– Себя не преодолеть, – ответила Полина. – Если бы я попыталась изображать девочку, это было бы нелепо. Или пусть он любит меня такой, какая я есть, или все кончено.
– Ну конечно, querida… Только вам не кажется, что это справедливо в отношении вас обоих? Вы должны любить его таким, каков он есть, а я скажу вам: Гийом чувственный мужчина, он любит веселье, поэзию. Вы поэтичны, Полина, я уверена в этом, но вы… como se dice?.. держите это под спудом. Так говорят, no?
Полина, сама не замечая этого, гладила вьющиеся волосы Долорес, головка которой опять лежала у нее на коленях.
– И еще одно, – продолжала Лолита. – Вы можете быть жесткой, Полина. Очень жесткой. Я видела… Особенно в письмах… Не надо. К чему эта суровость? По какому праву? Все мы совершаем ошибки. Нужно стать более набожной. Увидев, как я молюсь, вы были удивлены, потому что я нецеломудренна… И все-таки я христианка в большей степени, чем вы. Я пытаюсь быть милосердной… Да, это так. Пыталась с вами. А вы попытайтесь быть милосердной с Гийомом. Он человек творческий. В женщине, своей жене, он ищет тепло души… Все творческие люди эгоисты. Они и должны такими быть, чтобы защитить свое творчество. Если мы хотим их сохранить, мы должны быть скромными, должны уступить им все пространство. Поэтому актриса, которая соблазняет великих людей, быстро их теряет. Ведь она тоже человек творчества и хочет быть в центре внимания… Я, наверное, плохо сумела это выразить, no?
Полина какое-то время пребывала в задумчивости.
– Напротив, вы сказали очень хорошо… Да, вполне возможно, постарев, я сделалась жесткой, нетерпеливой, властной с Гийомом… Возможно, я не была с ним достаточно нежна. Но если он страдал от этого, почему мне не сказал?
– Они об этом никогда не говорят, – сказала Лолита, поднимаясь и поправляя перед зеркалом волосы. – Они никогда не говорят, но сердятся и начинают искать на стороне свою порцию счастья… Мы сами должны это почувствовать, а еще бороться. Вы напрасно, Полина, не закрашиваете седину и так мрачно одеваетесь… Вы могли бы выглядеть лет на десять моложе.
– Но Гийом любит черный цвет и даже однажды, когда мы были с ним откровенны, признался мне, что как-то в Лиме упрекнул вас за слишком яркое красное платье.
– Не помню. Может быть. Но я уверена, что когда он вспоминает обо мне, то думает о ярких красках… веселой тельняшке, вьющихся спутанных волосах. А ваши седые локоны слишком безупречны, querida, слишком аккуратны.
Она запустила руку в волосы Полины, слегка их растрепала, затем улыбнулась дружеской улыбкой.
– Пора идти в театр, – сказала она, – меня ждут. Но я рада, что поговорила с вами. Думаю, я вас люблю, Полина. Я ваша подруга. Мне кажется, я знаю вас всю жизнь. Вы мне верите, no?
Расставаясь, женщины обнялись.
XIII
Спектакли, которые «Театральное товарищество Анд» дало в Париже, с треском провалились. Репетиции шли мучительно. Декорации, разработанные для другого сценического пространства, приводили в недоумение французских рабочих сцены, их смена происходила слишком медленно, и антракты непомерно затягивались. Непривычная для актеров еда делала их слишком неповоротливыми. Кончита, а затем и Коринна пропускали репетиции. Тщетно Долорес пыталась объяснить труппе, как страстно желает покорить Париж. В день генеральной репетиции артисты чувствовали, что публика их не слушает, они пали духом, и их вялая игра парализовала даже Долорес.
Благодаря усилиям госпожи Фонтен появилось несколько хвалебных критических статей, прочие же критики с высокомерным презрением отзывались о спектакле, который был, по их мнению, слишком невнятным. Только Эрве Марсена, как было условлено, рассуждал о таланте Долорес Гарсиа, он обладал элементами здравого смысла, которого недоставало его собратьям. Что касается самой публики, она от суждений воздержалась. Испанская колония, разделившись во мнении, больше интересовалась политическими взглядами актеров, чем их талантом. Французские зрители, за исключением небольшого количества говорящих по-испански, не понимали текста. Чтобы не играть при пустом зале, последние представления пришлось отменить.
Долорес Гарсиа испытывала мучительное разочарование. Она отправилась в Париж, как мусульманин отправляется в Мекку, а Париж не принял ее. Как горько! Некоторое время она пребывала в надежде, что может попробовать играть по-французски. Полина добилась, чтобы актрису принял Леон Лоран, прослушал в главной роли «Тессы» и дал несколько советов. Но он отнял у Долорес последнюю надежду.
– Вы прекрасная актриса, – сказал он. – Я видел вас в «Кровавой свадьбе», я знаю эту пьесу в переводе. Вы меня очень тронули… А я человек суровый… Вот только, хотя вы прекрасно говорите по-французски, акцент чувствуется. Едва заметный и даже очаровательный, он совершенно недопустим в театре, разве что в ролях, которые его оправдывают. Но таких слишком мало, и вы окажетесь в проигрышном положении. Моя консультация будет короткой: «Вам следует, хотя бы в течение года, брать уроки фонетики, или откажитесь от французской сцены».
Полине, которая попыталась было ее утешить, Долорес сказала:
– Но я же не могу опять поступить в школу… и как мне здесь жить?
– И что вы собираетесь делать?
– Испанский поэт, которого я очень люблю, зовет меня в Толедо. Он хочет, чтобы перед отъездом в Лиму я месяц пожила в его деревенском доме. Я там уже была. Там очень красивый пейзаж, мрачный, таинственный. Я соглашусь.
– Еще один сгорит в этом пламени! – вздохнула Полина.
Лолита попыталась ответить весело и непринужденно:
– Не беспокойтесь, он сам хочет сгореть… и потом, он живет один. Я никому не причиню горя.
На следующий день около полудня Полина позвонила в отель «Монталамбер». Ей ответили, что мадам Гарсиа утром улетела в Мадрид. Удивленная Полина позвонила в театр, где ничего не знали. Актриса просто исчезла, как призрак.
Госпожа Фонтен больше не слышала о Лолите, хотя был еще телефонный звонок от встревоженного Рамона де Мартина, который напрасно ждал ее в Толедо. Позже Полина узнала от молодого чилийского поэта, что Долорес, не останавливаясь в Мадриде, присоединилась к «Театральному товариществу Анд» в Сантандере и покинула Европу.
– Она была оскорблена, – сказал Пабло Санто-Кеведо. – Вы должны понять, ей не хотелось никого видеть.
Огорченная Полина сообщила об этом внезапном исчезновении мужу, который заканчивал курс лекций в Швейцарии. «Странная девушка! – писала она. – Уехала не прощаясь, не оставив следа, словно какое-то фантастическое существо… В нашей парижской жизни она мелькнула, словно блуждающий огонек, который вспыхивает на мгновение, танцует и гаснет…»
XIV
Два дня спустя Гийом Фонтен вернулся в Нёйи. Он чувствовал странное довольство собой, будто справился с почти непреодолимым искушением. Первые же рассказы Полины поразили его. Она беспрестанно расхваливала Лолиту, ее очарование, ее ум, ее добродетели.
– Ну да, Гийом, ее добродетели. В сущности, она ведь невиновна. Она сделала мне много добра, на многое открыла глаза. Теперь все будет по-другому.
Выйдя из сада, они, сами не понимая как, оказались на берегу маленького озера Сент-Джеймс. Идти было приятно. Полина, увлеченная беседой, говорила пылко и уверенно, Гийом слушал ее, испытывая удивительное счастье, отчасти оттого, что речь шла о Лолите, но в особенности потому, что он вновь видел перед собой давно потерянную Полину. Стоял прекрасный день поздней осени. В озерной воде отражалось чистое небо и неподвижные деревья. Фонтен остановился и поднял трость:
– Я не хочу, чтобы вы менялись, Полина. Я хочу вновь вернуть ту жизнь, которой мы жили до… э-э… этих событий.
– Я тоже. Но нельзя стереть из памяти кусок прошлого, впрочем, это было бы жалко. Я научилась принимать его целиком, это прошлое, и даже любить. Да, Гийом, я счастлива, что вы испытали это мимолетное счастье. Это счастье для вас, ведь вы сохраните о нем прекрасные воспоминания, но и для меня тоже, потому что я научилась вас уважать… Да, вы имеете право на уважение, Гийом, за то, что вы ее покорили, но главное – за то, что вы от нее отказались.
– А вы, Полина, преодолели свою суровость… Какое счастье вновь оказаться наедине с вами! Какова бы ни была красота, чувство, что вынуждает человека идти против самого себя, может лишь уничтожить его – и себя тоже.
Он остановился и долго смотрел на Полину, словно открывая ее для себя заново:
– Черт возьми, что с вами произошло, Полина? Вы помолодели.
– Это еще одно чудо Лолиты. Вы ничего не замечаете, нет? Тогда я не раскрою вам наш секрет… Я хочу обратиться к вам, Гийом, лишь с одной просьбой. Вам не кажется, что после стольких лет можно перестать говорить друг другу вы? Представьте себе, я всегда этого хотела, но поначалу чувствовала непреодолимое сопротивление, мне казалось, это оттого, что вы постоянно думаете о Минни… А потом двадцать лет я просто не решалась… Но раз вы с самого первого дня позволили себе быть на «ты» с нашей прекрасной подругой…
– Ну разумеется, Полина, само собой. Начиная с этой минуты…
– Вы очень добры, – сказала она.
Он мягко поправил:
– «Ты»… Но боюсь, людей это удивит.
– Люди, – возразила она, – никогда ничего не замечают.
Мимо прошла молодая беременная женщина, держа под руку солдата. Полина проводила их долгим взглядом. Она казалась счастливой и умиротворенной.
«Я сошел с ума! – подумал Гийом. – Но возможно, это мое помешательство явилось для нас спасением от тоскливой старости».
Вслух он произнес:
– Если бы ты знала… Все это так просто… Я только пытался…
Их взгляды встретились.
По озеру проплыл лебедь.
Примечания
1
«Доминик», перевод А. Косс.
2
Буало Н. Поэтическое искусство. Перевод Э. Линецкой.
3
«Вижу доброе и сочувствую ему…» (У этого высказывания имеется продолжение: «…творю же худое».) (Здесь и далее прим. пер.)
4
Этими словами открывалось предисловие Беттины фон Арним к первой части ее книги «Переписка Гёте с ребенком». Возможно, Фонтен перепутал двух женщин: Ульрику, которой посвящена «Мариенбадская элегия» (72-летний Гёте влюбился в 17-летнюю Ульрику фон Леветцов во время отдыха в пансионате в Мариенбаде), и Беттину фон Арним, с которой поэт состоял в переписке.
5
Имя известного римского поэта.
6
Цитата из басни Лафонтена «Два голубя».
7
Цитата из трагедии Расина «Эсфирь».
8
Как дела (исп.).
9
Конечно да (исп.).
10
Как это сказать? (исп.)
11
Большое спасибо (исп.)
12
Одноактная пьеса П. Мериме.
13
Спокойной ночи (исп.).
14
Ауто – испанская короткая драма на религиозный сюжет XVI–XVII веков.
15
Франсиско Писарро-и-Гонсалес (1475–1541) – испанский конкистадор, завоевавший империю инков и основавший город Лима.
16
«Бунт тападас» (исп.).
17
После обеда надо сделать тысячу шагов (лат.).
18
Именно так (исп.).
19
Правда красиво? (исп.)
20
Аллея Босоногих (исп.).
21
Смотри, какая красотка (исп.).
22
Очень красиво (исп.).
23
Диего де Альмагро (1475–1538) – испанский конкистадор, один из завоевателей Перу.
24
Не мои (англ.).
25
Очень рада (исп.).
26
Прощай друг (исп.).
27
Священная роща (лат.).
28
Любимый (исп.).
29
Я тебя люблю (исп.).
30
Перевод М. Квятковской.
31
Подруга (исп.).
32
Хасинто Бенавенте-и-Мартинес (1866–1954) – испанский драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе (1922).
33
Пьеса Ф. Г. Лорки.
34
Кто говорит? (исп.)
35
Цитата из трагедии П. Корнеля «Цинна» (перевод Вс. Рождественского).
36
Как я тебя люблю! (исп.)
37
Цитата из трагедии П. Корнеля «Полиевкт».
38
Сокровище (исп.).
39
Флора Тристан (1803–1844) – французская писательница-феминистка.
40
До скорого (исп.).
41
Завтрак (исп.).
42
Герой романа французского писателя В. Ларбо.
43
Добрый человек (исп.).
44
Девятнадцать (исп.).
45
«Севильский обольститель, или Каменный гость» – драма Тирсо де Молины.
46
Господин француз (исп.).
47
Господа пассажиры, вылетающие рейсом в Барранкилью, Панаму, Майами… (исп.)
48
До свидания, друг… (исп.)
49
Хорошего приземления! (англ.)
50
Должно быть, вы важная персона. Вокруг вас такой ажиотаж (англ.).
51
Пер. Н. Немчиновой.
52
Пожалуйста, пристегните ремни (англ.).
53
Вы хорошо выспались. Уже Панама (англ.).
54
Да? Сентиментальная? Но это довольно тяжелое серебро, к тому же старинное. Сентиментальное серебро? (англ.)
55
Нежные и влюбленные (исп.).
56
Перевод Н. Рыковой.
57
А. Моруа путает двух библейских персонажей: Авигею (Абигайль) и Ависагу.
58
Пьеса Поля Клоделя.
59
Ауто – испанская короткая драма на религиозный сюжет XVI–XVII веков.
60
Не введи нас во искушение… (лат.)
61
Пьеса А. де Мюссе.
62
Одноактная пьеса П. Мериме.