— Дерьмо!
Она встала и выбежала из вагона.
Лишь в следующий миг осознала потерю.
— Эмма!
Бросилась назад, но двери уже закрывались. Заколотила ладонями по стеклу, что-то закричала, но поезд медленно скользил прочь.
Люди останавливались, смотрели на нее.
— Моя дочь! — кричала Ребекка. — Моя дочь осталась там!
Не так-то просто оказалось получить ее назад.
59
Позже она не сочла нужным рассказывать Роберту всю историю, но, когда пришло время спать, сослалась на то, что ей совершенно необходимо кое-что дочитать по работе, и попросила его ложиться — она еще посидит, скоро придет.
— А если Эмма проснется? — спросил он.
— Как обычно. Придушишь ее подушкой.
— Ладно.
У этого мужчины был превосходный характер.
Растянувшись на диване, Ребекка взяла книгу Клариссы Род, вернулась к началу и дочитала до конца. Было два часа ночи, когда она перевернула последнюю страницу. Действие происходило в девятнадцатом веке, в одном датском городке, речь шла об отце и его пятерых детях. Ребекка нашла книгу прекрасной. Почти в самом начале действительно находился, будто вставленный в оправу, портрет, который Джаспер Гвин сделал с нее, но напрасно Ребекка искала в книге что-то еще, что могло бы навести на след. Не было там, как ей показалось, ни одной страницы, написанной специально для нее. Только это подобие картины, поставленной в угол, с неоспоримым мастерством.
Она давно покончила с Джаспером Гвином, и пытаться теперь понять, что может значить эта история, на мгновение показалось ей тяжким трудом, приниматься за который не было желания. Стояла глубокая ночь, наутро нужно отвезти Эмму к свекрови, а самой бежать на работу. Лучше оставить все как есть и пойти спать. Но пока она гасила свет и оглядывалась, выискивая, что еще привести в порядок, возникло вдруг странное ощущение, что она не присутствует здесь, а попросту доводит до совершенства детали чьей-то чужой жизни. Ощутив укол замешательства, поняла, что за один день некая дистанция, над созданием которой она работала годами, изящно схлопнулась — как палатка при порыве ветра. И вот из далеких краев до нее добралась тоска, которую она вроде бы одолела.
Тогда, вместо того чтобы идти спать, она сделала немыслимую вещь. Открыла шкаф и вынула из-под стопки зимних одеял папки с портретами. Сварила кофе, села за стол и стала наугад открывать папки. Читала то здесь, то там, без системы, будто бродила по картинной галерее. Не то чтобы пыталась понять или найти ответ. Просто наслаждалась цветами, особым светом, размеренным шагом, следами выверенного воображения. Делала это потому, что здесь было ее место, и ни в каком другом месте она не хотела пребывать этой ночью.
Оторвалась, когда уже просачивался первый свет зари. Глаза горели. Вдруг навалилась тяжелая, неодолимая усталость. Ребекка скользнула в постель, и Роберт спросил, спросонья, все ли в порядке.
— Все в порядке, спи.
Ребекка слегка прижалась к нему, повернулась на бок и уснула.
60
На следующий день проснулась, ничего не понимая. Позвонила в офис, сослалась на непредвиденные обстоятельства и сказала, что не может выйти на работу. Потом отвезла Эмму к свекрови, симпатичной даме, которая была еще толще Ребекки и испытывала к невестке бесконечную признательность за то, что она вырвала ее сына из когтей тощей вегетарианки. Ребекка ей обещала вернуться к вечеру и добавила, что, если будет задерживаться, сообщит. Поцеловала Эмму и поехала домой.
В тишине пустынных комнат снова взяла в руки книгу Клариссы Род. Заставила себя думать. Она терпеть не могла загадок, знала, что у нее не такой ум, чтобы шутя находить решение. Она даже не была уверена, что хочет раскалывать историю, которую считала умершей и погребенной. Зато, конечно, ей бы польстила уверенность в том, что книга и впрямь предназначалась в подарок ей — любовный штрих, которого ей так не хватило в том давнем прощании. Также ее привлекала, несомненно, возможность обнаружить самостоятельно, каких пределов могла в самом деле достигнуть бесконечная странность Джаспера Гвина.
Она долго сидела и размышляла.
Потом встала, взяла папки с портретами, вынула из стоики ту, в которой был ее портрет, а остальные сложила в сумку. Оделась, вызвала такси. Попросила отвезти ее в район Британского музея, поскольку решила: если и есть в мире человек, способный ей помочь, так это Док Мэллори.
61
Она познакомилась с Мэллори в офисе Тома, он был одним из тех неправдоподобных субъектов, какие там работали, хотя глагол работать не вполне передает смысл его деятельности. Ему было лет пятьдесят, он имел какое-то имя, но все его звали Док. Том взял его к себе в незапамятные времена и считал абсолютно незаменимым. В самом деле, Мэллори был человеком, прочитавшим все. Он обладал потрясающей памятью; казалось, провел пару жизней, листая книги и помещая их в свой поразительный умственный каталог. Когда что-то требовалось узнать, все шли к нему. Он, как правило, сидел за столом и читал. Всегда ходил в пиджаке и при галстуке, потому что уверял, будто нужно относиться с почтением к книгам, даже ужасным. К нему приходили, чтобы узнать точное написание русских имен или составить представление о японской литературе двадцатых годов. Вещи такого рода. Видеть его за работой было особенным удовольствием. Случилось как-то раз, что один из авторов Тома нарвался на обвинение в плагиате: будто бы он списал сцену мордобоя с американского боевика пятидесятых годов. Том вырвал из книги подозрительные страницы и принес их к Мэллори.
— Посмотрим, не удастся ли тебе припомнить десятка три книг, в которых встречается подобная сцена, — сказал ему.
Через пару часов Мэллори явился с подробным перечнем мордобоев и драк, написанных, казалось, одной и той же рукой.
— Колоссально! — воскликнул Том.
— Работа, — ответил Мэллори и вернулся к своему столу читать биографию Магеллана.
После смерти Тома он открыл на свои сбережения маленький книжный магазин позади Британского музея и держал там только те книги, которые ему нравились. Ребекка время от времени заходила туда, просто ради удовольствия повидать его и поболтать немного. Но в этот день, напротив, ей нужно было спросить что-то вполне определенное. Едва войдя в магазин, еще прежде, чем поздороваться, она перевернула висевшую на двери табличку, на которой значилось:
ДА, МЫ ОТКРЫТЫ!
С другой стороны было написано:
ВЕРНУСЬ НЕ СКОРО.
— Похоже, ты собираешься застрять здесь надолго, — сказал Мэллори из-за прилавка.
— Уж можешь поверить мне, — сказала Ребекка.
62
Ребекка бросила на пол большущую сумку и крепко обняла его. Не то чтобы сильно его любила, но что-то в этом духе. От него всегда пахло одинаково, пылью и анисовыми карамельками.
— Не похоже, чтобы ты пришла купить книгу, Ребекка.
— В самом деле. Я пришла, чтобы сделать этот день незабываемым.
— Ого.
— Док, ты помнишь Джаспера Гвина?
— Шутишь?
Он уже приготовился выдать полную библиографию.
— Оставь, я тебя о другом хотела спросить. Помнишь историю с портретами?
Мэллори рассмеялся.
— Кто ж ее не помнит, у Тома только о ней и говорили.
— Ты что-нибудь знаешь об этом?
— Вообще-то это ты должна была бы все знать.
— Да, но тебе что-нибудь об этом известно?
— Очень мало. Говорили, будто он помешался на этой идее. Но ходили также слухи, будто он продает портреты по сто тысяч фунтов за штуку.
— Почти что так, — сказала Ребекка.
— Видишь — это ты все досконально знаешь.
— Нет, не все: не хватает одной детали, и только ты мне можешь помочь.
— Я?
Ребекка наклонилась к сумке, вынула папки и положила их на прилавок.
Док Мэллори работал над какими-то счетами, когда она вошла, поэтому был в рубашке. Теперь развернулся, пошел за пиджаком, надел его и снова встал за прилавок.
— Это они? — спросил.
— Да.
— Можно?
Он повернул папки к себе, но пока только положил на них раскрытые ладони, очень нежно.
— Том отдал бы руку на отсечение, чтобы прочесть их, — сказал он с оттенком грусти.
— А ты?
Мэллори поднял на нее взгляд.
— Сама знаешь: прочитать их — огромная честь для меня.
— Так читай, Док; мне нужно, чтобы ты их прочел.
Мэллори немного помолчал. Глаза у него блестели.
— Зачем? — спросил он наконец.
— Мне нужно знать, не переписал ли он это.
— Переписал?
— Позаимствовал из других книг, не знаю, что-то в этом роде.
— Том отдал бы руку на отсечение, чтобы прочесть их, — сказал он с оттенком грусти.
— А ты?
Мэллори поднял на нее взгляд.
— Сама знаешь: прочитать их — огромная честь для меня.
— Так читай, Док; мне нужно, чтобы ты их прочел.
Мэллори немного помолчал. Глаза у него блестели.
— Зачем? — спросил он наконец.
— Мне нужно знать, не переписал ли он это.
— Переписал?
— Позаимствовал из других книг, не знаю, что-то в этом роде.
— Но подумай сама — в этом нет смысла.
— Во многом нет смысла, когда имеешь дело с Джаспером Гвином.
Мэллори улыбнулся. Он знал, что это правда.
— Ты читала их? — спросил.
— Более-менее.
— И пришла к какому-то выводу?
— Нет. Но я не читала все книги на свете.
Мэллори захохотал.
— Послушай, но и я не читаю их. Чаще всего листаю, — сказал он.
Потом чуть придвинул папки к себе.
— По-моему, ты сошла с ума.
— Разрешим сомнения. Прочти их.
Он еще секунду поколебался.
— Это будет для меня огромным наслаждением.
— Так читай же.
— Хорошо, прочту.
— Нет-нет, ты не понял: ты прочтешь их сейчас, а потом немедленно забудешь, и если хоть с кем-то заговоришь об этом, я приду сюда и лично оторву тебе яйца.
Мэллори взглянул на нее. Ребекка улыбнулась.
— Шучу.
— А-а.
— Но не совсем.
Сняла плащ, отыскала стул, на котором можно расположиться, и сказала Мэллори, чтобы не спешил: у них впереди целый день.
— Есть у тебя что-нибудь почитать от скуки? — спросила.
Мэллори сделал неопределенный жест в сторону полок, не отрывая взгляда от папок, все еще закрытых.
— Хозяйничай сама, я занят, — сказал он.
63
Через два часа Мэллори закрыл последнюю папку и какое-то время сидел не шевелясь. Ребекка подняла взгляд от книги и собралась было что-то сказать. Но Мэллори знаком остановил ее. Он хотел еще немного подумать, или ему требовалось время, чтобы вернуться из какого-то очень далекого места.
Наконец спросил у Ребекки, что клиенты думали об этих портретах. Просто так спросил, из любопытства.
— Они всегда бывали очень довольны, — отвечала Ребекка. — Узнавали себя. Что-то было такое, чего они не ожидали; какое-то волшебство.
Мэллори кивнул.
— Да, могу себе вообразить.
Потом спросил о другом.
— Знаешь, который из них портрет Тома?
На портретах не было имен, они могли быть писаны с кого угодно.
— Не уверена, но думаю, что узнала его.
Они переглянулись.
— Тот, где одни только дети? — рискнул предположить Мэллори.
Ребекка кивнула.
— Я бы побился об заклад, — сказал Мэллори со смехом.
— Вылитый Том, правда?
— Точь-в-точь.
Ребекка улыбнулась ему. Невероятно, как этот человек понял все, практически не задав ни единого вопроса. Наверное, тысячами глотать книги — не столь уж и бесполезное занятие, — подумала она. Потом вспомнила, что пришла сюда узнать совершенно определенную вещь.
— А насчет этой истории с плагиатом что скажешь, Док?
Мэллори на секунду заколебался. Сделал неопределенный жест и выгадал немного времени, вытащив огромный носовой платок и шумно высморкавшись. Складывая платок и вновь засовывая его в карман, сказал, что один из этих портретов ему уже встречался. Отделил одну папку от остальных и положил ее на стол. Открыл. Прочел несколько строк.
— Да, это попало сюда прямиком из другой книги, — проговорил с неохотой.
Ребекку что-то кольнуло, она невольно поморщилась.
— Ты уверен? — спросила она.
— Да.
Вся проклятая история запутывалась еще больше.
— Можешь вспомнить, из какой книги? — спросила Ребекка.
— Да, она называется «Трижды на заре». Прекрасная книга, короткая. Как мне помнится, первая часть очень похожа на этот портрет; может быть, не слово в слово — кажется, там подлиннее. Но готов поклясться, что отдельные фразы повторяются. И сцена та же самая, двое в гостинице, сомнений нет.
— У тебя есть эта книга? — спросила Ребекка.
— Нет: была, но ее быстро купили. Ее выпустило небольшое издательство, малым тиражом; она вроде как редкость.
— В каком смысле?
— Ну, рукопись нашли среди бумаг старого учителя музыки, индуса, умершего за несколько лет до этого. Никто и не думал, будто он что-то пишет, но вот явилась на свет божий эта вещица, вроде рассказа. Вещицу нашли превосходной и опубликовали, пару лет тому назад. Но тираж — не больше тысячи экземпляров, может, меньше. Капля в море.
Ребекка подняла на него глаза.
— Что ты сказал?
— В каком смысле?
— Повтори, что ты сейчас сказал.
— Ничего… Что книгу написал индус, умерший несколько лет тому назад, занимавшийся совсем другим и при жизни никогда ничего не публиковавший. Мистификация, правда? Но превосходная, должен сказать. Такую вещь как раз и мог прочесть тип вроде Джаспера Гвина.
Такую вещь как раз и мог написать тип вроде Джаспера Гвина, подумала Ребекка. И Док Мэллори не понял, почему вдруг она оказалась по ту сторону прилавка и бросилась ему на шею. И почему у нее были красные глаза.
— Док, я тебя люблю.
— Ты должна была бы много лет назад сказать мне это, детка.
— Он их не переписывал, Док, вовсе не переписывал.
— По правде говоря, я только что доказал обратное.
— Когда-нибудь я тебе объясню, но просто поверь: он вовсе их не переписывал.
— А как же «Трижды на заре»?
— Оставь это, тебе не понять, просто скажи, есть ли у тебя эта книга.
— Я уже сказал — нет.
— У тебя никогда ничего нет.
— Эй, девушка, я бы попросил!
— Ладно, шучу, напиши здесь название и автора.
Мэллори написал. Ребекка взглянула.
— Акаш Нараян, «Трижды на заре», хорошо.
— Издательство называлось как-то нелепо, типа «Зерно и колос», что-то в этом духе.
— Разберусь. Ну, побежала искать.
Она собрала папки, сунула их в огромную сумку. Надевая плащ, напомнила Мэллори свою угрозу: пусть только попробует заговорить с кем-то о том, что прочел сегодня.
— Хорошо, хорошо.
— Я скоро вернусь и все расскажу тебе. Ты молодчина, Док.
Она бежала, будто опаздывала на годы. В некотором роде так оно и было.
Вечером, перед тем как закрыть магазин, Док Мэллори подошел к полке, где стояли два романа Джаспера Гвина из трех (первый ему никогда не нравился). Вынул их, повертел в руках. Что-то сказал вполголоса, слегка качнув головой, может быть поклонившись.
64
Книгу «Трижды на заре» Ребекка нашла в огромном книжном магазине на Черинг-Кросс и впервые подумала, что эти гнусные книжные супермаркеты на что-то, да годятся. Не устояла перед искушением и стала тут же листать ее, усевшись на пол в тихом углу, рядом с книгами о вскармливании младенцев.
Издатель и в самом деле придумал запредельное название. Виноградник и плуг. Ужас. На отвороте суперобложки приводилась биографическая справка об Акаше Нараяне. Там говорилось, что он родился в Бирмингеме, где и умер в возрасте девяноста двух лет, после того, как всю свою жизнь преподавал музыку. Какую именно, не уточнялось. Говорилось, что «Трижды на заре» — его единственная книга, публикуемая посмертно. Больше ничего. Никакой фотографии.
На другом отвороте ничего существенного не сообщалось. Указывалось, что действие происходит в неназванном английском городе и длится всего пару часов. Но в высшей степени парадоксальных часов, добавлял автор аннотации намеренно загадочным тоном.
Взглянув на титульный лист, Ребекка обнаружила, что книга была написана на хинди и только потом переведена на английский. Имя переводчика ничего ей не говорило. Зато с превеликим удовольствием она прочла посвящение, весьма любопытное, помещенное перед первой главой.
Катерине Медичи
и мастеру из Кэмден-тауна.
— Вот вы и попались, мистер Гвин, — сказала она вполголоса.
Потом побежала домой — не терпелось прочесть книжицу.
65
Эмму она оставила ночевать у бабушки, а Роберта попросила пойти в кино с каким-нибудь другом: ей абсолютно необходимо побыть дома одной сегодня вечером. Нужно выполнить очень сложную работу, и лучше, чтобы никто не болтался под ногами. Ребекка все это выпалила весело и непринужденно, а у Роберта, как уже говорилось, был превосходный характер. Он только спросил, в котором часу можно вернуться.
— Где-то после часа? — закинула удочку Ребекка.
— Поглядим, — сказал он, хотя весь день мечтал о том, как полчаса посмотрит телевизор и завалится спать.
Перед тем как уйти, поцеловал ее и всего лишь спросил:
— Я не должен беспокоиться, правда?