Вот подошел близко. В коляске маленький спит. Не совсем маленький, а года полтора примерно. Не в конверте, а в комбинезоне.
А мама ихняя сидит на краешке заснеженной скамейки, выпятив свой довольно уже заметный живот. Заметный под старым драповым пальто на вате, с кургузым цигейковым воротником. Бабушкино какое-то пальто или тетино. Сапоги разношенные, со сбитыми и стравленными зимней солью носами. Варежки вязаные. И шапочка такая же.
А глаза сияют.
– Галя! – говорю. – Ты?
Она меня не сразу узнала. Понятно – я был, во-первых, на курс младше. А во-вторых, она не на нашем факультете училась, а на соседнем. На другом этаже. И мы пару раз виделись на лестнице, где все курили. Кто-то нас познакомил. И еще в библиотеке раза три поздоровались. Да, и еще один раз вместе шли из библиотеки до метро, случайно получилось: последние выходили, брали пальто из гардероба. И всё. Но я ее запомнил. Хотя ничего особенного. Только вот глаза как будто сами светятся.
Вот. Я, значит, ее сразу узнал, а она меня долго опознавала, как она выразилась. Но потом сказала: «А, да, да! Помню! Точно! Филфак, четвертый курс».
– Ну, – говорю, – как дела? Как живешь?
– Отлично, – говорит. – Сам видишь! Третьего жду!
– Класс! – говорю. – А у меня только один. Одна, в смысле. А муж кто?
– Нету, – весело так говорит.
– Развелись?
– Да нет. Никогда не было.
– А как же ты справляешься?
– Мама-папа. Правда, они старенькие, но пока ничего.
«Ничего себе! – думаю. – Старенькие мама-папа, две пенсии. Сама, небось, либо вовсе не работает, либо как-то так, уроки, переводы, рефераты. Иждивенка при стариках? Дурочка? А если ты дурочка, то дети малые при чем?»
– Послушай, Галя, – говорю, – можно, я тебе вопрос задам.
– Давай.
– Галя, но сначала вот что. Мы с тобой когда-то знакомы были, так? Но никакой симпатии и, боже упаси, любви у нас ведь не было, так? Ты мне не нравилась никогда, и я тебе тоже. Так?
– Ну, так, так. А что?
– Но я при этом видел, что ты очень хороший человек.
– Ишь ты! – говорит. – К сожалению, не могу вернуть комплимент. Мне про тебя казалось наоборот, ты уж извини. Ты в крайнем случае приличный. Воспитанный, начитанный. Но не более того.
– Почему? – я даже удивился.
– Потом, – говорит она. – Давай свой вопрос.
– Вот тебе честный вопрос. Зачем ты всё это делаешь? Третий ребенок без мужа, без работы… На шее у родителей. Мы с тобой никто друг другу. Ответь честно. Не хочешь отвечать – шли меня на три буквы. Но я буду знать, что у тебя у самой нет ответа… Дети-то хоть от одного мужчины?
– Нет, – говорит. – Конечно, от разных.
– Вот видишь! – я усмехнулся.
– Даже смешно, – засмеялась она в ответ, – насколько ты ничего не понимаешь в этой жизни! Какой ты тупой и холодный. А я их любила, этих мужчин. Всех трех. По очереди. Обожала, умирала от счастья. Ты сейчас скажешь: «А почему не предохранялась?». Господи, какой ты идиот! Все эти резинки и таблетки – гадость, когда обомлеваешь от счастья. Раскрыться навстречу, чувствовать любимого человека, его пульс, его дыхание, как он льется в тебя, принимать его, впитывать его! – она разрумянилась. – Они потом бросали меня, когда узнавали, что я беременна, и я их не удерживала, но я все равно благодарна – даже не им, а судьбе. Пережить такое счастье!.. За это всё прощается! А потом, какое счастье быть беременной, какое наслаждение таскать живот с ребенком, смотреть на живот и угадывать, какой он будет, мой сын или моя дочка, на кого похож, с каким характером… А рожать! А кормить! А видеть, как он растет на твоих глазах! Это так весело, так интересно…
– Ага, – сказал я. – Как в анекдоте: «И вот так – пять раз».
– Если получится, то и пять! – засмеялась она. – У меня прекрасная, счастливая, веселая, полная жизнь, ты понял?
– Нет, – говорю. – Не понял.
– Я ошибалась, – сказала она. – Ты не плохой. Ты просто сумасшедший. Пустой, сухой, холодный.
– Тебе видней, – говорю.
Вот уже лет тридцать думаю, стараюсь ее понять и никак не пойму. Может быть, я и вправду немножко того-с?
Между нами ведь правда ничего не было. В тот вечер, когда мы вдвоем шли до метро из библиотеки, она вдруг сказала, что опоздала на электричку и нельзя ли у меня переночевать.
У нее сильно светились глаза. Прямо в темноте.
А у меня как раз никого дома не было – все на даче.
Поэтому я наврал, что у меня дома мама, папа, маленькая сестренка и бабушка. Хотя бабушка к тому времени уже умерла, но уж ладно.
Записки сумасшедшего. 2
на свете счастья нетВот еще один случай, когда меня в глаза назвали безумцем.
У нас на факультете учился один парень. Старше нас – после армии поступил. Хорошо учился. Помню, он сделал два очень интересных доклада на научных студенческих конференциях. Я даже сейчас помню, о чем они. Первый и второй.
Но мы особенно не дружили. Так, привет-привет.
Прошло лет пять, наверное, после окончания. Хотя год точно не помню. Но где-то конец семидесятых.
Вдруг встречаю его на улице. Слово за слово, ты где работаешь, а ты где, ну и всё такое. Я тогда работал в Дипломатической академии. А он сказал, что работает комендантом какого-то клубного здания. Завхозом, проще говоря.
Я говорю:
– Ты что? Почему? Какие-то неприятности?
– Да нет, – говорит. – Я на выезд подал.
– Ого, – говорю. Помолчал и спросил: – А что, у тебя там какие-то перспективы и планы? Родственники обещают? И куда ты вообще собрался?
– Еду по еврейской линии, через жену. Но в Израиль не особо хочу, постараюсь в Европе зацепится. Ну, или в Канаде. Родственников нет, откуда, ты что?
– А делать-то что будешь? Кем работать?
– Пока не знаю, – говорит. – Попытаюсь, конечно, по специальности. Язык, перевод, славистика, то да се. Ну, а нет – значит нет. Буду улицу подметать. Подметать улицу свободным человеком.
– А? – говорю.
– Свободным человеком, – говорит. – Мне как-то совершенно разонравилось жить, когда за меня решают, что мне читать, какие фильмы смотреть, в какие страны ездить. Когда на выборах в бюллетене одна фамилия. Мне надоело быть рабом… Ну, не обижайся, подданным. Я хочу быть свободным гражданином. И ради этого готов подметать улицу в свободной стране.
Помолчали. Я на него смотрю, он на меня. Я на него по возможности спокойно, как будто даже безразлично, а он на меня – наоборот, пристально и отчасти иронично.
Я говорю:
– Да я всё прекрасно понимаю. Не глупее тебя. И про выборы, и про выезд, и про цензуру, и вообще про всю нашу совдействительность…
– Ну и?… – говорит.
– Но понимаешь, здесь как-то уже привычно. Работа, дом, родные, друзья, соседи. Знакомый продавец в мясном отделе. Знакомый инспектор в учебной части. Западное кино можно на фестивале поглядеть. Или достать пропуск на закрытый просмотр. Кафку и Пастернака можно купить у спекулянта или взять у знакомых почитать. А запрещенку – в самиздате. Да-да, представь себе! За это уже не сажают, практически. То есть, конечно, могут посадить, если на тебе что-то серьезное висит, а так да обчитайся ты Солженицыным. Я вот, например, всё прочел, и вот я перед вами!
– Ну и?… – смотрит на меня.
– Ну и вот, – я улыбаюсь. – Какая, на фиг, свобода, если уже врос корнями в эту жизнь…
Он на меня пристально так посмотрел и спросил:
– Ты сумасшедший?
Не знаю. Наверное. Или гораздо хуже: слишком нормальный.
Истинная правда
люби меня, как я тебя– А это вам сюрприз! – сказала Кристина. – Встреча старых друзей!
Кристина была сестра Нади.
Надя жила в Твери.
Кристина тоже была из Твери, но перебралась в Москву и там уже второй год жила со своим молодым человеком, Олег его звали, окончил МАИ, работал инженером в каком-то военном НИИ. Серьезная работа, жесткий режим, никаких звонков по мобильнику.
А Надя, значит, осталась в Твери и в родном городе нашла свою судьбу. Николай, тоже тридцать лет, тоже инженер по летательным аппаратам и тоже окончил МАИ. И тоже второй факультет.
Кристина узнала про номер факультета совершенно случайно, утром, когда провожала сестру с женихом в загс. Олег приехал ближе к вечеру, прямо на свадьбу. И в ресторане, значит, она подвела своего Олега знакомить с женихом и невестой, то есть с сестрой и ее Николаем, и сказала:
– А это вам сюрприз! Встреча старых друзей!
– Каких друзей? – спросил Олег.
– Ну вы же учились вместе! Олежка, ты же сто раз говорил! Коля, узнаешь?
– Извиняюсь, не очень, – сказал Николай, но на всякий случай протянул руку.
– Ты всё напутала, – сказал Олег, пожимая руку Николаю. – Поздравляю, желаю счастливой жизни много лет! Подарок мы с Кристинкой уже купили и отдали, а это лично от меня, типа сувенир. Галстук фирмы «Карпентер».
– Большое спасибо, – сказал Николай.
– Ничего я не напутала! – Кристина чуть не заплакала. – Ну, ладно! Всё!
– Большое спасибо, – сказал Николай.
– Ничего я не напутала! – Кристина чуть не заплакала. – Ну, ладно! Всё!
Повернулась и убежала.
В воскресенье возвращались домой на поезде.
Олег сидел мрачный, смотрел в окно.
– Голова болит? – спросила Кристина.
Она раскаялась, что затеяла всю эту историю. Может быть, она в самом деле ошиблась, всё перепутала, не так поняла? Да кто она, в конце концов? Никто по сравнению с ним. Заботиться надо и беречь любимого человека, а не устраивать разные розыгрыши.
– Хочешь, таблетку дам? – сказала она. – Солпадеин?
– Давай, – сказал он. – А запивать чем?
Кристина сбегала в буфет, притащила бутылку воды и стакан, развела шипучую таблетку, дала ему выпить.
– Гадость какая, – сказал он, вытер губы и снова замолчал.
Дома он прямо в костюме лег на диван и сказал:
– Значит, я сто раз говорил «второй факультет»?
– Да, – испугалась Кристина.
– Точно помнишь? Сядь-ка рядышком.
– Точно, – она прямо вся задрожала, но присела на край дивана.
– И он, значит, этот твой новый родственник, муж твоей сестры, тоже оттуда? – она кивнула. – Но не узнал. Ну, что ж, – он сильно притянул Кристину к себе, так, что она оказалась сверху него, в красивом платье и в туфлях; обнял ее и прошептал: – Правильно не узнал. Потому что я неправду говорил. Я окончил техникум связи. Работаю в ФСБ. Но ты не думай, не по специальности. Нет! И не офицером. Так. На посылках, мелким опером. Мышка-наружка.
– А? – не поняла Кристина.
– Топтун, типа… А также стукач и провокатор. По мелочи, повторяю.
– Зачем ты мне врал? – она выдернулась, села и заплакала.
– Затем, – сказал он, снова и уже очень ласково укладывая ее рядом с собою и нежно целуя в висок и ухо, – затем, что мне очень стыдно. Меня силой вербанули, прямо на фирме. Поймали на краже. Попытался тупо спереть один гаджет. «Суд и срок – или на нас работать будешь». Им надо было нашего директора посадить. Чтоб я помог. Я и помог. Ну, а потом то, другое, третье… Вот такой я человек. Сука, в смысле. Выгоняй меня.
Она в голос расплакалась.
Потом встала с дивана. Сходила в ванную, высморкалась. Вернулась, прошлась по комнате. Остановилась перед ним, стояла прямо и гордо.
– Тогда я тебе тоже скажу правду. Я работаю вовсе не в косметическом салоне. В салоне, да. Но в другом. Понял?
– Не понял… – нахмурился он.
– В салоне интим-услуг, – отчетливо проговорила она.
– Проституткой?! – так же четко выговорил он, вставая во весь рост
– А какая тебе разница? – она вскинула голову. – Стукач мне будет лекции читать! На темы хорошего поведения!
И вдруг бросилась к нему, обняла:
– Нет, нет, миленький, что ты, конечно, нет, я там на рецепции сижу и на телефоне! Заказы оформляю! Могилой матери клянусь, сестрой клянусь, ты у меня один, ты мне не веришь, ну, убей меня, но я уйду оттуда, уйду обязательно!
Он обнял ее в ответ и прошептал:
– Я тоже уйду оттуда. Постараюсь.
Они лежали под одним одеялом, не прикасаясь друг к другу, дремали и вновь просыпались, но потом обнялись, согрелись и заснули, как будто заново, крепко и уютно.
Позавтракали молча.
Молча разошлись в разные стороны: она на маршрутку, он к метро.
Примерно через час Кристина уже звонила в дверь, хозяйка ей открыла, она поздоровалась с нею и с детьми, взяла в кладовке тряпки, бутыль с моющим средством. Достала пылесос, сразу оттащила его в гостиную. Напевая, пошла в ванную, наполнила ведро водой…
А Олег в это время на своей фирме «Мустанг-Экспресс» уже переоделся в синюю форму с красной эмблемой – лошадь мчится, грива вьется – и получал пакеты и коробки, которые надо было развезти по адресам до обеда, а в обед приехать за новой партией.
Комплексный секс
чем нас будут удивлять?Две мои подруги рассказывали, две сестры, две девочки из очень хорошей семьи, одна в десятом классе, другая на третьем курсе, и вот, значит, они познакомились – чуть ли не в родительской компании! – с одним режиссером.
Он был старше. Ему было уже лет сорок. Но красив, смугл, гибок и ухватист, смотрел на них таким цепким и вольным взором, что у девочек – они мне потом сами признались – просто мурашки по спинам бежали, и под коленками начиналась томная щекотка, как бывает, когда смотришь с высокого балкона вниз или когда при тебе кто-то порезался. Он, подлец, это сразу почувствовал, стал приглашать их на просмотры, то да се, и между делом рассказывал, что он одинок, разочарован, у него большая квартира, а в ней огромная кровать с импортным матрасом – два на два и пружинит прямо до потолка…
Читатель, услышав про импортный матрас, понял, что речь шла о конце шестидесятых, и не ошибся.
Но к делу. От таких рассказов у сестер щекотка под коленками росла, грозя подломить ноги, но режиссер галантно брал их за локотки и провожал от Дома кино до остановки.
Долго ли, коротко ли, но настало лето, и родители сестер – едва ли не первый раз – уехали отдыхать, оставив девочек в Москве.
Тут же возник этот человек, звонки по телефону, встречи в скверике у метро, и вот наконец – приглашение в ресторан! Днем, правда. Ну, хорошо.
– Я лично пойду приму душ, – сказала старшая.
– Ты развратница! – возмутилась младшая и тоже побежала купаться.
Чуть не опоздали.
Смуглый, стройный, чуть седоватый красавец ждал их у дверей.
Вошли, сели. И как-то в ходе разговора, пока еще официант не принес меню, сразу стало ясно, что после обеда они все вместе поедут к нему. Попить кофе – он умеет варить совершенно особенный кофе. В импортной итальянской кофеварке. Ну и немножко попрыгать на волшебном матрасе – прямо до потолка, ха-ха, шучу, шучу, девочки, но вдруг вам захочется этак пошалить?
А вот и меню.
Тогда давали одно меню на всех.
– Ну-с, девочки, – сказал он, глядя на тусклые машинописные листочки, вложенные в узкую коленкоровую книжечку. – Ну-с, что у них тут есть, чем они нас, как говорят на театре, будут удивлять?… Ага. Вот! А принесите-ка вы нам, дорогой мой, – обратился он к официанту, – а принесите-ка вы нам, нам принесите-ка вы… – девочки прямо замерли. – Вот что! Три комплексных обеда! (Так, дорогие дети, в те года назывался бизнес-ланч.)
– Здесь очень хорошие комплексные обеды, – сказал он. – Здесь всегда обедал покойный Боря Барнет.
Принесли обеды. Три винегрета, три борща, три трески с пюре и три компота.
Сестры немного поковыряли винегрет. Младшая взялась за борщ.
– Докушивать не будете? – сбоку возник официант и потянулся за квадратными вазочками с недоеденным винегретом.
– Как это не будем? – возмутился режиссер. – Такой хороший винегрет, и не докушать? – Он свалил винегрет к себе в вазочку, взял кусок хлеба, посолил. – Эх, девчонки, давно я не ел настоящего винегрета! Ах, одинокая жизнь старого волка… – и глянул исподлобья, чуть сощурясь.
– Возьмите мой борщ, – сказала старшая. – Я его почти не трогала.
– Отличный борщ, между прочим! – сказал он. – Здесь его умеют готовить! Ваня Пырьев не даст соврать. И Миша Калатозов.
– Еще треска осталась, – сказала младшая. – Вы любите треску?
– Не особенно, – сказал он.
– Но ведь же пропадет! – сказала она.
– Верно, – кивнул он и съел всю треску.
– И компот! – хором сказали сестры, придвигая к нему стаканы.
– А как же вы?
– Всё для вас, – прошептала старшая. – Всё только для вас.
– О! – сказал он.
Положил руку на ее коленку. А другую – на плечо младшей. Сжал и погладил. Но никакой томной щекотки и зовущих мурашек сестры не ощутили, как рассказали они мне потом.
– Всё для вас, всё для вас, винегрет на матрас! – засмеялась младшая.
Вот, собственно, и вся история.
Правда, младшая боялась, что режиссер из мести будет мешать ей поступить во ВГИК на сценарно-киноведческий факультет, и поэтому пошла на истфак МГУ. Но это уже к делу не относится.
Куриная нога и тонкости обращения
благовоспитанный отказОдин мой товарищ, прочитав предыдущий рассказ, написал мне:
«Мне было семнадцать, и я повел очень красивую и обоюдно влюбленную девушку в кафе. Не на кофе, а поесть. Девушка заказала куриную ногу в числе прочего. С куриной ногой она поступила следующим образом: она откусила от мясной части ноги один раз – всего один раз! – и отложила. В моей семье разгрызали куриные косточки. Как вы понимаете, мы с этой девушкой были несовместимы на биологическом уровне».
Понимаю! Очень хорошо понимаю.
В моей семье тоже обгладывали и разгрызали куриные косточки.
Мне было поменьше, лет пятнадцать, и мне тут же разонравилась девушка, которая у меня дома съела кусочек фаршированного кабачка и положила вилку. Ухитрившись перековырять и перемазать сметаной всё, что было у нее на тарелке.
Вспомнился Юрий Трифонов: