Выходящие на улицу подоконники напоминали белые заваленные снегом полки. Карнизы, украшенные стеклянными кружевами длинных сосулек, сверкали на солнце. В холодное голубое небо медленно поднимались нежные, как лепестки цветка, клубы розового дыма.
Высоко на крышах за металлическими оградами возвышались белые стены снега, которые могли рухнуть вниз в любую минуту. Мужчины в грубых рукавицах, высоко взмахивая лопатами, сбрасывали с крыш огромные замерзшие белые глыбы, которые разбивались с глухим стуком. Избегая столкновения, сани резко сворачивали; голодные воробьи с распущенными перьями бросались врассыпную из-под тяжелых копыт.
На углах улиц стояли огромные котлы, заключенные в ящики из некрашеных досок. Мужчины в больших рукавицах закладывали в эти котлы снег, а из-под них вдоль обочин журчали узкие потоки грязной воды.
Ночью открытые топки горели ярким пламенем, повсюду сияли оранжевые, с пурпурным отливом огоньки. Бездомные в оборванных одеждах выныривали из темноты и, склонившись, протягивали замерзшие руки к красному пламени.
Кира бесшумно шагала по дворцовому саду. К флигелю через глубокий снег вела слегка припорошенная цепочка следов. Она знала, что они принадлежат Андрею — посетители редко забирались в глубину сада. Голые, безжизненные стволы деревьев походили на телеграфные столбы. В окнах дворца было темно, но в дальнем конце сада сквозь окоченевшие ветки пробивался яркий квадратик желтого света, и на небольшой участок снега под окном Андрея падали золотисто-розовые блики.
Кира медленно начала подниматься по неосвещенной лестнице. Она нерешительно нащупывала ногой подернувшиеся льдом, скользкие ступеньки. В парадном подъезде царил мертвый сырой холод мавзолея. Ее рука осторожно скользила по разбитым перилам. Она ничего перед собой не видела; казалось, ступенькам не будет конца.
Когда перила внезапно оборвались, Кира замерла на месте.
— Андрей! — беспомощно позвала она, в ее испуганном голосе чувствовались нотки смеха.
Клинышек света прорезал темноту, когда Андрей открыл дверь.
— Кира! — Андрей бросился ей навстречу, виновато улыбаясь. — Извини, тут все провода оборвали.
Он подхватил ее на руки и понес в комнату.
— Мне стыдно, Андрей, я такая трусиха! — весело заметила Кира.
Подойдя к камину, Андрей опустил Киру на пол. Он снял с нее пальто и шляпу. От тающего снега на воротнике ее пальто руки Андрея стали мокрыми. Он усадил Киру у огня и, стащив с ее рук варежки, стал растирать в своих ладонях ее замерзшие пальцы. Затем он стянул с Киры галоши и стряхнул с них снег, капельки которого, попав на раскаленные угли, зашипели.
Андрей молча обернулся и, взяв в руки длинную узкую коробку, кинул ее на колени Киры. На его лице застыла выжидающая улыбка.
— Что это, Андрей? — удивилась Кира.
— Одна заграничная вещичка.
Кира сорвала оберточную бумагу и открыла коробку. В ней лежал черный шифоновый пеньюар. Она ахнула от изумления; он был настолько прозрачен, что когда Кира, расправляя, подняла его повыше, то сквозь тонкие складки видно было, как играет огонь в камине.
— Андрей, где ты это взял? — испуганно и недоверчиво поинтересовалась Кира.
— Купил у контрабандиста.
— Андрей, ты — покупаешь у контрабандистов?!
— Почему бы и нет!
— Они же спекулянты.
— Ну и что! Мне очень хотелось купить этот пеньюар. Я знал, что он тебе понравится.
— Но когда-то ты…
— Это было давно.
Он сжал в руке невесомый шифон.
— Так что? Тебе не нравится?
— Андрей! — простонала Кира. — Неужели там, за границей, носят такие вещи?
— Несомненно.
— Подумать только! Черное нижнее белье. Как глупо и восхитительно!
— Вот что носят за границей. Там не боятся восхитительных глупостей. Там считают, что если вещь мила, зачем от нес отказываться.
Кира расхохоталась:
— Андрей, тебя бы вышвырнули из партии, если бы услышали твои слова.
— Кира, ты бы хотела уехать за границу?
Черный пеньюар упал на пол. Андрей со спокойной улыбкой нагнулся и поднял его.
— Я что, напугал тебя, Кира?
— Что… что ты сказал?
— Послушай! — Андрей вдруг опустился на колени перед Кирой, заключив ее в свои объятия. Его глаза были полны отчаянной решимости, которой она никогда не замечала в нем раньше. — Вот уже в течение нескольких дней я вынашиваю в голове одну идею… Поначалу она показалась мне безрассудной, но она не покидает меня… Кира, мы могли бы… Понимаешь! За границу… Навсегда…
— Андрей…
— Все можно устроить. Я могу добиться, чтобы ГПУ меня послало туда с секретным заданием. Я сделаю тебе паспорт, и ты поедешь в качестве моего секретаря. По пересечении границы мы забудем о задании, выбросим советские паспорта и сменим наши имена. Мы бы убежали так далеко, что они никогда не нашли бы нас.
— Андрей, ты думаешь, о чем говоришь?
— Да. Только я не знаю пока, что я буду там делать. Когда я один, я даже не осмеливаюсь думать об этом. Но мне не страшно, когда я рядом с тобой. Я хочу вырваться отсюда, пока не сошел с ума от всего того, что нас окружает. Порвать со всем раз и навсегда. Мне бы пришлось начать все сначала. Но рядом со мной была бы ты. Остальное для меня не имеет значения. Я бы до конца попытался осознать то, чему я только сейчас начинаю учиться у тебя.
— Андрей, — Кира с трудом выговаривала слова, — ты, кто совсем недавно был одним из лучших представителей своей партии…
— Не бойся, говори. Я предатель. Может быть, это и так. Но с другой стороны, я, может, только сейчас перестал им быть. Все эти годы я предавал нечто большее, чем идеи партии. Не знаю. Мне все равно. Сейчас мне кажется, будто с меня сорваны все покровы. Потому что в этом кромешном беспорядке, который называют существованием, мне ничто, кроме тебя, не дает чувства уверенности. — Взглянув в глаза Киры, Андрей тихим голосом спросил, — Что случилось, Кира? Что-нибудь в моих словах напугало тебя?
— Нет, Андрей, — прошептала Кира, не глядя на него.
— Я когда-то сказал, что боготворю тебя, помнишь?
— Конечно…
— Кира, выходи за меня замуж.
Ее руки непроизвольно опустились. Она молча посмотрела на него своими широко открытыми глазами, в которых осталась только мольба.
— Кира, дорогая, разве ты не понимаешь, в каком мы сейчас положении? Почему мы должны прятаться и лгать? Почему я должен жить, лихорадочно отсчитывая часы, дни, недели между нашими встречами. Почему в те моменты, когда я схожу без тебя с ума, я не могу просто позвонить тебе? Почему я должен молчать? Почему я не могу сказать Лео Коваленскому и всем людям, что ты принадлежишь мне, что ты… моя жена.
Кира больше не выглядела напуганной; имя, которое произнес Андрей, вселило в нее смелость.
— Я не могу, Андрей, — холодно и рассудительно ответила она.
— Почему?
— Ты сможешь для меня сделать то, о чем я тебя настоятельно попрошу?
— Я готов.
— Не спрашивай меня, почему.
— Хорошо.
— Я не могу уехать за границу. Но если хочешь, ты можешь один отправиться…
— Забудем об этом, Кира. Я не буду задавать никаких вопросов. Тебе не следовало бы говорить о том, что я могу поехать один.
— Ладно, оставим этот разговор, -— рассмеялась Кира, вскочив на ноги. — Давай устроим для себя прямо сейчас, прямо здесь, кусочек Европы. Я примерю твой подарок. Отвернись и не подсматривай.
Андрей повиновался. Когда он обернулся, Кира стояла у камина, скрестив руки за головой, за ее спиной мерцал огонь, высвечивая через тонкую темную пелену силуэт ее тела.
Андрей наклонил Киру назад. В зареве пламени локоны ее спадающих волос отливали красным.
— Кира, — тихо сказал он, — сегодня вечером я не жаловался… я счастлив… счастлив, что у меня никого нет, кроме тебя…
— Андрей, не говори этого! — взмолилась она. — Пожалуйста, я умоляю, не нужно!
Андрей замолчал. Но его глаза и прильнувшее к Кире тело беззвучно кричали ей: «У меня никого нет, кроме тебя… Никого… кроме тебя…»
Кира пришла домой далеко за полночь. В комнате было пусто и темно. Она утомленно опустилась на кровать в ожидании Лео. Сон овладел ею. Она лежала съежившись, в измятом красном платье. Ее волосы спадали на пол.
Киру разбудил неистовый и назойливый телефонный звонок. Она вскочила. На улице было уже светло. Лампа на столе все еще горела; Кира была одна.
Она поплелась к телефону, ее глаза слипались, ресницы, казалось, были налиты свинцом.
— Алло, — пробормотала Кира, опершись о стену.
— Кира Александровна, это вы? — послышался подобострастный мужской голос, с нарочитой медлительностью растягивающий каждый звук.
— Да, — ответила Кира. — С кем я разговариваю?
— Это Карп Морозов. Кира Александровна, душа моя, не могли бы вы приехать и забрать своего… своего Льва Сергеевича домой? Ему не стоит так часто показываться в моем доме. Кажется, была какая-то вечеринка и…
— Алло, — пробормотала Кира, опершись о стену.
— Кира Александровна, это вы? — послышался подобострастный мужской голос, с нарочитой медлительностью растягивающий каждый звук.
— Да, — ответила Кира. — С кем я разговариваю?
— Это Карп Морозов. Кира Александровна, душа моя, не могли бы вы приехать и забрать своего… своего Льва Сергеевича домой? Ему не стоит так часто показываться в моем доме. Кажется, была какая-то вечеринка и…
— Я сейчас буду, — выпалила Кира, бросая трубку. Сон как рукой сняло.
Она наспех оделась. Пальто не застегивалось: дрожащими пальцами она не могла просунуть пуговицы в петли.
Дверь открыл Морозов. Он был без пиджака. Жилетка плотно облегала его тело, собираясь складками на его брюшке. Он по-лакейски поклонился:
— Ах, Кира Александровна! Как мы себя сегодня чувствуем? Прошу прощения за то, что побеспокоил вас, но… Входите, входите.
В широком коридоре с белыми стенами пахло сиренью и нафталином. Она услышала, как в комнате за полуоткрытой дверью заливался веселым беспечным смехом Лео.
Не дожидаясь приглашения Морозова, Кира направилась прямо в гостиную. Стол был накрыт на троих. Антонина Павловна, отставив пальчик, изящно держала чашку; на ней было восточное кимоно; пудра на носу скаталась в шарики; по лицу, от носа до подбородка, размазалась помада; неподведенные глаза казались очень маленькими, припухшими и утомленными. Лео сидел за столом. На нем были черные брюки и рубаха навыпуск, воротник которой был расстегнут; ослабленный галстук болтался на шее, волосы торчали в разные стороны. Лео звучно хохотал, пытаясь удержать куриное яйцо на острие ножа.
Он поднял голову и удивленно посмотрел на Киру. Молодое лицо Лео дышало здоровьем. Казалось, ничто и никогда не сможет изменить или испортить это лицо.
— Кира! Что ты здесь делаешь?
— Кира Александровна случайно… — начал было робко Морозов, но Кира резко перебила его:
— Он позвонил мне.
— Почему ты… — взъелся на Морозова Лео, его лицо исказила злоба; затем, кивнув головой, он снова рассмеялся: — Черт возьми, здорово! Они все считают, что мне нужна нянька!
— Лев Сергеевич, дорогой мой, я не хотел…
— Заткнись! — огрызнулся Лео и повернулся к Кире. — Ну, поскольку ты здесь, снимай пальто и сядь позавтракай. Тоня, посмотри, не найдется ли парочка яиц.
— Пойдем домой, Лео, — спокойно сказала Кира.
Взглянув на нее, Лео пожал плечами:
— Ну, если ты настаиваешь. — Он медленно поднялся.
Морозов взял недопитую чашку чая и вылил на блюдце ее содержимое; держа блюдце кончиками пальцев и шумно прихлебывая жидкость, он сказал, нерешительно переводя взгляд то на Киру, то на Лео:
— Я… видите ли… все получилось следующим образом: я позвонил Кире Александровне, поскольку боялся, что ты, Лев Сергеевич… плохо себя чувствуешь. А ты…
— …был пьян, — закончил за него Лео.
— Нет, но…
— Я был пьян. Вчера, но сегодня утром я трезв. И нечего было…
— Была небольшая вечеринка, Кира Александровна, — успокоила, перебивая Лео, Антонина Павловна. — Мы несколько задержались там и…
— Было пять часов, когда ты доползла до постели, — проворчал Морозов. — Я знаю это наверняка, потому что, когда ты врезалась в мою кровать, ты уронила графин с водой.
— Так вот, Лео привел меня домой, — продолжала Антонина Павловна, не обращая внимания на Морозова, — допускаю, что мы немного устали…
— Немного… — язвительно начал Морозов.
— …пьяны, — пожав плечами, закончил за него Лео.
— По-моему, изрядно пьяны. — В порыве гнева кровь подступила к лицу Морозова, скрывая его веснушки. — Так пьяны, что, встав утром, я обнаружил его прямо в одежде на тахте в коридоре. Даже из пушки не поднять!
— Ну и что из этого? — безразлично спросил Лео.
— Грандиозная была вечеринка, — заметила Антонина Павловна. — А как Лео может тратить деньги! Захватывающее зрелище. Хотя, честно говоря, Лео, дорогуша, ты вел себя слишком безрассудно.
— Что я сделал такого? Не помню.
— Я не против того, что ты проиграл так много в рулетку и заплатил по десять рублей за каждую разбитую тобой рюмку, но тебе не следовало давать на чай официантам по сто рублей.
— Отчего же? Пусть видят, чем отличается благородный человек от этого красного отродья.
— Может быть, ты и прав. Но зачем было платить оркестру пятьдесят рублей каждый раз, когда ты хотел, чтобы они перестали играть то, что тебе не нравится? А потом ты выбрал из толпы присутствующих самую красивую девушку, которую ты раньше никогда не видел, и предложил ей любую цену за то, чтобы она разделась перед гостями; ты засовывал ей в декольте сотенные купюры.
— А у нее было отличное тело, — заметил Лео.
— Лео, пойдем домой, — скомандовала Кира.
— Минуточку, Лев Сергеевич, — с расстановкой произнес Морозов, опуская на стол блюдце. — Где ты взял столько денег?
— Не знаю, — безразлично ответил Лео. — Мне их дала Тоня. — Антонина, откуда они у тебя?..
— Как, разве ты не в курсе? — Антонина Павловна подняла брови, выражая удивление и скуку. — Я взяла тот сверток, который лежал у тебя под мусорной корзиной.
— Тоня! — неистово закричал Морозов. Он так резко вскочил со своего места, что посуда, стоявшая на столе, задребезжала. — Ты не могла сделать этого!
— Ошибаешься, — возразила Антонина Павловна, дерзко вскидывая голову. — Я не привыкла к тому, чтобы меня попрекали деньгами. Ну так вот, я взяла те деньги! И что ты мне теперь сделаешь?
— Боже мой! Господи! — Морозов схватился за голову и стал качать ею из стороны в сторону, сотрясаясь, подобно механической игрушке, в которой сломалась пружина. — Что мы будем делать? Мы должны были отдать эти деньги Серову. Их нужно было отдать еще вчера. У нас на руках нет больше ни рубля… если я не доставлю Серову эти деньги сегодня… он… убьет меня… Что же мне делать?.. Он ждать не будет…
— Не будет, говоришь? — холодно усмехнулся Лео. — Ничего, потерпит. Перестань скулить, как собачонка. Чего ты испугался? Он ничего не сможет нам сделать, и он это понимает.
— Ты меня удивляешь, Лев Сергеевич, — пробурчал Морозов, заливаясь краской. — Ты ведь честно получаешь свою долю, не так ли? И ты считаешь, что это благородно — взять…
— Благородно? — звучно расхохотался Лео; в его смехе звучала надменность. — Это ты говоришь мне? Дорогой мой друг, я уже давно выбросил из головы это слово. Навсегда. Более того, я сам готов пойти на любую низость, самую неблагородную. Чем гаже — тем лучше. Всего хорошего… Пойдем, Кира. — Ищущим взглядом Лео посмотрел по сторонам: — Где же, черт побери, моя шляпа?
— Разве ты не помнишь, Лео, что потерял ее по дороге, — осторожно напомнила Антонина Павловна.
— Да, точно. Ну и плевал я на нее. Куплю себе новую. Нет, три новых шляпы. Всем привет.
Кира кликнула сани. По дороге домой они не проронили ни слова. Когда они оказались одни в своей комнате, Лео грубо и бесцеремонно заметил:
— Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь критиковал, даже ты. Тебе особо жаловаться не на что. Если хочешь знать, то я никогда не изменял тебе. Остальное тебя не должно касаться.
— Я спокойна, Лео. У меня к тебе нет никаких претензий. Но я хотела бы поговорить с тобой. Прямо сейчас.
— Я слушаю, — равнодушно отреагировал Лео и присел на стул. Кира встала перед Лео на колени и обхватила его руками.
Она поправила свои волосы; ее полные рещимости глаза были широко открыты. В спокойном голосе Киры чувствовалась напряженность:
— Лео, мне не в чем тебя упрекать или винить. Я знаю, чем ты занимаешься, и понимаю, для чего ты это делаешь. Но послушай: еще не поздно, они пока не поймали тебя, у тебя есть время. Давай попытаемся в последний раз, попробуем собрать все возможные средства и обратимся с просьбой о выдаче нам заграничных паспортов. Мы убежим из этой проклятой страны как можно дальше! Лео посмотрел Кире прямо в глаза; он с трудом выдержал ее пылающий огнем взгляд.
— Зачем зря беспокоиться? — сухо поинтересовался он.
— Лео, я знаю наперед, что ты скажешь. Ты потерял желание жить. Но несмотря на это, не сдавайся. Даже если ты не веришь, что у тебя когда-нибудь появится интерес к жизни. Просто отложи вынесение окончательного приговора до того дня, когда мы вырвемся отсюда. И когда ты окажешься на свободе, в стране, живущей по общечеловеческим законам, тогда ты и решишь, хочешь ты жить или нет.
— Глупенькая! Неужели ты думаешь, что они дадут заграничный паспорт человеку с такой анкетой, как у меня?
— Лео, нам нужно попробовать. Мы не должны сдаваться. Без надежды мы не сможем прожить и минуты. Лео, нельзя допустить, чтобы ты сломался под действием этой силы. Я сделаю все возможное, чтобы ты не стал ее жертвой.
— Ты имеешь в виду ГПУ? Но каким образом ты будешь противостоять ему?