– Ты не хочешь возвращаться в Египет, тебе ведь не нужна встреча со старым миром? – спросила она.
– Я разрываюсь, – прошептал он.
Порыв ветра поднял с мостовой бумажный мусор; сухие листья полетели, кружась, вдоль чугунной ограды. Наверху жалобно зазвенели электрические провода, и Рамзес запрокинул голову, чтобы посмотреть на них.
– Даже более живо, чем во сне, – прошептал он, снова поворачиваясь к тусклой желтой лампочке фонаря. – Мне нравится это время, дорогая, – сказал он. – Ты простишь меня за то, что я называю тебя так? Моя дорогая. Так ты однажды назвала своего друга Алекса – «мой дорогой».
– Называй как хочешь, – сказала Джулия.
Потому что я люблю тебя гораздо больше, чем его!
Рамзес снова одарил ее своей неподражаемо теплой улыбкой. Подошел к ней, раскрыв объятия, и вдруг поднял на руки.
– Маленькая легкая царица! – сказал он.
– Опусти меня на землю, Великий царь, – прошептала она.
– Зачем это?
– Потому что это приказ.
Подчиняясь, он осторожно поставил ее на ноги и низко поклонился.
– А куда мы направимся теперь, моя царица, – домой, во дворец Стратфордов, что в районе Мэйфера, на земле Лондона, в Англии, позднее более известной как Британия?
– Да, домой, потому что я устала как собака.
– А мне нужно изучить библиотеку твоего отца, если позволишь. Я должен прочитать много книг, чтобы «привести в систему», как ты говоришь, все, что ты мне показала.
В доме не раздавалось ни звука. Куда ушла девушка? Кофе, которым Самир в конце концов соблазнился, уже давно остыл. Он так и не смог заставить себя выпить это жидкое пойло.
Почти целый час он не отрываясь смотрел на саркофаг. Кажется, за это время часы в коридоре пробили дважды. Иногда по занавескам пробегали полосы света, который ненадолго озарял высокий потолок, скользил по золотой маске мумии, и тогда она на самом деле казалась живой.
Вдруг Самир вскочил на ноги. Ему послышалось, что скрипит пол под ковром. Он медленно направился к гробу. Подними крышку. И ты узнаешь. Подними ее. А вдруг саркофаг на самом деле пуст?
Он дрожащими руками дотронулся до позолоченного дерева и замер.
– Не надо делать этого, сэр!
Ах да, горничная. Снова стоит в коридоре, сцепив на животе руки. Девушка явно боится, но чего?
– Мисс Джулия очень рассердится! Самир не придумал, что ответить. Неловко кивнул и вернулся к дивану.
– Наверное, вам стоит прийти завтра, – сказала горничная.
– Нет. Я должен увидеть ее сегодня вечером.
– Но, сэр, уже очень поздно.
Снаружи донеслось ржание лошади, скрип колес экипажа. Самир услышал короткий веселый смешок, совсем негромкий, но узнал его – это была Джулия.
Рита бросилась к двери и отодвинула засов. Египтянин молча смотрел на входящую в дом пару – сияющую Джулию, чьи волосы были унизаны крупными дождевыми каплями, и высокого привлекательного мужчину с темными вьющимися волосами и блестящими голубыми глазами.
Джулия заговорила с Самиром, окликнув его по имени. Но египтянин не слышал этого.
Он не мог оторвать взгляда от этого человека. Кожа бледная, нежная. Черты лица зрелого мужчины. Очень характерная личность, сильная духом. Мужчина физически был очень крепок и в то же время выглядел усталым и продрогшим.
– Я просто зашел взглянуть на тебя, – сказал Самир Джулии, отводя от нее глаза. – Убедиться, что с тобой все в порядке. Я боюсь за тебя… – Его голос сорвался.
– А, я знаю, кто ты! – неожиданно произнес мужчина на прекрасном британском наречии. – Ты друг Лоуренса, правда? Тебя зовут Самир.
– Мы разве встречались? – спросил Самир. – Не помню.
Он с подозрением рассматривал человека, который подходил к нему, и вдруг взгляд его упал на прбтянутую для пожатия руку незнакомца, на рубиновое кольцо с печаткой Рамзеса Великого. И Самиру показалось, что комната начала медленно вращаться у него перед глазами; голоса стали зыбкими, и не имело смысла отвечать.
Кольцо, которое он видел сквозь пелены мумии! Ошибиться было невозможно. Он просто не мог обознаться. И какое значение имеет теперь то, что упорно твердит ему Джулия? Такие вежливые слова, но ведь лживые насквозь, а это существо смотрит на него во все глаза, прекрасно понимая, что он узнал кольцо, прекрасно понимая, что слова ничего не значат.
– Надеюсь, Генри не примчался к вам с этой чепухой…
Да, именно так она и сказала.
Но это вовсе не чепуха! Самир медленно поднял глаза и внимательно посмотрел на Джулию, чтобы убедиться, что она в безопасности, что она здорова и не сошла с ума. Потом снова закрыл глаза, а когда открыл их, то смотрел уже не на кольцо, а прямо в лицо царя, в уверенные голубые глаза, которые, казалось, видели его насквозь.
Когда он снова заговорил с Джулией, у него получилось какое-то бессвязное бормотание:
– Твоему отцу было бы неприятно, если бы ты осталась без защиты… Твой отец хотел бы, чтобы я к тебе зашел…
– Но, Самир, друг Лоуренса, – вмешался царь, – теперь Джулии Стратфорд ничто не угрожает. – И, внезапно перейдя на древний египетский, с акцентом, который был Самиру незнаком, продолжал: – Я люблю эту женщину и буду защищать ее от любой опасности.
Поразительное произношение. Самир отступил на шаг. Теперь заговорила Джулия, но Самир ее не слушал. Он подошел к каминной полке и прислонился, будто боялся упасть.
– Наверняка ты знаешь древний язык фараонов, дружище, – произнес высокий голубоглазый мужчина. – Ты ведь египтянин, разве не так? Ты изучал этот язык всю жизнь. Ты читаешь на нем так же хорошо, как на греческом и латыни.
Какой богатый оттенками голос, хорошо поставленный; он так старался смягчить потрясение, был так вежлив, предупредителен, любезен.
– Да, сэр, вы правы, – ответил Самир. – Но я никогда не слышал, как на нем говорят, и произношение всегда было для меня загадкой. Вы должны рассказать мне… – Он заставил себя снова посмотреть в глаза этому человеку. – Мне сказали, что вы египтолог. Верите ли вы, что моего друга Лоуренса убило проклятие, начертанное на гробнице? Или он умер естественной смертью, как мы и предположили?
Казалось, человек обдумывает вопрос; стоявшая в тени Джулия побледнела, опустила глаза и слегка отвернулась.
– Проклятие – это всего лишь слова, мой друг, – сказал мужчина. – Предупреждение, которое способно отпугнуть невежд и наглецов. Чтобы насильственно отнять у человека жизнь, требуется яд или еще какое-нибудь столь же действенное оружие.
– Яд, – прошептал Самир.
– Самир, уже очень поздно, – сказала Джулия. У нее был напряженный хриплый голос. – Сейчас не время говорить об этом. Или я снова разревусь и буду выглядеть как дура. Мы поговорим об этом тогда, когда решим заняться этим вопросом серьезно. – Она подошла к египтянину и взяла его руку обеими своими руками. – Приходи завтра, и мы посидим все вместе.
– Да, Джулия Стратфорд очень устала. Джулия Стратфорд оказалась превосходным учителем. Желаю тебе доброй ночи, мой друг. Ты ведь мне друг, правда? Нам о многом нужно поговорить. Но сейчас, поверь мне, я смогу защитить Джулию Стратфорд от любой опасности, со мной ей ничто не угрожает.
Самир медленно побрел к двери.
– Если я тебе понадоблюсь, – сказал он, оборачиваясь назад, – пошли за мной. – Он потянулся за пальто, вынул из кармана визитную карточку и, растерянно посмотрев на нее, вручил ее мужчине. Взглянул на кольцо, блеснувшее на свету, когда мужчина забирал у него визитку. – Я бываю в своем кабинете в Британском музее допоздна. Брожу по коридорам, когда все расходятся по домам. Подойдешь к боковой двери и отыщешь меня.
Зачем он говорит все это? Чего добивается? Ему страшно захотелось, чтобы это существо опять заговорило на древнем египетском; Самир не мог понять странной смеси радости и боли, которые ощущал; мир снова стал темнеть, и в этой темноте забрезжил какой-то новый благодатный свет.
Египтянин повернулся и вышел, поспешно сбегая вниз по гранитным ступеням мимо охранников в униформе. На них он даже не взглянул. Стремительно зашагал по холодным туманным улицам, не обращая внимания на замедлявшие ход кебы. Он хотел только одного – уединения. Он все еще видел то кольцо, слышал древние египетские слова, наконец-то произнесенные вслух, – ведь раньше он никогда не слышал, как их произносят. Ему хотелось плакать. Свершилось чудо; теперь почему-то все вокруг казалось ему нереальным – и это пугало.
– Лоуренс, помоги мне, – прошептал он.
Джулия захлопнула дверь, задвинула засов и повернулась к Рамзесу. Она слышала, как на втором этаже ходит по комнатам Рита. Кроме Риты, в доме никого не было. Они остались одни.
– Зачем ты посвятил его в свою тайну? – спросила она.
– Дело сделано, – спокойно ответил царь. – Он знает правду. А твой брат Генри расскажет другим. Тогда поверят и другие.
– Нет, это невозможно. Ты сам видел, как реагировала полиция. Самир все понял, потому что увидел кольцо. Он узнал его. И пришел он, чтобы увидеть и поверить. Другие этого не сделают. К тому же…
– Зачем ты посвятил его в свою тайну? – спросила она.
– Дело сделано, – спокойно ответил царь. – Он знает правду. А твой брат Генри расскажет другим. Тогда поверят и другие.
– Нет, это невозможно. Ты сам видел, как реагировала полиция. Самир все понял, потому что увидел кольцо. Он узнал его. И пришел он, чтобы увидеть и поверить. Другие этого не сделают. К тому же…
– Что?
– Ты сам хотел, чтобы он узнал. Вот почему ты назвал его по имени. Ты сказал ему, кто ты.
– Разве?
– Да, мне кажется, сказал.
Рамзес задумался. Похоже, он был с ней не согласен. Но Джулия готова была поклясться, что это правда.
– Если двое поверили, поверит и третий, – сказал он, не обращая внимания на ее возражения.
– Они ничего не смогут доказать. Ты существуешь, и кольцо существует. Но как доказать, что ты на самом деле явился из прошлого? Ты совсем не понимаешь нашего времени, если думаешь, что мои современники с легкостью поверят в то, что человек может восстать из мертвых. Мы живем в царстве науки, а не религии.
Царь собирался с мыслями. Наклонил голову, скрестил на груди руки и стал расхаживать взад-вперед по ковру. Наконец остановился.
– Моя дорогая, как бы тебе объяснить… – начал он. Говорил он без напора, но с большим чувством. Английский язык звучал напевно, почти интимно. – Тысячи лет я скрывал эту тайну. Даже от тех, кого любил, кому поклонялся. Они так и не узнали, откуда я появился, сколько лет живу и что со мной произошло. И вот теперь я ворвался в вашу эпоху, и за одну ночь мою тайну узнало больше смертных, чем за все время с тех пор, как закончилось правление Рамзеса в Египте.
– Понимаю, – сказала Джулия, хотя думала совсем иначе. Ты записал всю свою историю на свитках. Ты оставил их там. И все это потому, что у тебя больше не было сил хранить секрет. – Ты не знаешь нашей эпохи, – повторила она. – Сейчас не верят в чудеса даже те, с кем они происходят.
– Какие странные вещи ты говоришь!
– Даже если я заберусь на крышу и изо всех сил закричу об этом, все равно никто не поверит. Твое зелье цело, пусть оно хранится среди ядов.
Казалось, Рамзеса просто скрутило от боли. Джулия заметила это, почувствовала. И пожалела о своих словах. Нелепо думать, что это существо всемогуще, что не сходящая с его губ улыбка свидетельствует о силе и неуязвимости. Растерявшись, Джулия молчала. И снова – как спасение – на губах его заиграла улыбка.
– Что нам остается делать, Джулия Стратфорд? Только ждать. Посмотрим.
Вздохнув, Рамзес снял плащ и пошел в египетский зал. Посмотрел на саркофаг, на свой саркофаг, потом на кувшины. Потянулся и аккуратно повернул выключатель электрической лампы – он видел, как это делает Джулия, и в точности повторил ее движение. Осмотрел ряды книжных полок, поднимавшиеся от письменного стола Лоуренса до самого потолка.
– Тебе обязательно надо поспать, – сказала Джулия. – Давай я отведу тебя наверх, в отцовскую спальню.
– Нет, дорогая, я никогда не сплю. Я засыпаю только тогда, когда хочу покинуть время, в котором живу.
– Ты хочешь сказать… что ты бодрствуешь день за днем и никогда не нуждаешься во сне?!
– Верно, – кивнул Рамзес, снова ослепительно улыбаясь. – Давай я раскрою тебе еще один страшный секрет. Я не нуждаюсь ни в еде, ни в питье, просто мне страшно хочется всего этого. И мое тело наслаждается. – Он засмеялся, увидев, как Джулия удивилась. – А вот прочитать книги твоего отца мне на самом деле нужно – если позволишь.
– Разумеется, зачем спрашивать меня о таких вещах, – сказала Джулия. – Бери все, что хочешь, все, что тебе нужно. Иди в его комнату, если тебе надо. Надевай его халат. Мне хочется, чтобы ты чувствовал себя как дома. – Она рассмеялась. – Ну вот, я заговорила совсем как ты.
Они посмотрели друг на друга. Их разделяло несколько футов, и Джулию это очень устраивало.
– А теперь я тебя покину, – сказала она.
Царь тут же поймал ее за руку, моментально сократив дистанцию, заключил в объятия и снова поцеловал. Потом так же резко отпустил.
– В этом доме правит Джулия, – сказал он несколько напыщенно.
– Вспомни, что ты сказал Самиру: «Но сейчас я могу защитить Джулию Стратфорд от любой опасности, со мной ей ничто не угрожает».
– Я не солгал. Но мог бы и солгать – лишь бы остаться твоим защитником.
Джулия тихо рассмеялась. Лучше уйти сейчас – пока еще есть моральные и физические силы.
– Это другое дело.
Она прошла в дальний угол зала и приподняла крышку граммофона. Порылась в пластинках. «Аида» Верди.
– Ага, то, что нужно, – сказала она.
На пластинке не было никаких картинок, поэтому Рамзес не понял, что она приготовила для него. Джулия установила тяжелый черный диск на бархатную вертушку, направила иглу. И повернулась к царю, чтобы видеть его лицо, когда раздадутся первые торжественные звуки оперы. Зазвучал далекий хор – низкие сочные голоса.
– О-о, это настоящее чудо! Машина, которая делает музыку!
– Крути и слушай, как поют. А я буду спать, как все смертные женщины, и буду видеть сны, хотя моя реальная жизнь теперь так похожа на сон.
Джулия еще раз посмотрела на Рамзеса, с благоговением внимающего музыке – со скрещенными на груди руками, с опущенной головой. Он подпевал басом, еле слышно. И один только вид белой рубашки, туго обтягивающей его широкую спину и сильные руки, заставил ее задрожать.
8
Часы пробили полночь, и Эллиот закрыл дневник. Целый вечер он читал и заново перечитывал переводы Лоуренса, просматривал покрытые пылью исторические хроники, изучая биографии царя, называемого Рамзесом Великим, и царицы, известной под именем Клеопатра. Ничто в этих исторических фолиантах не противоречило таинственной истории, описанной так называемой мумией.
Человек, который правил Египтом шестьдесят лет, вполне мог, черт побери, быть бессмертным. И правление Клеопатры VI тоже было весьма занимательным.
Но больше всего в заметках Лоуренса заинтересовал тот абзац, что был написан на латыни и на египетском – в самом конце дневника. Эллиот без труда прочел его. Во время обучения в Оксфорде он вел свой собственный дневник на латыни, а египетский изучал долгие годы – сначала вместе с Лоуренсом, потом самостоятельно.
Этот абзац не являлся переводом записок Рамзеса. Это были собственные комментарии Лоуренса по поводу прочитанного в свитках.
«Заявляет, что этот эликсир можно принять только один раз. Не требуется никаких дополнительных вливаний. Подготовил смесь для Клеопатры, но подумал, что небезопасно обнаруживать снадобье. Не хотел и сам употреблять подготовленную смесь, так как боялся побочных эффектов. Что, если химикалии в этой усыпальнице уже опробованы? Что, если здесь на самом деле есть тот эликсир, который способен омолаживать человеческое тело и продлевать жизнь?»
Дальше шли две непонятные строчки по-египетски. Что-то о магии, о секретах, о натуральных составляющих, которые дают совершенно новый эффект.
Значит, в это Лоуренс все-таки поверил. И на всякий случай записал свои соображения на египетском. А что же сам Эллиот? Чему он верит? Особенно в свете рассказанной Генри истории об ожившей мумии.
И опять ему пришло в голову, что он играет в какую-то драматическую игру: вера – это то, о чем мы задумываемся не часто. К примеру, он всю свою жизнь как бы верил в учение англиканской Церкви. Но на самом деле ни на минуту не верил в то, что придет момент – и он попадет или в христианский рай, или в ад. Он просто не верил в само их существование.
Ясно для него было только одно. Если бы он сам увидел то, о чем объявил Генри, если бы своими глазами увидел, как эта штуковина выбирается из саркофага, он бы вел себя не так, как Генри. У Генри напрочь отсутствует воображение. Может быть, как раз в отсутствии воображения и кроется причина всех его бед. Для Эллиота было очевидно, что Генри из тех людей, которые не способны понять тайный смысл событий.
Генри испугался тайны, Эллиот, наоборот, почувствовал, что тайна полностью захватила его. Жаль, что он не задержался в доме Стратфордов, жаль, что у него не хватило на это ума. Он мог бы изучить содержимое алебастровых кувшинов, он мог бы прихватить с собой один из папирусных свитков. Бедняжка Рита не смогла бы ему воспротивиться.
Если бы он только попытался…
И если бы его сын Алекс перестал страдать. Мучения сына были самым неприятным моментом во всей этой таинственной истории.
Алекс названивал Джулии целый день. Неожиданный гость, которого тот мельком увидел через дверь оранжереи, очень его беспокоил: «Огромный мужчина, да-да, очень высокий, с голубыми глазами. Говоря откровенно, выглядит неплохо, но слишком взрослый, чтобы сопровождать Джулию!»
В восемь вечера позвонил один из тех хорошо всем известных друзей, который принес новый слух. Джулию видели танцующей в отеле «Виктория» с очень привлекательным и импозантным незнакомцем. Разве Алекс и Джулия не помолвлены? Алекс начал злиться. Хотя он и звонил Джулии весь день каждый час, она все еще не перезвонила ему. В конце концов он попросил отца вмешаться в это дело. Не мог бы Эллиот помочь сыну?