В машине было холодно. Я поежилась, жалуясь самой себе на такую вот холодную и голодную жизнь, потом повернула ключ зажигания и сразу же включила печку. Что ж, пора домой. Сегодня я много чего узнала. Да все такое интересненькое, просто страсть!
* * *Наконец-то мне удалось поесть по-человечески. Я заехала в ночной бар, заказала себе горяченького, чем привела в замешательство скучающего бармена. При этом наорала на него за нерасторопность, брякнула на стол крупную купюру и потребовала всю сдачу, до единой копеечки. Такой злобной я бываю только после тяжелых столкновений с плохими дяденьками — бандитами.
С удовольствием я уплетала жареную картошку с жареным мясцом и овощным салатом, запивая их кофейком, который в этом заведении оказался достаточно хорошим, и постепенно добрела. Кроме меня, в баре обитала троечка девиц, отличающихся довольно фривольными манерами, и четверо их кавалеров. Один из мужчин почему-то сидел в стороне. Наверное, на бедолагу никто не «клевал» — уж очень мордой не вышел.
Увидев меня, одинокий мужичок взбодрился, подумав, что и ему может «обломиться». Я зыркнула в его сторону, как рассвирепевшая львица, но даже такой убийственный взгляд не остудил его пыл. Он с некоторым трудом поднялся и направился к моему столику.
— Девушка, вы скучаете? — нагло спросил он почти бабьим голосом.
— Нет, веселюсь. И прошу не мешать.
Мужичок уставился на меня круглыми неморгающими, прямо-таки рыбьими глазами, озадаченно погладил себя по блестящей лысине и поплелся на прежнее место весьма заплетающейся походочкой.
— Смотри, куда идешь! — прикрикнула на недотепу одна из веселящихся женщин.
Сразу было видно, что за сегодняшний вечер компания употребила немало спиртного и гулянка находится в самом разгаре. Девицы пытались запевать любимые всеми народные песни, но языки их не слушались, и вместо привычных слов получалась какая-то ерунда.
Я уже доедала свой чрезвычайно поздний ужин, когда одна из женщин, сидящая ко мне спиной, вдруг заговорила. И тут я включила свои мозги, которым во время еды обычно даю отдохнуть. Ошибиться было невозможно — это был голос Веры Сомовой. А раз так, то я должна с ней поговорить. Не случайно же мы снова столкнулись с ней нос к носу!
Дожевав свой салат и в спешке чуть не подавившись капустным листом, служившим для украшения этого незамысловатого блюда, я направилась прямо к столу развеселой компании.
— Вера, здравствуйте, это я, Татьяна Иванова. Вы меня узнаете? Можно с вами поговорить?
Вера посмотрела на меня довольно мутными глазами. Она сразу же меня узнала, но не предприняла попытки скрыться. Это меня удивило. Я ожидала, что она вылетит отсюда, даже не накинув на плечи свой шикарный плащ, но Вера только смотрела на меня и не говорила ни слова. Конечно, она была пьяна, но не до такой степени, чтобы не соображать, откуда ей стоит ожидать опасности. А от меня опасность исходила в первую очередь. Ведь если она работала на Заревича, засаживая собственного мужа в тюрьму, то знала это лучше меня самой.
— Вера, мне нужно с вами поговорить, — настойчиво повторила я.
Ох, похоже, спать мне сегодня не придется. Ладно, хорошо хоть, поесть успела…
Я протянула Вере руку, думая, что ей тяжеленько будет вставать со стула. Но она не заметила моего жеста и бодро поднялась сама. Мы отошли и уселись за свободный столик. Вера уже не казалась мне сильно пьяной. И она была готова со мной говорить, потому что начала разговор сама, причем весьма необычно:
— Я отвечу на ваши вопросы. Но уж и вы постарайтесь сказать мне все, что вам известно о моем муже. Он еще жив?
Глава 9
От такого ошарашивающего вопроса я потеряла дар речи. Если Вера задала его, значит, она считает, что с ее мужем могло произойти самое худшее. Этого я никак не могла ожидать. Неужели моя версия рушится, и главный виновник всего этого сыр-бора совсем не Заревич?
— Что ты имеешь в виду? — резко перешла я на «ты» и в первую минуту не заметила этого.
— Ему все равно не жить. Его обязательно уберут. — Вера рассмеялась.
Смех пьяной женщины вряд ли кому может доставить удовольствие. Я поморщилась и спросила:
— Кто?
— Что ты на меня уставилась? — Вере явно хотелось мне нагрубить. — Если бы ты не лезла, может быть, все было бы по-другому.
— Что «все»? Вера, я хочу помочь твоему мужу и вашей семье. Не ври мне, говори правду, и тогда все будет нормально.
— Ничего я тебе не скажу. Тогда не сказала и сейчас тоже не скажу!
Вера закрыла лицо ладонями и заплакала. Ее короткие волосы были взъерошены, платье помято, и вообще на нее было не очень приятно смотреть. Хотелось, чтобы она немедленно перестала реветь и заговорила наконец членораздельно, выложив всю правду о своем муже. Внезапно поток слез прекратился, и Вера потребовала:
— Сделай так, чтобы за ним вели круглосуточное наблюдение. Только в этом случае он останется жив.
— Он в тюрьме, за ним и так ведется круглосуточное наблюдение.
— Нет, это должен делать только тот, кому ты доверяешь на сто процентов. Я хорошо заплачу. Я не хочу, чтобы он умер.
Вера снова заплакала, причитая, какой хороший у нее, оказывается, муж. Как будто раньше она этого не замечала. Вероятно, тот, на кого она его променяла, очень уж ей насолил, поэтому муж стал казаться самым лучшим мужчиной на земле. И кто же в таком случае любовник Веры? Ясно только одно — она в нем сильно разочаровалась.
Пока Вера боролась со своими не желавшими останавливаться слезами, пока она отчаянно вытирала нос и старалась преодолеть слабость, которая все-таки появилась под влиянием выпитого спиртного, я мысленно перебирала в памяти лица мужчин, один из которых мог бы быть ее любовником. И одновременно формулировала «наводящий» вопрос: кто так сильно разочаровал Веру, если она увидела все достоинства своего мужа?
Как только я дошла до слова «разочаровал», перед моим мысленным взором сразу же всплыли безупречная физиономия и румяные щеки Заревича. Теперь-то я знаю, насколько сильно приятная внешность этого человека разнится с его внутренней сутью. Под личиной интеллигентного красавца скрывается злобная душа человека, способного на все ради достижения своей цели. И еще я теперь знаю, что он готов даже убить того, кто посмеет встать на его пути.
И я спросила у Веры, решив проверить ее реакцию на мой вопрос:
— Твоего мужа может убить Заревич?
Услышав эту фамилию, Вера вздрогнула. Она достала бумажную салфетку, снова вытерла слезы и заявила:
— Он очень опасный человек. Но он чист, ты ничего против него не сделаешь.
— Над ним еще кто-то стоит?
— Да, вот именно — кто-то стоит. Только об этом лучше не говорить.
Вера окончательно пришла в себя. Но мне так и не удалось выяснить, от кого же исходит опасность. Однако Вера продолжала настаивать:
— Его будут охранять круглые сутки? Может быть, в тюрьме есть какие-то платные услуги?
Да-а! Похоже, она окончательно отчаялась и готова все сделать ради спасения мужа.
— Нет, там нет никаких платных услуг. Это не Запад. — Я помолчала, а потом все-таки решилась спросить: — Вера, скажи честно, твоя забота о Сомове — искупление грехов перед ним?
— И это тоже. Но не думай, что погибнуть может только Иннокентий. Меня тоже могут убить в любую минуту. — Она вздохнула тяжело и добавила: — Тебя тоже, кстати.
— Это мне и так известно. Только не достанут, руки коротки.
Меня начинало бесить упрямство этой красивой женщины. Почему бы ей просто не выложить начистоту, кто, в конце концов, угрожает и ей, и ее мужу, и даже мне? Но, учитывая состояние Веры, я сдержалась и предложила отвезти ее домой.
— Куда? Нет у меня дома. Опечатали квартиру «до появления жены». А я и не собираюсь появляться!
— А чего же сидишь здесь? Вдруг тебя увидят?
— Пусть. Я на судьбу рассчитываю. Инку бог не уберег, а меня убережет, — насупив брови, грозно сказала Вера. — Потому что я в это верю! А она, дура, ни во что не верила, только хвостом крутила.
Хм, оказывается, Сомова — набожная женщина. Неужели я ошибалась на ее счет? Может, она невиновна в том, что ее муж ест тюремную баланду?
— Но ведь ты где-то жила все это время?
— Да, вон у того, черноволосого, — кивнула Вера в сторону одного из мужчин своей компании. — Ты обо мне не беспокойся. Лучше помоги Иннокентию…
С этими словами Вера медленно поднялась и направилась к своему «опекуну». Да, женщине, особенно очень красивой, все-таки проще устроиться в жизни, чем такому простаку, как Сомов.
Я не стала уговаривать Веру изменить свое решение и вышла из бара.
* * *Прогрев немного мотор, я поехала домой. Но только не в тот дом, в подъезде которого меня чуть не угробил Сергей, а на свою вторую квартиру, полученную в наследство от доброй бабушки. О ней предпочитаю знать только я одна. Конспирация — залог успеха в моих рискованных делах, поэтому я никогда ей не изменяю.
Прогрев немного мотор, я поехала домой. Но только не в тот дом, в подъезде которого меня чуть не угробил Сергей, а на свою вторую квартиру, полученную в наследство от доброй бабушки. О ней предпочитаю знать только я одна. Конспирация — залог успеха в моих рискованных делах, поэтому я никогда ей не изменяю.
В моем втором доме было ужасно пыльно, потому что я давненько здесь не появлялась. Но сейчас это нисколько меня не тревожило. Какое мне дело до слоя пыли? Зато здесь спокойно. Никто меня здесь не найдет. А сегодня я настолько устала, что уснула бы даже на полу. Но, к счастью, таких жертв от меня не требовалось. Ведь можно было просто откинуть плед и улечься на стареньком диване под толстое одеяло.
Я уснула сразу же, не успев даже осознать, что нахожусь в самом настоящем раю. Пожалела только о своих гадательных «косточках», оставшихся в другой квартире. Утром они бы мне пригодились, потому что не люблю заниматься делами, не узнав, что предначертано судьбой. Но ехать за магическими двенадцатигранниками, дорогими моими помощниками, было опасно. Ведь случись новое нападение, я могу оказаться не такой сильной и ловкой, как в прошлый раз. Да и противник запросто способен изменить стратегию. Например, нанять профессионального убийцу, способного покончить со мной, произведя один-единственный выстрел.
…Поспать мне удалось недолго.
Собственно говоря, то, что я уже проснулась, до меня дошло только в машине, когда увидела стрелку, показывавшую: бензин на нуле. С горем пополам, можно сказать — на молитвах, я дотянула до ближайшей заправки, заполнила бак и покатила в областную больницу, в которой находился сейчас Сомов. Я неслась почти так же, как поется в детской песенке: «сквозь бурю и ветер», вот только не к «единственной маме на свете», а к своему клиенту.
Итак, Вера оказалась права. Ее вчерашние слова не были бредом пьяной и вздорной женщины. На Сомова покушались.
А разбудил меня звонок Кири. От следователя, ведущего дело Иннокентия, он узнал о том, что мой клиент находится сейчас в коме.
От обиды и злости я прокусила губу. Почувствовав вкус крови во рту, я поклялась самой себе, что обязательно найду того ублюдка, который вытворял все эти безобразия. Уж теперь-то вытрясу из Веры все, что она знает. А найти ее будет нетрудно: вчера, уйдя из бара, я прогревала машину и видела, как она, выйдя вслед за мной со своим черноволосым приятелем, садилась в «Жигули» темно-синего цвета. Конечно, номер я запомнила, поэтому вычислить место, где обитает «беженка», — минутное дело.
Остановившись перед светофором, я решила позвонить Кире и еще раз в подробностях выслушать его рассказ.
— Володя, прости, это снова я. Мне так и не верится, что Сомов умирает. Неужели я напрасно гоняла по всему городу, как сумасшедшая, выясняя, кто его подставил?
Загорелся зеленый, и я снова поехала. Хорошо, что происходило все это в шесть часов утра и не было еще никаких пробок и лишних машин, путающихся под колесами моей тачки как раз тогда, когда особенно некогда. Дорога открывалась впереди целиком «моя», поэтому я ехала как настоящая королева.
— Что с ним сделали?
— Первое впечатление — отравление. Сейчас берут анализы, выясняют яд.
— Да неважно, каким ядом его травили, главное, кто это сделал? Ему что, передачку давали?
— Не знаю, Танюша, я ведь не веду это дело. Просто решил тебя оповестить, раз уж ты интересовалась судьбой этого Сомова.
— Может быть, охранника подкупили? — приставала я с вопросами, прекрасно понимая, что Кирьянов знает ненамного больше меня самой.
— И эта версия будет проверяться. Сама знаешь, эта — в первую очередь.
— Володя, скажи честно, у него есть шанс остаться в живых?
— Врачи говорят, что он уже покойник. Дело в нескольких часах, а может быть, и в минутах.
— Спасибо, Володя, ты меня снова выручил. За мной хороший коньячок.
Приехав в больницу, я подняла на ноги всех охранников, санитарок и дежурных сестер. Моя палочка-выручалочка — удостоверение в красных корочках со страшным словом «прокуратура» снова произвела очень сильное впечатление на всех, кому я его совала под нос.
В коридоре на меня набросилась и чуть не утопила в своих слезах сестра Сомова, подружка моя Ирина. Но я обошлась с ней сурово, потому что вспомнила ее слова, которые она произнесла по телефону несколько дней назад. Мне почему-то не хотелось прощать ей того, что она не верила родному брату и считала его убийцей.
— Ира, мне очень жаль, но не висни на мне, пожалуйста. Мне нужно на него посмотреть.
Когда я дошла до палаты, моя уверенность в себе куда-то улетучилась. Дело в том, что больше всего на свете боюсь — всегда боялась! — больниц, этих жутких белых потолков, холодных серых стен и занавесок с уродливыми узорами, а кое-где и с дырками прямо посередине полотна.
Сомов находился в реанимации. Меня туда не пропустили даже с моим волшебным удостоверением. Я просунула было в дверь свой любопытный нос, но увидеть Иннокентия так и не удалось. Увидела только его голые ступни, торчащие из-под простыни. Он был таким огромным, что не помещался на больничной кровати. Вокруг него стояло человек пять врачей.
Ко мне тут же кинулась медсестра и принялась выдворять отсюда в коридор.
— Вы что, не понимаете? — вспылила я, хотя знала, что она все равно будет подчиняться не мне, а своему начальству. — Я веду его дело, и мне нужно быть в курсе событий, которые с ним происходят.
— Все понимаю, но не положено, — отрезала зловредная медичка.
— Хорошо, я уйду, но скажите — какой диагноз?
— Его отравили. Мы сделали все возможное. Может быть, выкарабкается.
— Да? А мне сказали, что нет никакой надежды.
— Этого никто не может знать. Я и не такое видела, и ничего — пациенты выживали. И с перерезанным горлом, и с простреленной головой. Уж как у человека на роду написано…
Я уныло побрела к выходу. Снова подскочила Ирина и взахлеб начала рассказывать, что она сделала для спасения брата.
— Я сказала, что у него много денег. Мы заплатим за все лекарства. Пусть применяют самые дорогие.
— Думаю, что все возможное в данной ситуации медики уже сделали, — подытожила я. — Теперь остается только ждать.
Решив больше не наглеть и не напрягать Володю Кирьянова своими просьбами, я захотела лично полюбопытствовать, кто из охранников дежурил ночью в следственном изоляторе, где находился Сомов. Нужно было выяснить, с кем Сомов общался и кто передавал ему какие-нибудь продукты.
Я выскочила из больницы и рванула в СИЗО. Найти общий язык с дежурным оказалось проще, чем я предполагала.
— Вы не могли бы уделить несколько минуточек? Я раньше работала в прокуратуре, — очаровательно улыбнувшись и растопив сердце молоденького дежурного, корпевшего над какой-то очередной бумажкой, сообщила я. — Сегодня мне стало известно, что мой знакомый умирает. Он сидел у вас. Вы не могли бы мне сказать, с кем он общался накануне отравления.
Дежурный явно не понимал, о чем я, собственно, говорю. Какой-то знакомый, отравление…
— Как фамилия?
— Моя?
— Нет, того, который отравился.
— Сомов.
— А-а, мне еще не успели рассказать подробности. Я видел только, как его на «Скорой» увозили.
— Да-да, это он.
Мы еще немного поболтали, но на мой вопрос дежурный так и не ответил. Как правило, интересующая меня информация не сообщается посторонним людям.
— Войнич, подойди к полковнику! — крикнули моему дежурному из внутреннего помещения.
Парень запер входную дверь на замок, но меня не попросил удалиться. Я уже успела втереться в его доверие.
— Подождите минуточку, — попросил меня горе-лейтенант, покраснев, и помчался к полковнику.
Вокруг никого не было. Кругом висели замки, но что мне до них, если передо мной лежали нужные мне документы. Я открыла журнал, нашла вчерашнее число, провела пальцем по графе и сразу же захлопнула длинный толстый талмуд.
Все было понятно. Сомов не просто поел что-нибудь несвежее. Его отравили. Причем, скорее всего каким-нибудь сильным ядом.
Когда Сомову стало плохо, рабочее место, на котором сейчас сидел юный Войнич, занимал человек, чья фамилия мне скоро будет сниться в ужасных снах. Да, в журнале дежурного значилось — Заревич. Без инициалов.
Я терпеливо дождалась возвращения дежурного и попросила:
— Вы не могли бы сказать, как зовут некоего Заревича. Мне сказали, что он у вас работает.
— Валерием Петровичем. Он недавно у нас. А зачем вам?
— Я веду одно дело, и мне нужно встретиться со всеми подозреваемыми, которые носят эту фамилию.
Дежурный многозначительно промычал что-то себе под нос.
— А когда у него будет следующее дежурство?
— Через два дня.
— Хорошо, я зайду к нему. До свидания.
Войничу, наверное, было очень странно видеть в этих облезлых стенах такую вежливую и такую красивую даму, как я. Он почтительно проводил меня до двери, открыл замок и чуть слышно сказал: «До свидания». Я не оглядывалась, но знала, что он смотрит мне вслед. Приятно, черт возьми, чувствовать себя настоящей женщиной, а не детективом в юбке, гоняющимся за кровожадными бандюганами.