Надька открыла глаза. На ней барахтался губернатор. Его действия длили истому.
– Привет, – поздоровалась Надька.
Она была счастлива, что полынья – только сон.Весь следующий день губернатор крутился как белка в колесе. Было нескончаемое количество нерешенных вопросов, и он их решал.
Губернатор звонил, ему звонили. Он заходил, к нему заходили. Но о чем бы ни шла речь, Иван Шубин думал только о Надьке. Тема беседы, конечно, присутствовала, но на фоне. А фоном была спящая Надька, ее молодое дыхание и проснувшаяся Надька…
Личная жизнь губернатора была похожа на нескончаемые песочные часы, струйка песка перетекает из одной половинки в другую. Единственное достоинство – стабильность. Так было. Так есть. Так будет. Но разве могила – не стабильность? Однако не каждый туда торопится.
Всесильный губернатор, хозяин леса, был одинокий медведь. Свое одиночество он чувствовал ночью. Утро выдергивало его и гнало по кругу. Этот круг был всегда интересен и напряжен, как рулетка. Или как спорт, прыжок с шестом: разогнаться, опереться – и вверх, перемахнуть через перекладину.
В последнее время кое-кто хотел вырвать у него шест, чтобы губернатор не смог опереться и прыгнуть. Этот кое-кто был значительно моложе, у него были крепкие клыки, и он ничего не боялся, плевал в землю, как урка.
Время, конечно, работает на молодых, но об этом лучше не думать. Как говорят: старая кобыла молодых на кладбище возила…
Лучше думать о дочери художницы.
Губернатор приказал помощнику найти Надежду Варламову. И соединить. И послать на домашний адрес корзину цветов. У властей предержащих была своя оранжерея и флористы, составляющие букеты.
Через полчаса губернатора соединили. Он услышал хриплый Надькин голос.
– Ты спишь? – спросил губернатор и понял, что волнуется. Последний раз он волновался тридцать три года назад на выпускном экзамене.
– Не знаю, – ответила Надька. Она действительно не понимала, спит она или бодрствует.
– Приезжай ко мне к девяти часам вечера, – попросил Иван Шубин.
– Разбежался… – отозвалась Надька. – Тебе надо, ты и приезжай.
– Куда?
Надька молчала, раздумывая. Потом продиктовала адрес.
– Мне надо. Я приеду, – отозвался губернатор.
Положил трубку. Отметил: ничего не боится. Разговаривает с губернатором как с ровесником. Это хорошо. Ему надоели подобострастные взоры и интонации, на дне которых так или иначе светилось «дай».
Всем от него что-то было нужно: жилье, должности, деньги. И никому не нужен был он сам, его настроения, одиночество, его гипертония.* * *Вечером Иван Шубин подъехал к Надькиному дому. Нажал звонок. Из подъезда вышел гладкий мужик, скорее всего отставник.
– К кому? – спросил он, хотя наверняка узнал губернатора. Политики были в моде, как звезды шоу-бизнеса.
– К Варламовой, – послушно ответил губернатор.
– Одну минуточку…
Консьерж позвонил по телефону, проверил. После этого пропустил:
– Четвертый этаж.
Губернатор поднялся на четвертый этаж. Надька ждала его на площадке в желтом кимоно. Гейша. Губернатор хотел обнять, но постеснялся. И Надька тоже смутилась. Они стояли как школьники.
Вошли в квартиру. К ногам, как горошины, выкатились дети: девочка и мальчик. Они были рады гостю.
– Это чьи? – спросил Иван.
– Мои. Чьи же еще?…
– А муж дома?
– Какой муж? У меня нет мужа.
Иван вздохнул с облегчением. Он боялся, что Надька позвала его в семью. А почему бы нет? Разве плохо дружить с губернатором огромного региона?…
В доме пахло яблочным пирогом. Тихая домашняя работница увлекла детей в детскую комнату. Оттуда доносился их чистый перезвон.
Стол был накрыт в столовой. Основное блюдо – картошка с грибами. Губернатор любил картошку с мясом. Мясо тоже было. Стояло отдельно.
– Спасибо за цветы, – сказала Надька. – У меня никогда не было таких красивых цветов.
Губернатор оглядел букет, стоящий в высокой вазе на полу. Он любил полевые цветы, васильки, ромашки. А эти белые гробовые каллы его пугали.
– Неправда, – не поверил Иван.
– Правда. Сегодня я не хочу врать. И не буду.
Надька сидела напротив. Была спокойна и грустна.
Губернатор разлил вино по фужерам. Вино было густым, терпким.
– Это с твоих виноградников? – спросила Надька.
– С французских. У нас в Сибири виноград не растет.
Они пили и смотрели друг на друга.
– Расскажи о себе, – попросил губернатор.
– Не интересно, – сказала Надька.
– Мне интересно.
Надька подумала и стала рассказывать – все-все-все… Европейский период, московский период и последний семилетний марафон, именуемый «Андрей». Ничего не пропустила и никого.
Период «Андрей» закончен, и теперь в ней пустота, чернота и невесомость. Как в космосе. И она не знает, как ей дальше жить.
– Если бы я не боялась смерти, я бы не жила, – созналась Надька.
Горел нижний свет. В полумраке Надька была такая молодая, почти девочка, и уже так смертельно уставшая.
– Просто у тебя не было мужика, – сказал губернатор.
– Как это не было? – не поняла Надька. – У меня их воз и маленькая тележка.
– Много – значит, ни одного. Нужен один.
Надька молчала. Постигала простую истину.
– Немец – больной. Русский – инфантильный, как ребенок. Все тянул в рот и ни за что не хотел отвечать. Это не мужики. Мужик – тот, кто отвечает за женщину.
Надька слушала.
– Ты была одна. Без поддержки. Выживала как могла. А это очень трудно. Уж я-то знаю… Тебя никто не любил.
– Может быть, я не стою любви? – бесстрашно спросила Надька.
– Ты не фальшивая, настоящая, – определил губернатор. – Ты бриллиант среди стекляшек. Ты яркая и неожиданная, как фейерверк в ночном небе…
«Фейерверк в ночном небе…» Это была новая точка зрения. Надька привыкла к тому, что все ее клянут и критикуют: так нельзя, так плохо… А оказывается, все можно и все хорошо. Она права одним фактом своего существования. Она – есть, и этого достаточно.
В Надькиной груди зажглась ответная теплота. Она смотрела на губернатора, и он показался ей красивым со своей чистой смуглой лысиной, чистыми и крепкими зубами. От него исходила мужская сила.
– Оставайся, – сказала Надька.
– А как же дети?
– Дети в своей комнате, мы – в своей.
– Я не могу…
– Не поняла.
– Я останусь только в том случае, если я на тебе женюсь. Тогда детям будет понятно – почему я здесь сплю.
– Ну так женись, – просто сказала Надька.
– А ты пойдешь?
– Пойду.
– А зачем это тебе? Ты молодая, а мне пятьдесят.
– Я всегда мечтала выйти замуж за Аристотеля Онассиса. Ты на него похож.
– Такой же маленький и лысый?
– Когда ты становишься на свой кошелек, ты самый высокий.
– Меняешь молодость на деньги?
– Нет. Меняю молодость на силу.
Иван Шубин поверил. Ему хотелось верить, и он поверил. Он никогда не чувствовал своего возраста, он только знал, что ему – пятьдесят. Но эта цифра не имела к нему никакого отношения.
– Останься, – попросила Надька.
– Нет. Я не могу на цыпочках, утром, как вор… Я мужик деревенский, простой. Мне гордость не позволяет.
– Странно…
Андрей уходил именно на цыпочках, именно как вор.
Надька забыла, что бывает по-другому.
Губернатор спустился на лифте. Консьерж посмотрел на него, в глазах стояло много чего. «Верный бериевец», – подумал Иван. Хотя для бериевца консьерж был молод. То поколение вымерло.
Губернатор вышел из подъезда.
Шофер тихо тронул машину.
– Я женюсь, – сказал Иван. Он доверял своему шоферу.
Шофер приподнял брови.
– Потому что если не сейчас, то когда? – спросил Иван.
Это был риторический вопрос, который не требовал ответа.
– А вы ее знаете? – поинтересовался шофер. Это был вопрос-предостережение.
– Я ее чувствую, – ответил Иван.
Чувство важнее знания.Губернатор ушел. Надька позвонила Ксении.
– У меня новость, – сказала Надька.
– Ты беременна? – испугалась Ксения.
– Губернатор Шубин сделал мне предложение.
– Этого не может быть, – не поверила Ксения.
– Иван Савельевич сделал мне предложение, и я приняла.
Ксения долго молчала. Потом спросила:
– А что он в тебе нашел?
– Меня, – сказала Надька. – И себя.
Положила трубку и тут же набрала Нэлю.
– Я выхожу замуж, – сообщила Надька.
– Ты уже говорила.
– Не за Андрея. За губернатора Шубина.
– А где ты его взяла? – не поняла Нэля.
– Бог послал.
– На дом?
– Нет. До востребования.
– Когда?
– Вчера.
– И уже замуж?
– Когда СКЛАДЫВАЕТСЯ, то складывается сразу. Или никогда.
Нэля замолчала, как провалилась.
Похоже, что Надька права. Корявая Фрида прочно сидела в своей супружеской нише, и выковырять ее оттуда было невозможно. Да никто и не пытался.Следующий звонок был Нине.
– Я выхожу замуж. За Онассиса.
– За грека? – удивилась Нина.
– За русского. У русских тоже есть Онассисы.
Следующий звонок был Нине.
– Я выхожу замуж. За Онассиса.
– За грека? – удивилась Нина.
– За русского. У русских тоже есть Онассисы.
– А как же Андрей? – не поняла Нина. – Была такая любовь…
– Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней…
– Это слова из песни, – заметила Нина.В Москву пришла поздняя осень. То подмерзало, то таяло. Губернатор предложил съездить в теплые края.
Чистое море плескало у ног. Надька сказала:
– Хорошо бы здесь иметь свой домик…
И домик у моря возник. Просто сказка о рыбаке и рыбке. Для этого понадобился один телефонный звонок губернатора. И закрутились адвокаты, нотариусы. Завелась налаженная машина. Надька ни во что не вникала. И вот это поразило больше всего: не надо вникать, брать в голову, напрягаться, доставать деньги, унижаться, харкать печенью… Можно просто стоять на берегу, втирать в кожу морковный лосьон. Каротин полезен для кожи.
Единственно неприятным оказался момент: ее укусила в грудь какая-то сволочь, грудь раздулась, как дирижабль. И второе: она называла Ивана Андреем. Значит, Андрей сидел в подсознании. И в сознании.
Когда вернулись, стало ясно, что квартира мала. Дети клубились во всех комнатах и были всегда.
Губернатор купил соседнюю квартиру. Соседи упирались, но губернатор предложим им условия, от которых они не смогли отказаться. И опять ходили какие-то люди, договаривались, оформляли, рабочие прорубали стену. Дети топотали в соседней квартире, как кони.
– А где мой папа? – спрашивал Лука.
– Он уехал, – отвечала Надька.
Но на самом деле уехала она. Отъехала от прежней жизни.
Андрей приучил ее к топтанию на месте: шаг вперед и два назад. А тут – рывок в космос, как ракета на Байконуре. Раз – и ты в другой галактике.
Жизнь с губернатором – действительно другая галактика. Его приглашали постоянно: на премьеры, на презентации. Он входил в обойму людей, которых приглашают. В обойму избранных и востребованных.
Все без исключения заискивающе смотрели на губернатора, дребезжали хвостами. Надьке тоже перепадали эти взгляды и дребезжание. Но она научилась смотреть сквозь. Видеть и не видеть. Она мысленно плевала на них сверху. Не хочешь, чтобы на тебя плевали, – не подставляйся. Не проси. А если попросил – тебя нет. Власти предержащие ценят независимость. А совки склонны к халяве. Привыкли за семьдесят лет.
Надька упивалась ощущением превосходства. Срабатывала программа РЕВАНШ. Ее долго унижали, навязывали низкую самооценку. Теперь ее очередь. Надька уже прошла через огонь и воды. Теперь шла через медные трубы. Правда, трубы пели и сверкали для Ивана Шубина, но свет падал и на Надьку.Андрей Хныкин тем временем выдерживал паузу. Он воспринимал Надькино молчание как давление. Когда она обижалась, то пропадала вот так, с концами. Не преследовала. Не трезвонила как сумасшедшая.
На ее давление-молчание Андрей отвечал своим. Кто кого. Кто первым не выдержит.
Сейчас прошло больше двух месяцев. Первым не выдержал Андрей. У него было чувство, будто он нырнул на большую глубину. И не дышит. И если сейчас не вынырнет – у него разорвется сердце. Ему была необходима ее захватническая энергия. Андрей черпал в ее агрессии свою силу. Ведь если его ТАК хотят, значит, он чего-то стоит. Светлана тянула его справа, Надька – слева, и он находился в распорках, как электрический столб. Стоял устойчиво. А если Надькина тяга ослабевала, он заваливался. Земля плыла из-под ног.
Андрей купил Луке велосипед и отправился к Надьке. Без звонка. Как ни в чем не бывало. Как будто они расстались вчера.
Надька открыла дверь, спокойная, загорелая. Смотрела на Андрея с умеренным интересом, как на почтальона.
– Привет, – сказал Андрей. – Ты где загорала?
– В Египте.
– С Нэлей?
– Нет. Не с Нэлей.
– С Борисом?
– При чем тут Борис? – не поняла Надька.
– При том, что он все время здесь ошивается.
– Нет. Это не Борис.
– А кто?
– Губернатор Шубин. Знаешь такого?
– Естественно…
Андрей лично знал губернатора Шубина. Его деньги лежали в их банке.
– Это твой любовник?
– Нет. Это мой жених. Я выхожу за него замуж.
– Когда?
– Я жду из Германии копию о разводе.
Андрей испытующе смотрел на Надьку.
– Врешь. Это невозможно.
– Почему же? – спокойно возразила Надька. – Я свободная женщина с двумя детьми. Я хочу, чтобы у меня был муж, а у детей – отец. Я не имею на это права?
– Имеешь, конечно. Я могу войти?
– Не надо. Там Таня убирается.
– А Лука дома?
– У него английский.
– Ну, пока…
Андрей поставил велосипед и пошел вниз по лестнице.
«Сволочь, – думал Андрей. – Сука. Денег ей мало…»Всю ночь Андрей не спал. Ворочался.
С одной стороны, пора было как-то разрубить этот узел. Надька разрубила. Баба с воза – кобыле легче.
С другой стороны, он имел над ней полную и неограниченную власть. Он был уверен: все так и будет продолжаться. И что же? Вместо него Шубин. И значит, она каждый день ложится с ним в постель. В квартире Андрея, купленной на его деньги. Рядом с сыном Андрея, рожденным для него лично. С женщиной Андрея… Да что же это такое? Что они говорят друг другу, какие слова: «Вместе? Навсегда?»
А почему бы и нет? Надька умная и красивая. Она может составить честь любому мужчине, включая губернатора и даже президента. Андрей ее проворонил, а губернатор разглядел и оценил.
А вдруг она врет? Нет никакого губернатора. Просто мучает.
Утром Андрей встал с тяжелой головой и, вместо того чтобы ехать на работу, отправился к Надькиному дому. Он поставил машину так, чтобы видеть подъезд, и стал ждать. Ожидание длилось час.
В одиннадцать утра из подъезда вышел Иван Шубин. Он был загорелый, подтянутый, в черном кашемировом пальто с красным шарфом. К нему тут же подкатила черная машина.
«Значит, правда…» – понял Андрей.
Он достал мобильный телефон. Набрал Надьку.
– Спустись, пожалуйста…
– А ты где? – спросила Надька.
– У подъезда.
– Можешь подняться, – разрешила она.
– Не могу.
– Почему?
– Потому что не хочу.
Ему было противно входить в дом, где пахло «воровством».
Надька накинула шубу. Спустилась к Андрею. Села в его машину.
– Учти. Ребенка я не отдам, – объявил Андрей.
– А это не твой ребенок, – просто сказала она.
– Мой. Хныкин Лука Андреевич.
Все повторялось с точностью до наоборот. И Надька была другая. У нее – другие глаза. Она иначе смотрела. Это надо было как-то переломить.
– Ладно, – сказал Андрей. – Ты меня дожала. Я разведусь.
– Это твое дело.
– Мое. Но ты сегодня же должна выгнать этого.
– Нет. Сначала разведись.
– Ну что за торговля, Надя… Мы же не на базаре… Ты что, не веришь?
– Не верю.
Надька спокойно и бесстрашно смотрела на Андрея. Она ничего не хотела и ничего не боялась.
Прежняя Надька – нервная и напряженная, как бездомная собака, забежавшая на чужой двор. Новая Надька – как собака на выставке, при хозяине и при всех медалях. Уверенно взирает свысока.
Надька посмотрела на часы и вышла из машины. У нее были дела более важные, чем Андрей. А еще совсем недавно Андрей был важнее всех дел.
Андрей высунулся из машины и заорал:
– Но ведь ты сегодня ляжешь с ним в постель! Я этого не вынесу!
– Вынесешь, – спокойно сказала Надька. – Ничего с тобой не случится.Андрей стал искать виноватых и нашел очень быстро. Светлана. Она держала его за горло своей порядочностью.
– Нам надо поговорить, – сказал Андрей, входя в ее кабинет.
– Может быть, поговорим дома? – предложила Светлана.
– Нет. Мне здесь легче.
Светлана посмотрела на часы. Двенадцать часов. Полдень.
– Я слушаю. – Светлана сложила руки на столе. Как школьница.
Андрей молчал. Медлил выпустить слова-пули. Все-таки он не убийца.
За двадцать лет совместной жизни Светлана научилась чувствовать своего мужа как себя. Считывала его мысли и состояния.
– Ты хочешь развестись? – спросила Светлана.
– Да.
– А что произошло?
– То, что я ее люблю.
– Это было и раньше. Что-то новое?
– У нее другой. Она нашла себе другого.
– И кто же он?
– Губернатор Шубин.
– А… Иван Савельевич. Богатый человек.
Светлана смотрела в стол. Семилетняя война была проиграна. И кому? Светлана недооценила противника.
– Ты думаешь, она бросит Шубина и уйдет к тебе?
– Да. Если я стану свободен, она уйдет ко мне.
– Она не бросит губернатора. Так что будь готов к длинному марафону.
– Ее марафон продолжался семь лет. Если понадобится, я буду терпеть.
– Терпи, только не спейся.
Светлана встала, давая понять, что разговор окончен. Не прошло и трех минут, как жизнь рухнула. Ей хотелось обхватить голову и зарыдать, закричать, выплеснуть из себя волну страданий. Но плакать при Андрее она не будет. Андрей – человек Надьки, и значит – часть Надьки. А от того, что называется «Надька», даже частично, хотелось держаться подальше.
– У меня дела, – сухо сказала Светлана, как будто Андрей был просто клиент банка.