то? Из подсобки высунулась полная повариха, поманила его на кухню, где что-то вышло из строя. Старик вздохнул и побрел устранять неисправность.
Глеб перехватил заинтересованный взгляд официантки Галки. Одинокий мужчина, приятный собой, хотя и помятый, очень интересно… Объявилась администратор Ольга Борисовна — 35 лет, мазнула взглядом отдыхающих, задержалась на одиноком мужчине, который считал, что спрятался в углу. Ни фига он не спрятался! Ольга Борисовна улыбнулась, он ответил вялой улыбкой, и она поспешила по проходу дальше с немного удивленным выражением лица.
Глеб допил компот, куда могли бы и не пожалеть сахара (спасибо, хоть не отравили), собрался покинуть помещение, и в этот момент появилась та девушка, о которой он уже забыл. Быстро вошла в столовую, посматривая на часы — до окончания кормежки оставалось десять минут, — устремилась к раздаточному столу. Что-то набросала в тарелку, особо не всматриваясь, потом продефилировала между столиками, села за освободившийся после пенсионеров. Стало интересно. Хорошенькая, со смешинкой, в легком ситцевом платье — и снова без обручального кольца. Она поставила поднос перед собой, перебирала вилкой содержимое, отыскивая что-нибудь съедобное.
— Господи… — донесся до Глеба тоскливый вздох. — Это нужно есть?
Женщина подняла взгляд, посмотрела на него. У нее были красивые небесно-голубые глаза. Глеб неуклюже улыбнулся и потупился.
— Анюта, вот вы где! — раздался грубый голос, и к девушке устремился, улыбаясь до ушей, грузный мужчина с породистым лицом и в канареечной рубахе до колен. В одной руке он держал тарелку, в другой чашку. — Вы не возражаете, если я к вам присяду? Прекрасный день, правда? А что вы собираетесь делать после завтрака?
Взор девушки поскучнел — это не могло укрыться от Глеба. Она глянула в его сторону с каким-то неосознанным сожалением, снова вздохнула.
— Конечно, Эдуард, присаживайтесь… если больше некуда.
Мужчина был тем еще кадром. Такие пристанут — гвоздодером не отдерешь. Он смеялся, что-то говорил, орудуя одновременно двумя вилками (!), его грубоватая речь сливалась в какофонию. Девушка окончательно поскучнела, отвечала односложно. Быстро покосилась на Глеба и опустила глаза в тарелку. «Бывает», — подумал он и с сожалением начал выбираться из-за стола.
Что он тут делал? Как его занесло в этот богом забытый пансионат? Он жил тут уже три дня и никак не мог взять в толк, зачем? Не хотелось расставаться с Крымом? Но перед смертью не надышишься. При чем тут загнивающий санаторий, который больше похож на заштатную гостиницу в «полторы звезды» — и те лишь за вид с балкона? Он жил, как во сне, ни с кем не знакомился, машинально что-то ел, купался, часами таращился в рябящий телевизор. Рассмеялся лишь однажды — когда крутил настройку старого приемника (видимо, брошенного прежними жильцами) и нарвался на украинскую радиостанцию, вещающую на Крым. Слушать без смеха этот вздор было невозможно. Ладно, когда вещают для несведущих. Но убеждать жителей полуострова, что они с трудом выживают, а если у них все нормально, то это иллюзия, — просто песня! Нельзя так жить — цены растут в геометрической прогрессии, работы нет. Террор со стороны российских спецслужб, весь Крым забит лязгающей и чадящей военной техникой, людей хватают по малейшему подозрению, люди пропадают сотнями, правозащитников убивают прямо на улице! Свобода слова задавлена, любая критика российского президента чревата колонией строгого режима в солнечном Магадане! А в соседней Украине — мир и благоденствие, яблоки растут. Она давно в Европе! Но вы держитесь, люди, мы скоро придем, освободим вас от гнета оккупантов, скинем банду в море! Слава Украине, она одна за вас радеет и ночами не спит! Короче, крепитесь, люди, скоро лето. Ну, полные кретины! А еще журналисты. Несут оторванную от реальности чушь, забывая, что искусство вранья — это прежде всего искусство и уж потом — вранье!
И больше о политике — ни звука. Надоела всем — пуще редьки. Отдыхающие в пансионате были из России, Казахстана, Белоруссии. Украинцы тоже были, но не афишировали, отдыхали тихо-мирно. После завтрака он затолкал в сумку пляжный коврик, пару банок пива из холодильника, потащился на пляж. Тропа петляла между скалами. Пляж отеля был небольшим, сто метров в длину. Немногочисленные лежаки давно заняли. Ночное волнение унялось, вода была тиха и прозрачна. Пищали дети в «лягушатнике» под контролем родителей. Несколько голов торчали из воды. Подросток лет тринадцати нырял в маске, пытаясь что-то высмотреть на дне. И всякий раз, когда он пропадал в воде, его упитанная мамаша хваталась за сердце. Похмельный тип из столовой, багровея от натуги, надувал круг. Видимо, решил уплыть подальше от всех и у буйков спокойно умереть. Его супруга в сером купальнике пробовала воду пальцами ноги, ежилась. Первый летний месяц выдался не очень теплым, погода менялась, и вода нагревалась медленно.
— Мужики, сегодня ведем спортивный образ жизни! — кричал своим друзьям какой-то парень. — Едем в спортбар — в Судак! Наши сегодня играют!
Какие «наши»? Во что играют? Оставалось только догадываться. Бывший офицер батальона морской пехоты, базировавшегося в Темрюке, никогда, к своему стыду, не увлекался зрелищными видами спорта. Глеб спустился к полосе прибоя и, не снимая сланцев, побрел на запад вдоль кромки воды. Хрустела галька под ногами. Шумный пляж, куда продолжали прибывать люди, остался за спиной. Он перебрался через груду камней, с уважением покосился на высокую скалу, выросшую позади нее, отправился дальше, прижимаясь к скалам, и через минуту вышел к крохотной бухте, где лечь у воды можно было лишь в одном месте — все остальное пространство загромождали камни размером с чемодан на колесиках. Пятачок был занят. На тряпке распростерлась молодая парочка — видимо, первыми позавтракали и побежали занимать место. Парень уснул, а молодая фигуристая женщина в алом купальнике толкала его локтем:
— Мужики, сегодня ведем спортивный образ жизни! — кричал своим друзьям какой-то парень. — Едем в спортбар — в Судак! Наши сегодня играют!
Какие «наши»? Во что играют? Оставалось только догадываться. Бывший офицер батальона морской пехоты, базировавшегося в Темрюке, никогда, к своему стыду, не увлекался зрелищными видами спорта. Глеб спустился к полосе прибоя и, не снимая сланцев, побрел на запад вдоль кромки воды. Хрустела галька под ногами. Шумный пляж, куда продолжали прибывать люди, остался за спиной. Он перебрался через груду камней, с уважением покосился на высокую скалу, выросшую позади нее, отправился дальше, прижимаясь к скалам, и через минуту вышел к крохотной бухте, где лечь у воды можно было лишь в одном месте — все остальное пространство загромождали камни размером с чемодан на колесиках. Пятачок был занят. На тряпке распростерлась молодая парочка — видимо, первыми позавтракали и побежали занимать место. Парень уснул, а молодая фигуристая женщина в алом купальнике толкала его локтем:
— Эй, милый, очнись! Ну вот, пожалуйста, зачем мужика заводила? Чтобы он спал мне тут?
Она с любопытством воззрилась на Глеба, и он поспешил прошмыгнуть мимо.
Свободное место нашлось на следующем пляже — здесь тоже имелась бухта, и над берегом нависал козырек массивной скалы. За скалой, словно телохранители, возвышались еще два каменных исполина. Между ними вилась тропка наверх и терялась среди белых соцветий розмарина. Тропа выводила к дороге — слева Новый Свет, справа — пансионат. Добраться до пляжа можно было и по дороге, а потом воспользоваться тропой. Глеб забрался под скалу, куда еще не пробралось солнышко, расстелил коврик и сразу бросился в воду, нырнул, вынырнул, перевернулся на спину и несколько минут отдыхал, подставляя лицо восходящему светилу. Невольно залюбовался открывшейся панорамой берега. Пляж под скалой отъехал, превратился в светлое пятно. По нему сновали фигурки людей — уже и до этой точки добрались отдыхающие. На запад от пляжа тянулись скалы — высокие, низкие, с расщелинами, в которых топорщилась береговая растительность. Метрах в ста на запад скалы уплотнялись, забирались в море, там чернели каменные островки. На востоке было цивильнее. Бухта, за ней вытянутый пляж пансионата «Береговое», заполненный людьми. За пансионатом вздымались горы, а дальше просматривались зазубренные бастионы Раван-Коша — самой высокой горы в округе. Она напоминала исполинскую крепостную стену, гребень которой в нескольких местах разрушили снаряды. Горы теснились на западе, на востоке — Главная горная гряда, выходящая к морю. За ней еще две гряды — Внутренняя и Внешняя, разделенные между собой продольными равнинами. Эта местность практически не заселенная, слишком плотно расположены горы. Людей там почти не встретишь, экскурсионных маршрутов нет, населенных пунктов тоже негусто.
Соваться в горы в планы Глеба не входило. Альпинизмом и исследованием пещер пусть занимаются другие. Он вообще с трудом представлял, что может входить в его планы. Можно, например, утопиться…
Гадкая зараза под названием медуза ущипнула в бок! Ах ты, сволочь! Он завертелся, хлебнул воды. Еще один действенный способ борьбы с похмельем. Отплыл на пару метров, обернулся. Батюшки! К нему приближалась целая «эскадра» — небольшие желеобразные комочки с нитеобразными щупальцами. Совсем природа взбесилась — не сезон же для медуз! Он не стал дожидаться, пока его окружат, поплыл вразмашку к берегу.
Когда вышел из моря, пространство под скалами уже трудно было назвать уединенным местечком. В воде плескалась какая-то пузатая мелочь. Упитанные мама с папой покрикивали на своих близняшек. На тряпке животом вниз лежала женщина — лямки купальника она развязала и отбросила за ненадобностью. Глеб прошел мимо, а дама и ухом не повела. Справа, шлепая ластами, в воду заходил парнишка в маске с трубкой. В руке он сжимал скомканный пакет. Добытчик, сообразил Глеб. Видимо, из поселка парень. Уплывают в море, собирают рапан — хищных брюхоногих моллюсков в красивых раковинах, пожирающих своих собратьев — мидий и устриц, а потом продают отдыхающим — в жареном виде эта гадость необычайно вкусная. «Водолаз» повернулся к морю спиной, поправил маску, погрузился в воду и пропал.
Глеб вытащил коврик из-под скалы на солнышко. Надо обсохнуть — замерз в воде. Он порылся в карманах скомканных штанов, отыскал сигареты, зажигалку и с наслаждением закурил. Докурив, втиснул окурок между камешками, вытянул ноги, забросил руки за голову…
И навалилось то, что постоянно наваливается! Вроде только задремал, и сразу мины стали рваться в голове! Противно свистели, визжали, подлетая к земле, взрывались с тягучим треском. Орали какие-то люди, перебегая между развалинами, стучали автоматы. «Глеб, Сашку ранили! — кричали в ухо. — Не вытащить его, ногу плитой защемило!» Да что за наваждение! Он перевернулся на живот, уткнулся носом в плетеный коврик. Мины продолжали свистеть, запах йода сменился запахом порохового дыма. Бороться с прошлым было невозможно. Оно гналось за ним, било, подсовывало бессонницу или депрессию. Побеждать эту напасть он пока не научился. Слишком чувствительная натура, в отличие от прочих толстокожих. Настало затишье, растаяли видения разрушенной древней Пальмиры. Началась ускоренная «кинофотосъемка». Улицы родного города в Приморье, вечно ругающиеся родители, школьные годы «чудесные». Переезд в Волгоград, квартира с видом на Мамаев курган, институт, отчисление, девочки, снова институт — теперь уже военный. И вновь девочки… Служба на базе Черноморского флота в Севастополе, Новороссийск, Темрюк, неудавшаяся женитьба — невеста спохватилась (что же она, дура, делает?), когда, вместо знакомства с родителями, он поехал на учения под Ростов, где и застрял на две недели. Разрыв переживался очень болезненно. А когда он узнал, что бывшая невеста скоропалительно вышла замуж и укатила на Дальний Восток, тоска всерьез и надолго взяла за горло. Ломка была похлеще наркоманской. Но как-то жил, служил, приезжал в короткие отпуска к родителям в Волгоград. Умер отец, похоронили. Мама приходила на кладбище и продолжала с ним ругаться — могла это делать часами, сидя у могилки и глотая слезы. Трудно переделать людей. Не прошло и года, когда она последовала за отцом. Не выдержал истощенный организм. Глеб надеялся, что им хорошо там вместе — ругаются, конечно… но все равно хорошо. Он сдал квартиру на длительный срок, вернулся в Темрюк.
Он и был одним из загадочных «зеленых человечков» — представителем легендарного сообщества «вежливых людей», заблокировавших Крым от посягательств извне. Разоружал растерянных украинских военных (упертых приходилось силой), следил за порядком на улицах Симферополя. Получил роту морских пехотинцев, служащих по контракту, — просоленных, побывавших в переделках. В войне на востоке Украины Глеб участия не принимал, не видел в этом нужды, поскольку не считал эту землю российской, в отличие от Крыма. Стоял со своей ротой на границе, насмотрелся, как ее ежедневно пересекают беженцы, раненые, бегущие от войны украинские солдаты…
Солнце припекало. Видения вроде притихли. Он поднял голову, осторожно покосился по сторонам. На галечный берег набегала тихая волна. Далеко в море белел одинокий парус. Из-за дальнего мыса показался небольшой круизный теплоход — видимо, шел из Ялты к берегам Керченского полуострова. Отдыхающих под скалами прибыло. Сюда перебирались те, кому наскучило на основном пляже. Можно подумать, здесь веселее! Люди купались, расстилали покрывала. На дороге за скалами гудели машины. По тропе спускались пенсионеры, которых Глеб видел в столовой, — дружно помахивали полотенцами, пляжными аксессуарами. Молодые парень с девушкой, взявшись за руки, бросились в воду, поднимая тучу брызг. Видимо, топиться…
Глаза Глеба непроизвольно закрылись, и снова пошли видения. Лежащая в руинах Пальмира, окраинные кварталы, за которыми начинались песчаные барханы. Взвод морской пехоты, охраняющий работающих саперов… Этого не было в сообщениях СМИ. Только общие фразы — «действенная помощь», «работа в тесном контакте с правительственными силами»… Не было там никаких правительственных сил! Боевики «Исламского государства» налетели, как шакалы, — из-за бархана! Сначала обстреляли из минометов, потом рванули на «джихадомобилях» — пикапах с пулеметами. Бойцы залегали, отстреливались — никто не струсил, не ударился в бега. Лейтенанта Варламова придавило плитой — он не кричал, не звал на помощь, понимал, что ребятам не до него. Все схватились за оружие — охрана, саперы. Прибежали их командиры с пистолетами. И никаких «правительственных сил»! Бой продолжался минут тридцать. Глеб грамотно рассредоточил людей, лично пристрелил двух боевиков, прорвавшихся на джипе к разрушенной улице. Исламистов настреляли — десятка полтора. Умирали твари легко, даже весело — видно, что-то наобещали им в загробной жизни. Не хотелось их расстраивать, насколько это далеко от действительности… Они не прорвались в разрушенный город — морпехи стояли несгибаемо. Пометались на джипах вдоль руин и с потерями отошли. А потом прилетел модернизированный вертолет «Ми-8» и стал обстреливать ракетами позиции бойцов Туманова! Явно ошибка, кто-то дал неточные координаты, вертолетчики не знали, что боевики ушли, а в дыму ведь ни черта не видно! Это был какой-то ад. Рушились недобитые конструкции зданий, все вокруг взрывалось, падало. «Вертушка» несколько раз заходила на круг — хоть лично сбивай ее из ПЗРК! Ругались морпехи, ругались саперы, зарывались в обломки. Боевики в барханах, видимо, обхохотались. Отстрелявшись, вертолет ушел, появилась возможность связаться с базой. В СМИ про этот ляп точно информация не просочилась! Глеба тогда крепко контузило. «Развал-схождение» надо делать», — шутили потом бойцы. Он крыл кого-то матом в рацию, шатался мумией среди руин. Бог не остался в стороне — трупов среди морпехов не было, спасали выучка и качественные бронежилеты. Но раненых насчитали до хрена, двоим досталось основательно — бронежилеты порвало в решето. Раненые шутили, но дела их были плохи. Срочно прибыли «вертушки» за ранеными, потом забрали всех остальных, повезли на базу в Шейх-Масхор. Глеб ворвался в штаб разъяренный, еще не оправившись от контузии. В голове — сплошная абракадабра, он плохо понимал, что делает. Что за херня, товарищи офицеры и прапорщики?! Это вам не игрушка в войнушку, а человеческие жизни, между прочим! Чем вы тут занимаетесь?! Почему вертолет обстрелял своих?!