По свидетельству того же Титмара, Святополку удалось вырваться из темницы лишь спустя какое-то время после смерти Владимира, когда владения скончавшегося князя уже были поделены между двумя старшими наследниками. Оставив в темнице на произвол нового киевского правителя свою жену, он бежал к тестю, очевидно рассчитывая на его помощь. Из этого явно вытекает, почему имя Святополка отсутствует в рассказе русского летописца о перераспределении княжений между Владимировичами: в момент смерти Владимира он находился в заточении по обвинению в государственной измене и, естественно, не мог претендовать на новгородское княжение, положенное ему по праву.
Следовательно, Святополк просто не имел ни возможности, ни сил для захвата киевского престола и зверского убийства братьев. Тогда кто же стал новым киевским князем и вероятным виновником гибели Бориса и Глеба, а также Святослава? Возможно, ответ на этот вопрос заключен в так называемой «Эймундовой саге», которая была записана в XIII веке, а до того передавалась в устной традиции. Это рассказ о норвежском конунге Эймунде, побратиме конунга Олафа II Святого. В 1015 году Олаф захватил власть над землями девяти конунгов (в том числе отсутствовавшего тогда Эймунда) и стал королем Норвегии. Не желая враждовать с ним, Эймунд вместе со своим другом Рагнаром покинул Норвегию и, прослышав о смерти Владимира, отправился на Русь. Разлад между братьями при дележе земель, по его мнению, позволял легко добыть богатство и почести, нанявшись в войско к одному из наследников. Им оказался… новгородский князь Ярослав. Конечно, историки разобрались в том, что Хольмгард из саги соответствует Новгороду, Кенугард — Клеву, а Пальтескью — Полоцку. В этом практически нет сомнений, так же как и в том, что конунг Ярицлейв — это князь Ярослав. Однако множество сомнений вызвало имя Бурислав, который потребовал от Ярицлейва (т. е. Ярослава) отдать часть владений. Ярицлейв, опираясь на наемников, нанес ему поражение и, судя по всему, захватил княжество Бурислава.
Через год тот же Бурислав вновь напал на город, был отбит, но во время штурма Ярицлейва ранили в ногу, и с тех пор и до конца жизни он сильно хромал. Еще через год Бурислав предпринял новую попытку захватить власть над Русью. Узнав о приближении Бурислава с войском, Эймунд захватил с собой нескольких воинов и тайно выступил навстречу врагу. В дне пути от столицы Ярицлейва на опушке леса варяги дождались неприятеля и ночью, когда все уснули, внезапно напали на шатер Бурислава и перебили тех, кто в нем находился. Самому Буриславу Эймунд отрубил голову, которую представил в качестве доказательства Ярицлейву. Тот, увидев голову брата, покраснел и велел Эймунду позаботиться о погребении убитого. Тогда Эймунд с товарищами вернулся в стан Бурислава. Как и предполагал предводитель варягов, дружина убитого князя разбежалась, а его обезглавленное тело было брошено в лесу. Эймунд забрал останки Бурислава и отвез в город, где они и были погребены. С этого времени, как говорит сага, «весь народ в стране пошел под руку Ярицлейва конунга и поклялся клятвами, и стал он конунгом над тем княжеством, которое они раньше держали вдвоем».
Первый переводчик «Эймундовой саги» на русский язык, литератор и историк О. Сенковский, предположил, что в образе Бурислава совместились Святополк Окаянный и Болеслав Храбрый. Однако историк Н. Ильин, потративший несколько лет, чтобы узнать, из каких источников черпал автор «Повести временных лет» информацию о трагических событиях 1015 года, получил совсем другие результаты. И звучали они, так сказать, «еретически». Ильин сопоставил имя Бурислава и обстоятельства его гибели, описанные «Эймундовой сагой», с сообщениями «Повести временных лет» и сделал вывод, что Ярицлейв в саге сражался вовсе не со Святополком или с полоцким князем Брячиславом, а с Борисом. Кстати, в источниках встречается и полная форма этого имени — Борислав.
Но тогда получается, что с Борисом расправились убийцы, посланные не Святополком, а Ярославом! В таком предположении нет ничего невероятного. Известный историк, академик В. Янин высказывал такое предположение еще в 1969 году. Кстати, это был достаточно мужественный поступок, ведь отход от официозных стереотипов и оценок не поощрялся. Это предположение полностью согласуется с данными епископа Титмара. И кроме того, оно позволяет объяснить многие странности и недомолвки «Повести временных лет». Становится ясным, кто занимал киевский престол после смерти Владимира, пока Святополк был в изгнании, а Ярослав княжил в Новгороде, — это был Борис! Исходя из этого, находит вполне естественное объяснение таинственное исчезновение посланников Ярослава к Глебу, которые должны были предупредить того о готовящемся на него покушении, ведь сами они и были убийцами.
А тот странный факт об отсечении головы у Георгия Угрина получает другое толкование: на самом деле обезглавлен был Борис, и, видимо, это его тело не смогли опознать. Совсем по-другому воспринимается теперь и миниатюра XIV века, копия с оригинала конца XI — начала XII веков. На ней убийцы передают пославшему их князю меч Бориса и какой-то круглый предмет. Как предположил известный историк М. Алешковский, это не что иное, как голова убитого.
Видимо, киевский престол незаконно занял именно Борис, которого отец любил, по свидетельству летописца, более других сыновей и всегда держал рядом с собой. Ярослав, нанявший к тому времени варягов для борьбы за независимость Новгорода от Клева, выступил против нового киевского князя и в битве на Днепре (предположительно, осенью 1015 года) одержал победу. В результате киевский престол перешел к нему.
Тем временем из темницы удалось бежать Свято-полку, который не мешкая отправился к своему тестю, рассчитывая с его помощью захватить власть в Клеве, принадлежавшую ему по праву старшего в роду. Пока он собирался с силами, Борис, опираясь на поддержку печенегов, попытался вернуть утраченную власть. Но киевляне, возглавляемые Ярославом и поддержанные довольно большим отрядом наемников, дали ему отпор. Во время обороны Клева Ярослав получил ранение, сделавшее его калекой. Это столкновение, очевидно, завершило 1016 год. В следующем году новая попытка Бориса вернуть Клев закончилась для князя трагически — 24 июля 1017 года его убили варяги, посланные Ярославом. Приблизительно в это же время были убиты Глеб и Святослав Владимировичи.
Конечно, все это не является безусловным доказательством гипотезы Н. Ильина. Но и не противоречит ей, и к тому же вполне увязывается с обликом братолюбца и мстителя Ярослава, который продержал 24 года в псковской тюрьме другого брата, Судислава, уцелевшего после событий 1015–1019 годов, и всю многолетнюю войну еще с одним братом, Мстиславом.
Так что когда летом 1018 года на Русь обрушились польско-немецкие отряды польского короля Болеслава Храброго, во главе их шел законный наследник киевского престола Святополк. Ярослав же тогда позорно бежал в Новгород, а затем к тестю в Швецию, бросив в Клеве мать и восемь своих сестер. И только решительно настроенные новгородцы, возглавляемые посадником Константином Добрыничем, заставили Ярослава возглавить поход против Святополка. Следует сказать, что вступление Святополка в стольный град киевляне встретили достаточно доброжелательно, тем более что через месяц-другой польские отряды покинули Клев. Приблизительно в декабре 1016 года у Любеча дружина Святополка сошлась на поле боя с воинами Ярослава. Победу одержал Ярослав. Судя по всему, Святополку удалось скрыться с поля брани, но это не спасло его от мести Ярослава.
Так в высшей степени благополучно сложились для Ярослава обстоятельства, давшие ему в руки безраздельное господство на Руси. Его назвали Мудрым, и поколения читателей летописи поражались его благочестию. Больше всего он лелеял память о своих невинно загубленных братьях. Именно Ярославу приписывают инициативу причисления их к лику святых в 1021 году. Борис и Глеб — первые русские святые — стали необычайно популярны на Руси. В их честь нарекали княжичей и строили белокаменные церкви, мумифицированной рукой Глеба благословляли князей. Оплакивая братьев, люди воздавали хвалу Ярославу Мудрому и проклинали Святополка, чья гибель открыла для Ярослава блестящую возможность: свалить все на фактического «соучастника», ставшего навсегда «Окаянным». Кстати, следует заметить, что слово «окаянный» в древнерусском языке имело не только значение «проклятый», но и «жалкий», «несчастный», «многострадальный, заслуживающий сожаления». Это добавляет новые штрихи к характеристике Святополка, делает ее хотя бы немного мягче.
Вполне вероятно, что князь Святополк стал жертвой политических интриг и на него удалось списать целый ряд политических преступлений, совершенных другими лицами, например тем же Ярославом Мудрым. Вся судьба Святополка говорит о том, что это скорее страдалец, жертва, чем преступник. В детстве он был лишен отцовской ласки; затем последовали династический брак по расчету, бегство на чужбину. Святополк, конечно, был сыном своего времени и, возможно, подобно большинству своих современников, обладавших властью, действительно отличался жестокостью и коварством. И все же внимательный анализ исторических документов дает основания усомниться в его однозначной вине. Так что окончательно ставить точку в «деле Бориса и Глеба» еще рано…
Вполне вероятно, что князь Святополк стал жертвой политических интриг и на него удалось списать целый ряд политических преступлений, совершенных другими лицами, например тем же Ярославом Мудрым. Вся судьба Святополка говорит о том, что это скорее страдалец, жертва, чем преступник. В детстве он был лишен отцовской ласки; затем последовали династический брак по расчету, бегство на чужбину. Святополк, конечно, был сыном своего времени и, возможно, подобно большинству своих современников, обладавших властью, действительно отличался жестокостью и коварством. И все же внимательный анализ исторических документов дает основания усомниться в его однозначной вине. Так что окончательно ставить точку в «деле Бориса и Глеба» еще рано…
Поиски библиотеки Ярослава Мудрого: легенды и факты
Недалеко от главного входа в Софийский собор в тени прекрасных киевских каштанов стоит серая гранитная стела, [9]которая напоминает посетителям храма о знаменательном событии в истории Киевской Руси — основании в 1037 году великим князем Ярославом Мудрым первой библиотеки. Трудно представить ценность тех древних рукописей, и неудивительно, что книжное наследие Ярослава не дает покоя ни ученым, ни так называемым «черным» археологам.
Скульптурный портрет Ярослава Мудрого
Во всех уголках земного шара и во все времена со дня ее появления люди славили книгу. Бесценные собрания книжных сокровищ безвозвратно гибли во время кровопролитных войн, горели в пламени костров и городских пожарах, их безжалостно грабили и уничтожали. Но все-таки некоторые из этих редких и удивительных книг дошли до нас. Их оберегают как зеницу ока, и не только потому, что они являются историческими свидетельствами тех давних дней, но и потому, что они сами по себе считаются ценнейшими произведениями искусства.
Рукописные книги во все времена стоили очень дорого. Счастливый обладатель даже одного манускрипта считался богачом, а десяток книг стоил целое состояние. Каждая рукописная книга была настоящим шедевром и имела свое неповторимое лицо. Двух совершенно одинаковых книг не было и не могло быть, так как создавались они разными переписчиками. Тексты писали на дорогом и редком пергаменте, или, как тогда его называли, «пергамине». Он выделывался из кожи телят или молодых овец. Для написания книги среднего размера требовалось чуть ли не целое стадо! Оклады рукописных книг украшали золотом и серебром, обильно осыпали драгоценными камнями — алмазами, изумрудами, топазами и жемчугом.
До настоящего времени уцелело совсем немного рукописных книг, и находка еще хотя бы одной стала бы подлинной сенсацией в научном мире. Не трудно себе представить, что обнаружение целой библиотеки ознаменовало бы просто-таки переворот в исторической науке.
Первое и, впрочем, последнее летописное упоминание о так называемой «библиотеке Ярослава» можно найти в «Повести временных лет»: «Ярослав же любим бо книгам, и многы списав положи в церкви святой Софьи, юже созда сам». Там же весьма туманно сказано о количестве книг — «книги многы». Больше исторической информации нет, все остальное — домыслы, догадки, версии и гипотезы.
Поиски первой библиотеки на Руси не случайно ведутся на территории, прилегающей к Софийскому собору. В те далекие от нас времена он был центром не только Киева, но и всей Руси. В том же году, когда была основана библиотека, в соборе организовали первую школу, учредили мастерские переводчиков и переписчиков книг. Считается, что в то время Ярославу не удалось найти в Клеве более десяти переводчиков, да еще десять он мог привлечь из Болгарии.
Есть основания предполагать, что в библиотеку вошли и книги великого князя Владимира, который любил «словеса книжные». Но вот сколько всего книг было в библиотеке Ярослава, ни один специалист не в состоянии ответить. В научных статьях и книгах, опубликованных по этой теме за последние 200 лет, можно найти самые разные данные. В «Истории Русов», написанной в XVIII веке, об этом сообщается: «Великие тысячи рукописных и редких драгоценных манускриптов, писанных на разных языках». В других источниках указаны более скромные цифры — 1000 томов, а все книжные запасы Киевской Руси оценены в 130–140 тысяч томов. В фундаментальном трехтомном исследовании «История Клева» (1982 г.) эта цифра максимально уточнена — 950 томов. А историк русской православной церкви Е. Голубинский назвал еще меньшее количество — 500 книг. Сегодня в ученых кругах бытует мнение, что и эта цифра сильно завышена.
Но как бы то ни было, ценность этого «книгохранилища», «книгоположница», «книжной казны», «книжной клети», «архива» несомненна. Ведь известно, что одна из дочерей Ярослава Мудрого, Анна (жена короля Франции Генриха I), привезла из библиотеки отца очень дорогую по тем временам книгу — роскошно оформленное Евангелие. С тех пор, по сложившейся традиции все короли, вступая на престол Франции присягали на этом древнем Евангелии, привезенном некогда из Клева. Так что можно с достаточной долей уверенности утверждать, что во времена правления Ярослава Мудрого Софийский собор Клева располагал значительным собранием рукописных книг.
Какие же книги находились в библиотеке Софийского собора или вышли из ее книгописчей мастерской? Летопись подчеркивает их исключительно церковный характер. Необходимость в такой литературе диктовалась широким распространением на Руси христианства. Однако наряду с церковными переводились и переписывались, несомненно, и книги, содержащие сведения по мировой истории, географии, астрономии, философские и юридические трактаты, публицистические произведения.
Именно они послужили основой для превращения Софии Киевской в центр летописания, средоточие передовой мысли Киевской Руси. Тут был составлен первый древнерусский летописный свод 1037–1039 годов, написано и провозглашено знаменитое «Слово Иллариона», разработаны основы первого сборника законов древнерусского государства — «Русская правда», созданы «Изборник Святослава», «Послание к Фоме пресвитеру Смоленскому» и многие другие произведения.
Ученым удалось установить, что книги хранились не в самом соборе, а в его подземельях. Первый древний подземный ход был обнаружен весной 1916 года. Понимая всю серьезность возможного открытия, ученые провели достаточно тщательное археологическое исследование подземелья. В конце второго коридора была сделана сенсационная находка — небольшой кусок бересты с надписью: «Аще кто найде сей ход тот найде велий (великий) клад Ярослав». Недалеко от «записки» действительно был обнаружен тайник. Но, к сожалению, надпись на его стене сообщала, что археологи немного опоздали и клад уже выкопали.
Некоторые ученые утверждают, что надпись на бересте является мистификацией. Если бы древняя береста оказалась в руках современных ученых, проблем с установлением точной даты надписи не было бы. Но «записка» пропала бесследно, а археологические раскопки 1916 года были довольно скоро прекращены из-за неспокойной обстановки: шла война, в империи царили голод и разруха, приближалась революция. Реальной была и угроза разграбления древнего книжного хранилища.
Так что возможно, что библиотека Ярослава по-прежнему хранится в «каменном мешке» на большой глубине в одном из подземелий. Не исключено, что там может находиться и тайник гетмана Мазепы, при котором был восстановлен лежавший в руинах Софийский собор.
Трудно смириться с мыслью, что уникальное собрание могло погибнуть в страшные для Клева дни татаро-монгольского нашествия 1240 года. Тем более что, по одной из версий, книги великокняжеской библиотеки могли быть спрятаны в подземных лабиринтах Клево-Печерской лавры. У истоков большой монастырской библиотеки стоял бывший митрополит Илларион, который вместе с Ярославом Мудрым был инициатором постройки Софийского собора и принял участие в создании первого книжного собрания на Руси. Около 1055 года Илларион серьезно повздорил с князем, оставил пост митрополита и вернулся в Печерский монастырь простым монахом. Ученые полагают, что он мог вывезти библиотеку или ее часть в монастырь, что и положило начало печерскому книжному собранию.
Книжное собрание Печерского монастыря быстро увеличивалось. Лаврской библиотекой пользовался Нестор-летописец при написании своей знаменитой «Повести временных лет». Печерская библиотека, видимо, успешно пережила татаро-монгольское нашествие. Так, в 1653 году П. Алеппский писал, что в Печерском монастыре есть прекрасное книгохранилище с бесчисленным количеством дорогих книг, в том числе пергаментных грамот, которым не менее 500 лет. Но 22 апреля 1718 года в лавре вспыхнул страшный пожар. Сгорели не только деревянные постройки — серьезно пострадали каменные здания, в пепел превратилась и лаврская библиотека, «от неприятелей иноками в пещерах сбереженная».