Некоторое время Красавица смогла отдышаться, после чего почувствовала, как гладкая деревянная лопатка мягко вдавилась ей в ягодицы, отчего недавние рубцы зажгло с новой силой.
Побагровев от такого беглого бесцеремонного обследования, Красавица вся напряглась, ожидая, что ее неминуемо отшлепают, однако расправы не последовало. Вместо этого госпожа Локли властно повернула ее лицо в сторону открытой двери.
— Видишь ту красотку, что болтается под вывеской? — И, сцапав Красавицу за волосы, принудила ее кивнуть.
Принцесса поняла, что ей не следует ничего отвечать и, решив пока что повиноваться новой хозяйке, еще раз кивнула, уже самостоятельно.
Между тем подвешенная принцесса слегка поворачивалась туда-сюда на привязи, и Красавица поймала себя на мысли, что не припомнит, влажно ли истомленное лоно этой бедняжки или, напротив, тщетно пытается сжаться под коротким пушком.
— Может, желаешь повисеть вместо нее? — спросила госпожа Локли совершенно безучастным, ледяным голосом. — Хочешь болтаться там час за часом, день за днем, демонстрируя всему миру эту свою маленькую ненасытную щелку?
В ответ Красавица вполне искренне помотала головой.
— В таком случае ты забудешь про свою дерзость и бунтарство, что выказывала на рыночном помосте, и будешь исполнять любое слово своих хозяев и целовать им ноги, будешь мычать от благодарности, получая свой ужин, и начисто вылизывать тарелку.
Она вновь силком заставила Красавицу кивнуть, и та, неожиданно для себя самой, почувствовала, как в прижатом к деревянной стойке лобке запульсировало желание. Девушка снова, по собственной воле, кивнула.
Затем рука женщины скользнула под ней вдоль столешницы и ухватила сразу обе груди ладонью, точно сорванные с дерева, спелые персики. Соски у принцессы тут же отозвались, налившись крепостью.
— Надеюсь, мы понимаем друг друга? — спросила госпожа.
И Красавица, чуть поколебавшись, кивнула.
— А теперь запомни следующее, — продолжала женщина все тем же не терпящим возражения тоном. — Я буду тебя нещадно лупить и пороть, чуть ли не спускать с тебя шкуру. И этим зрелищем не будут тешиться ни какие-нибудь богатенькие лорды или леди, ни солдаты, ни иные джентльмены. Только ты и я. Каждый день, прежде чем открыть трактир, я буду делать все, что от меня требуется, и ты должна стать настолько усердной и отзывчивой, что одно касание моего ногтя будет заставлять тебя стремглав исполнять любое мое поручение. Лупить я тебя буду все лето, пока ты у меня в невольницах. И после каждой взбучки ты будешь торопиться целовать мне башмаки, потому что если ты не станешь этого делать, то будешь болтаться под вывеской — час за часом и день за днем. Тебя будут опускать вниз лишь на краткий сон и еду — с раздвинутыми ногами и стянутыми за спиной руками, — и лупить по заднице так же, как ты отпробуешь это сейчас. А потом тебя снова будут вывешивать на посмешище уличным безобразникам, которых чрезвычайно позабавит твоя маленькая страждущая щелка. Тебе все ясно?
Женщина подождала, одной рукой удерживая груди принцессы, другой же ухватив ее за волосы. Красавица медленно кивнула.
— Ну и отлично, — уже тише сказала госпожа.
Она развернула принцессу на столешнице, уложив головой к дверям, и задрала ей подбородок так, чтобы девушка могла видеть болтающуюся у входа бедняжку принцессу. И тут же деревянная лопатка увесисто прошлась Красавице по ягодицам, по прежним рубцам, отчего девушке показалось, что ее зад распух и весь горит.
Красавица лежала неподвижно, даже наслаждаясь тем странным чувством успокоения, которое пришло к ней еще на булыжной мостовой. Одновременно внизу живота накатывалось сладкое томление. И это растущее возбуждение словно сметало со своего пути любые страхи и тревоги. Или властный голос этой женщины так на нее подействовал?
«Если б захотела, я могла бы ей и вовсе не подчиняться», — подумала Красавица, охваченная этой столь непривычной безмятежностью. Ее лоно между тем стремительно набухло и засочилось влагой.
— Теперь слушай дальше, — завела новую тираду госпожа Локли. — При каждом касании этой лопатки ты будешь ерзать передо мною, выгибаться и стонать. Но ты не смеешь сопротивляться и от меня выворачиваться. И ты не станешь этого делать. Также ты не будешь убирать руки от шеи. И еще тебе не позволено открывать свой рот. Ясно? Ты можешь только елозить и стонать. И с каждым ударом ты обязана показывать мне, как ты его чувствуешь, как ценишь мои старания, как благодарна мне за наказание и насколько сознаешь, что именно это ты и заслужила. В противном случае ты будешь болтаться под вывеской до тех пор, пока на площади закончатся торги, народ станет потихоньку разбредаться по домам, и солдаты смогут наконец зайти сюда пропустить по кружке эля.
Красавица была поражена. В замке с ней никогда и никто не разговаривал подобным образом — с такой хладнокровной, бесстрастной доходчивостью. В то же время за этими речами стояла столь восхитительная практичность, что принцесса едва сдержала улыбку. И, разумеется, эта дама сделает все как сказала. А почему бы нет? Если бы Красавица держала трактир и купила за двадцать семь золотых монет какую-нибудь строптивую рабыню, то вела бы себя с ней точно так же. И, конечно, так же требовала бы, чтобы та стонала, выгибалась и ерзала, выказывая свое смирение, и не просто молотила бы по ней лопаткой, а воспитывала бы в ней рабскую покорность.
Странное чувство обыденности происходящего вновь охватило Красавицу.
Она смирилась с этим сумрачным залом трактира, откуда солнце видно лишь сквозь открытую дверь — как его лучи поигрывают на гладких булыжниках мостовой, — она приняла этот непривычный для ее слуха голос госпожи, полный надменной отчужденности. Сладкозвучные речи обитателей замка по сравнению с ним казались чересчур приторными.
Да, заключила Красавица, она станет покорной — по крайней мере, на сегодняшний день, — и будет «елозить и стонать», как от нее и требуется. К тому же и притворяться не понадобится — ей ведь и в самом деле будет очень больно.
И тут она почувствовала первый удар. Лопатка в руках госпожи с размаху саданула по ней, вызвав совершенно непроизвольный, громкий стон. Длинная и тонкая, упругая деревяшка с отвратительным скрипом снова и снова обрушивалась на ее и без того исполосованный зад, и под градом ударов Красавица, сама того не сознавая, отчаянно выгибалась и взвывала, и слезы боли ручьями лились из глаз. Лопатка словно сама собой заставляла ее ерзать и выворачиваться, подбрасывала над столешницей и методично проминала ягодицы. Девушка ощущала, как поскрипывает под ней барная стойка, как от порывистого дыхания судорожно вздымаются и опадают ее бока. Соски, трущиеся о шершавую столешницу, загрубели. Она по-прежнему не сводила налившихся слезами глаз от открытого дверного проема, и, сопровождая звучные удары собственными, вырывающимися из-за стиснутых губ стонами, Красавица не могла не представлять себя со стороны, гадая, достаточно ли угодила госпоже Локли.
В ушах у девушки все отчетливее звучали ее громкие стоны, по щекам безостановочно скатывались на стойку слезы, упиравшийся в столешницу подбородок уже болел от ее дергания под ударами беспощадной лопатки. Волосы беспорядочно рассыпались по плечам, завесив по бокам лицо.
Деревяшка между тем охаживала Красавицу все более ощутимо, доставляя уже вовсе непереносимую боль, и с каждым ударом ее тело уже буквально подскакивало над стойкой, словно умоляя госпожу завершить экзекуцию. Еще ни разу, ни в каких испытаниях, которым подвергали ее в замке, принцесса не переживала таких невыносимых мучений.
Наконец лопатка замерла в руках хозяйки. Во внезапно воцарившейся тишине раздалась череда тихих всхлипов, и усмиренная Красавица извернулась на стойке, как будто в мольбе к госпоже Локли. Неожиданно что-то коснулось легким взмахом ее воспаленных ягодиц, и принцесса приглушенно вскрикнула сквозь сжатые зубы.
— Отлично, — услышала она. — А теперь живо подымайся и встань передо мной, широко раздвинув ноги. Ну!
Красавица поспешила выполнить приказ. Она торопливо соскользнула с барной стойки и застыла перед хозяйкой, расставив ноги как можно шире и всем телом вздрагивая от судорожных всхлипов. Не поднимая глаз, она все же различала неясную фигуру госпожи Локли со скрещенными на груди руками в пышных рукавах, словно светящихся своей белизной в полумраке зала. В ладони трактирщицы покоилась большая овальная деревянная лопатка.
— Вставай на колени! — скомандовала трактирщица, щелкнув пальцами. — А теперь, не отнимая рук от шеи, опусти к полу подбородок и ползи вон к той дальней стене и обратно. Живо!
Красавица поспешила подчиниться. Пытаться ползти таким манером, елозя по полу локтями и подбородком, было крайне ужасно, и девушка даже боялась представить себе, как выглядит она при этом со стороны, — но все ж таки принцесса кое-как добралась до указанной стены и тотчас же вернулась к ногам госпожи, в диком порыве поцеловав ее башмаки. Между ног у нее вновь запульсировало волнение, словно под грубой лаской чьей-то руки, и у девушки перехватило дыхание. Если б она только могла хоть немножко сдвинуть ноги… Но госпожа Локли непременно заметит это и уж точно такого не спустит!
— Вставай на колени! — скомандовала трактирщица, щелкнув пальцами. — А теперь, не отнимая рук от шеи, опусти к полу подбородок и ползи вон к той дальней стене и обратно. Живо!
Красавица поспешила подчиниться. Пытаться ползти таким манером, елозя по полу локтями и подбородком, было крайне ужасно, и девушка даже боялась представить себе, как выглядит она при этом со стороны, — но все ж таки принцесса кое-как добралась до указанной стены и тотчас же вернулась к ногам госпожи, в диком порыве поцеловав ее башмаки. Между ног у нее вновь запульсировало волнение, словно под грубой лаской чьей-то руки, и у девушки перехватило дыхание. Если б она только могла хоть немножко сдвинуть ноги… Но госпожа Локли непременно заметит это и уж точно такого не спустит!
— Встань с колен! — велела трактирщица и, ухватив ее волосы, скрутила на затылке клубком, скрепив найденными в кармане шпильками.
Затем хозяйка вновь прищелкнула пальцами:
— Принц Роджер! Принеси-ка сюда вон то ведро со скребком.
Черноволосый принц мигом выполнил приказание, с невозмутимой грациозностью передвигаясь на коленях и локтях. Красавица заметила на его ягодицах пунцовые полосы воспаленной кожи, как будто его тоже не так давно воспитывали деревянной лопаткой. Глядя прямо перед собой своими большими черными глазами, он поцеловал башмаки госпожи и по мановению ее руки тем же способом ретировался через черный ход во двор. Красавица проводила принца взглядом. Его ярко-розовый сжатый анус оброс густой черной растительностью, а крепкие маленькие ягодицы казались чересчур круглыми для мужчины.
— А теперь бери щетку в зубы и выскребай пол, — ледяным голосом велела трактирщица. — Отсюда и до конца зала. И все должно быть сделано хорошо и чисто. И колени у тебя должны быть широко расставлены. Если увижу, что ты сводишь ноги, или же, наоборот, возюкаешь своей маленькой ненасытной дыркой по полу, или касаешься ее руками — будешь болтаться под вывеской. Тебе все ясно?
В ответ Красавица поскорее чмокнула башмаки госпожи.
— Отлично. Вечером солдаты хорошо заплатят за эту маленькую крепенькую киску. Уж они-то ее славно накормят! А покуда будешь голодать в смирении и низости и делать то, что я велела.
Тотчас же принцесса принялась за работу и стала с трудом отскребать плиточный пол, мотая туда-сюда головой. Промежность и ягодицы поначалу страшно ныли, но по мере работы боль становилась все слабее и слабее, а в голове у Красавицы странным образом все расставлялось по своим местам.
«А что, если солдаты будут от нее без ума, размышляла она, и очень хорошо за нее заплатят, и действительно накормят ее киску, с позволения сказать, до отвала — а потом она вдруг возьмет и выйдет из подчинения? Посмеет ли тогда госпожа Локли вывесить ее перед входом в трактир?»
«Я превращаюсь в такую гадкую девчонку», — вздохнула она про себя. Но самое странное было в том, что при мысли о госпоже Локли сердце у принцессы забилось чаще. Ей так же нравились холодность и резкость новой хозяйки, как неприятно было умильное обращение ее замковой госпожи, леди Джулианы. И Красавица невольно спрашивала себя: а самой-то госпоже Локли доставила удовольствие эта недавняя взбучка? Как бы то ни было, трактирщица лупила ее от души.
Так, раздумывая о том о сем, Красавица одну за другой старательно оттирала коричневые плитки до блеска, когда внезапно заметила, что из открытого дверного проема на нее упала чья-то тень. Тут же девушка услышала приветливый голос трактирщицы:
— О, капитан?
Прекрасно сознавая, что это может быть расценено как дерзкое нахальство, Красавица осторожно подняла глаза и увидела над собой белокурого мужчину в высоких, скрывающих колени кожаных сапогах. На широком, тоже кожаном, ремне висели украшенный драгоценными каменьями кинжал, а также палаш и обтянутый кожей жезл. При весьма стройном телосложении незнакомец обладал широкими могучими плечами, и потому принцессе показалось, что крупнее мужчины она в этом королевстве не встречала. Его роскошные волосы соломенного цвета доставали почти до плеч, на концах завиваясь крупными завитками. Из насмешливых морщинок на девушку холодно взирали сверху вниз блестящие зеленые глаза.
Непонятно почему, Красавицу охватило смятение — ее поразил неожиданный сплав хладнокровия и крутизны нрава в этом человеке.
С деланым безразличием она продолжила начищать пол. Однако мужчина обошел ее, остановившись спереди.
— Не ожидала вас так рано, — проворковала госпожа Локли. — И вообще была уверена, что нынче вы приведете сюда полный гарнизон.
— Так точно, сударыня, — звучным голосом отозвался капитан.
У Красавицы словно сдавило горло, перехватив дыхание, но она продолжала тереть щеткой плитки, стараясь не обращать внимания на остановившиеся перед ней сапоги с мягкими складками телячьей кожи.
— Я видел эту мелкую куропатку на торгах.
Почувствовав на себе его долгий оценивающий взгляд, Красавица невольно вспыхнула.
— Строптивая девчонка. Я сильно удивился, что вы за нее столько заплатили.
— Я знаю, как управляться со строптивцами, капитан, — ответила госпожа Локли холодным стальным голосом, в котором не было ни тени гордости или веселья. — К тому же это исключительно сочная куропаточка. Я полагала, вечером она доставит вам массу удовольствия.
— Отмойте ее и пришлите ко мне в спальню. Прямо сейчас — что-то не настроен я нынче ждать до вечера.
Красавица чуть повернула голову и осторожно стрельнула взглядом в капитана. Он показался ей нахально, самоуверенно красивым. Его щеки и подбородок обросли короткой светлой щетиной — словно подернулись золотой пылью. Солнце оставило на коже глубокий загар, ярко оттенявший золотистые брови и белые зубы мужчины. Он уверенно глядел на девушку, уперев в бок обтянутую перчаткой руку, и когда госпожа Локли ледяным тоном велела ей опустить глаза, он лишь улыбнулся этой дерзости невольницы.
УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ПРИНЦА РОДЖЕРА
Госпожа Локли грубо подняла Красавицу на ноги и, завернув ей руки за спину, вытащила через заднюю дверь во двор — широкий, поросший травой, с развесистыми фруктовыми деревьями.
Под открытым навесом на гладко оструганных лавках с полдюжины обнаженных рабов спали, казалось, так же глубоко и безмятежно, как и их собратья в роскошном Зале невольников королевского замка. Невдалеке неприступного вида женщина с засученными рукавами намывала в бадье с мыльной водой невольника с подвязанными к ветке над головой руками, причем делала это так усердно, словно натирала солью мясо к ужину.
Не успела Красавица опомниться, как ее водворили в точно такую же емкость с мыльной водой, пенящейся на уровне колен, руки привязали к толстой ветке смоковницы, и она услышала, как госпожа Локли позвала принца Роджера. Тот немедленно появился с жесткой щеткой в руке — теперь уже не на карачках — и тут же взялся за принцессу, окатывая ее мыльной пеной, старательно натирая ей локти и колени, намывая голову и быстро поворачивая девушку в бадье туда-сюда. Здесь это была не роскошь, а всего лишь обыденная необходимая процедура. Красавица поморщилась, когда щетка грубо прошлась ей по промежности, и невольно застонала от боли, ощутив жесткую щетину на еще свежих следах от битья.
Тем временем госпожа Локли ушла. Суровая мойщица шлепками и тычками отогнала только что отмытого, жалобно мычащего невольника обратно на лавку и тоже удалилась в гостиницу. Так что, если не считать спящих, во дворе никого больше не осталось.
— Ты поговоришь со мной? — шепнула Красавица Роджеру.
Теперь, когда они остались одни, его взгляд наполнился живостью и весельем. Крепкими руками с темной, гладко-восковой кожей принц аккуратно отвел ей голову назад и окатил волосы теплой водой.
— Да, только будь осторожна. Если нас застукают, то отправят на публичное наказание. А я, знаешь ли, терпеть не могу развлекать толпу здешних плебеев с «вертушки».
— Но почему ты здесь? — спросила Красавица. — Я считала, что мы первые, кого в этом году выслали из замка.
— Я в этом городке уже несколько лет и почти не помню замок. Меня наказали за то, что я улизнул на пару с одной принцессой. Мы целых два дня прятались, нас найти не могли! — лукаво улыбнулся Роджер. — А обратно меня уже не отзовут.
Красавица была потрясена услышанным, вспомнив, как под самым носом у госпожи, возле королевской опочивальни, провела две тайных ночи с принцем Алекси.
— А что случилось с ней? — продолжила она расспрашивать.
— Ну, моя подруга некоторое время пробыла в городке, а потом вернулась обратно в замок и сделалась большой любимицей королевы. А когда ей пришла пора отбыть домой, она решила остаться там на правах знатной леди.
— Не может быть! — изумилась Красавица.