– Ну, ты молодца, консультант, – хмыкнул омоновец и одобрительно хлопнул Дикулина по плечу. – Давайте, хлопцы, волоките клиента в автобус.
Омоновцы с задержанным вышли. Нефедов прокашлялся, двинулся вдоль стены, негромко цитируя по памяти: «Кошка, вырезанная из черного дерева, с двумя глазами из полированного нефрита. Высота статуэтки составляет тридцать два сантиметра, на переносице видны две глубокие поперечные царапины, вдоль спины нанесено пятьдесят семь штрихов, возможно, изображающих шерсть…»
– Знаю! – хлопнул себя указательным пальцем по лбу Алексей. – Вот же она!
Он повернулся к подоконнику, снял с него кошку и… ощутил, как словно в самый мозг вонзился холодный взгляд старика, голова которого пряталась в глубоком капюшоне.
* * *– У меня для вас неприятное известие, Великие… – Старик вытянул из рукава тонкий шелковый платок и набросил его на хрустальный шар. – Нам больше не следует ожидать помощи от Пустынника.
– Опять! Это уже четвертый, Славутич…
Трех человек, сидящих за огромным круглым столом не менее трех метров в диаметре, отличить друг от друга внешне было совершенно невозможно. Длинные мантии из тяжелой парчи, широкие наборные пояса из кости, обширные капюшоны, позволявшие легко укрыть лицо от собеседников. И даже голоса были похожи: тихие, шипящие.
– Ты зря сделал его колдуном, Славутич. Он оказался слишком заметен.
– Сейчас столько магов, Изекиль, что среди них проще затеряться, нежели среди песка морского, – прошелестел первый старик. – Пустынник должен был только смотреть. А кому проще всего спрятать рабов, нежели не колдуну, к которому в день приходят десятки страждущих? Кому проще найти новых друзей, как не колдуну, дающему реальное исцеление или заговор?
– Но мы все равно потеряли Пустынника, – качнулся из стороны в сторону капюшон Изекиля. – А вместе с ним Око, на которое так надеялись.
– Я верну Пустынника, – пообещал Славутич.
– А Око?
– Я пока не ведаю, в чьей оно власти, Изекиль. Ты же знаешь, предметы силы не поддаются простой магии.
– Но они поддаются более простому воздействию!
– Не так просто выкрасть предмет из следственного отдела МВД! Мне понадобится время. Но я попытаюсь сделать так, чтобы они не отдали Око посторонним.
– А если оно окажется в руках Северного Круга?
– Не думаю, чтобы Северный Круг возродился, – на этот раз покачался капюшон Славутича, вторя отрицательным поворотам головы.
– Думая о будущем, нужно надеяться на лучшее, но готовиться к худшему, Славутич, – поднялся со своего кресла Изекиль. – Наша встреча принесла мне огорчение, Великие.
– И мне, – согласился Славутич, тоже поднимаясь.
– И мне, – впервые подал голос третий член триумвирата. – На севере у нас случается слишком много неудач.
– Я разделяю вашу заботу, Великие, – вздохнул Славутич. – Но вначале нужно вернуть Пустынника. Я хочу знать, почему он сдался.
С этими словами Великий повернулся спиной к прочим членам триумвирата и направился к отделанному кирпичом узкому ходу, темнеющему в стене. Минут пять он шел по шуршащему под ногами песку, потом повернул на винтовую лестницу, перед которой замерли трое коренастых, совершенно обнаженных плечистых стражников с желтыми глазами, поднялся на два витка и оказался на крохотной площадке, украшенной только человеческим черепом, что нелепо, под углом, выпирал из окаменевшей глины. Старик вложил пальцы в пустые глазницы, и перед ним раздвинулась дверь. Он вошел в светлую кабинку метр на метр, не глядя пошарил рукой слева, нажал кнопку верхнего этажа и начал неторопливо раздеваться: расстегнул пояс, уложил его в длинный деревянный пенал, обитый изнутри сафьяном, поместил на стеклянную полочку под зеркалом. Потом снял мантию, оставшись в светло-коричневом костюме, повесил на крючок. Несколько раз с силой протер ладонями лицо, сбрасывая заклятие на кошачий глаз, пригладил волосы, несколько раз кашлянул, повышая голос с шепота до обычного.
Теперь из зеркала на стене лифта смотрел уже не глубокий старик, а вполне моложавый мужчина, хотя и за пятьдесят, но еще довольно бодрый и крепкий. Только глаза отражали его безмерную усталость – но кто сейчас смотрит в глаза?
Двери лифта разъехались перед комнатой отдыха с диваном, холодильником, небольшим сервантом и электрическим чайником. Негромко напевая, мужчина вышел в нее, повернул налево, толкнул дверь, наклонился к крану, пару раз ополоснул лицо водой и только после этого вышел в служебный кабинет.
Обшитое дубовыми панелями помещение, метров десяти в длину и пяти в ширину, после глубокого подземелья показалось жарким и душным. Мужчина опустился в обитое черной кожей кресло за полированным столом с компьютером и бронзовым письменным прибором, нажал кнопку селектора:
– Зинаида, ты на месте?
– Да, Вячеслав Михайлович.
– Соедини меня со Степашиным. Тем, который сейчас куратором силовых структур в правительстве.
– Слушаю, Вячеслав Михайлович…
Кивнув, хозяин кабинета оперся локтями на стол, опустил голову и с силой потер указательными пальцами точки в сантиметре перед ушами.
– Устаю… Я начал уставать… Неужели старею? Или Москва действительно сделала все, что могла?
Селектор мелодично тренькнул:
– Вячеслав Михайлович, Степашин на проводе.
Мужчина резко выпрямился, снял трубку:
– Сергей Вадимович? Это Скрябин, из администрации президента. Помните такого? Вот и хорошо. На нас вышли ваши коллеги из Штатов. Фэбээровцы давно ищут одного террориста, а он, оказывается, сегодня задержан у нас в стране, в Питере. Причем по какому-то мелкому правонарушению. Если не ошибаюсь, скрывался он в Красном Селе… Да, Сергей Вадимович, они очень хотят его получить… Нет, документов пока никаких не прислали, но вы примите, пожалуйста, меры, чтобы этого типа сегодня же перевели в Москву. По признанию янкесов, задержанный очень опасен. Позору не оберемся, коли сбежит из изолятора для обычной шпаны. Хорошо, Сергей Вадимович, я рад, что вы меня поняли. Да, и обязательно поощрите всех, кто участвовал в задержании.
Санкт-Петербург, СИЗО № 7.
12 сентября 1995 года. 16:40
– Стоять! Лицом к стене! Ноги раздвинуть! Шире! – Конвоир расстегнул наручники задержанного, после чего открыл тяжелую железную дверь камеры: – Заходи, здесь пока посидишь. Захочешь чего следователю рассказать – стучи, выпустим.
Арестант, вздернув плечи, отступил от стены, повернулся, шагнул в камеру и только здесь наконец-то смог поправить сползший почти до локтей халат. Его появление было встречено взрывом хохота:
– Гляди, банщика привели! Чего, лох, с кроватки сняли? Ничего, здесь допаришься!
В камере размером метров двадцать и вправду было влажно, как в парной. Здесь стояли семь двухъярусных кроватей, а обитателей, казалось, было больше, чем спальных мест. Надышать они успели до такой степени, что теперь сами же сидели в майках, тельняшках, а то и вовсе раздевшись по пояс, но все равно обливаясь потом. К тому же в камере было явно скучновато, и на появление новенького отреагировала почти половина обитателей, сгрудившись вокруг арестанта в махровом халате.
– А может, это платье, мужики? – один из заключенных наклонился, задрал полы халата. – Какие у тебя ножки, цыпочка. Может, станцуешь, крошка?
– Пляски? – Новый арестант усмехнулся. – Пляски я люблю, арнани, хома неб, неб, шуги аллахар… – Окончание последнего слова он не произнес, а скорее выдохнул, подняв указательный палец правой руки над головой и совершая им вращательные движения. Подошедший к нему зэк качнулся, наскочил на соседа и моментально ощерился:
– Ты чего, ослеп? Куда прешь! – Он от души смазал ребром ладони товарищу по шее.
– Ах ты, шлемазл пархатый… – Полуголый брюхатый сокамерник ответил прямым в челюсть.
– Куда?! Ах ты, с-с-сука! Сюда смотри…
Плотно скопившиеся арестанты не могли не задевать друг друга в этой толчее, но сейчас случайные соприкосновения стали бесить их до безумия, до непреодолимой ненависти, вполне понятной в столь стесненных условиях. Замелькали кулаки, налились кровью глаза…
Прижимаясь спиной к сальной стене, одетый в халат арестант обогнул вспыхнувшую перед дверью жестокую драку, добрался до ближайшей свободной койки, уселся на нее и встретил перепуганный взгляд старика, сидящего напротив.
– Почему сидишь? – удивился новенький.
– Кто ты? – перекрестившись, спросил старик. – Именем Господа нашего, Иисуса Христа, спрашиваю…
– Мне сегодня не до того… – Качнулся к нему арестант в халате, вскинул руки со сжатыми в щепоть пальцами, резко развел их в стороны: – Катанда хари, алдо, хаш-хаш…
Старик замер, бессмысленно глядя перед собой. Новенький взял его за затылок, заставил встать, подвел к стене и с силой толкнул. Старик врезался лбом в стену, отшатнулся, снова врезался, на этот раз уже сам, отшатнулся, врезался…
Новенький улегся на его койку, вытянулся во весь рост и закрыл глаза.
Снова он поднялся только через три часа, когда железно громыхнул засов на двери. В камере к этому времени стало почти тихо. Зэки давно устали мутузить друг друга и, окровавленные, вымазанные в слюнях и соплях, валялись на полу, лишь изредка, из последних сил пиная тех, кто поближе. Только старик продолжал мерно стучаться головой о стену.
– Что здесь случилось? – после минутного замешательства поинтересовался надзиратель.
– Не знаю, – пожал плечами новенький. – Я все время спал.
– А кто ты такой?
– Потомственный маг и ясновидящий Петр, – кивнул заключенный.
– Тогда ладно, – облегченно вздохнул надзиратель, понимая, что отвечать за наличие телесных повреждений у заключенных ему не придется. – Давай, маг, поднимайся. С вещами на выход.
Ленинградское шоссе, участок между Будилово
и Выдропужском. 13 сентября 1995 года, 02:25
Светло-голубой «Москвич», включив левый поворот, притормозил на реверсивной линии трехполосного шоссе, пропустил встречный «Камаз», щедро груженный щебнем, развернулся и отъехал на обочину. Фары и габаритные огни погасли, перестал виться сизый дымок из выхлопной трубы. Хлопнули дверцы, на дорогу вышли трое молодых людей. Джинсы, легкие куртки, футболки – эти парни лет двадцати ничем бы не отличались от тысяч сверстников, если бы не ярко-желтые, как подсвеченный янтарь, глаза со сдвоенными точками зрачков. Они вышли и замерли, глядя в сторону далекого Новгорода.
Несмотря на глубокую ночь, машины мчались по трассе одна за другой, ударяя по «Москвичу» слепящим «дальним» светом. Катафоты машины отвечали красными отблесками, глаза парней – желтыми, но никто из водителей не обращал внимание на странную троицу. Ну, желтые глаза и желтые. Может, желтуха у людей! И без того у каждого дел хватает. Столица рядом. А она, как известно, подобно горькому тонику, спокойно жить не дает. Это в провинции все можно делать с ленцой, никуда не торопясь, поглядывая на неспешно плывущие облака, мечтая об утренней или вечерней рыбалке, о кружке парного молока и мягкой постели. Но стоит человеку попасть в Москву – и он забывает цвет неба, мерное течение реки, вкус свежеиспеченного хлеба. Он словно электризуется аурой нетерпения, он суетится, спешит, он забывает о сне и отдыхе, он не знает покоя, он занят, занят, занят…
– Пора, – негромко произнес один из парней.
Второй кивнул, повернулся к багажнику, открыл.
– Будь осторожен, гамаюн голоден, – предупредил первый.
– Знаю… – Второй, удерживая за горло и лапы, вытащил из темноты птицу размером с петуха, но с длинным, как у павлина хвостом и крыльями, собранными из таких же длинных, как на хвосте, пушистых перьев. Птица забилась, сдавленно каркая – парень локтем захлопнул багажник, посадил ее сверху, чуть наклонился, вперясь зрачками в глаза птицы: – Арха-а-а… Арха-а, гамаюн, арха-а…
Он пару раз каркнул на птицу, снова зашипел:
– Арха-а-а… Арха-а-а…
Наконец гамаюн перестал биться, замер, уткнувшись кривым клювом чуть не в самые янтарные глаза. Парень разжал руки – птица не шелохнулась.
– Га-а… ма-а… ю-ю-юн… – тихо пропел он, вбивая глупой, хотя и колдовской птице нужный образ.
Мир словно пошел рябью, успокоился, но на дороге стоял уже не простенький «Москвич», а приземистый, вытянутый «Форд», с синей полосой от носа до кормы, с надписью «ДПС» на дверце и проблесковыми маячками на крыше. Молодые люди непостижимым образом оказались в милицейской форме, с яркими белыми портупеями, автоматами за спиной и полосатыми палочками в руках. Даже глаза у всех троих из желтых стали светло-голубыми. Правда, зрачки в них по-прежнему оставались двойными: один большой, и еще один маленький, чуть ниже главного.
На превращение ни одна из проносящихся мимо машин опять же не отреагировала. Все водители вдосталь насмотрелись в своей жизни и на «Москвичей», и на гаишников. Насмотрелись так, что мимо вторых предпочитали проноситься, отвернувшись в сторону, дабы не привлекать лишнего внимания.
Один из новоявленных милиционеров вышел вперед, вглядываясь в набегающий поток транспорта, неожиданно вскинул палку, ткнул на похожую на зубило вишневую «восьмерку», затем указал жезлом на обочину. Машина послушно затормозила, вильнула в сторону.
– Инспектор Серегин, – козырнул милиционер. – Покажите ваши документы, пожалуйста.
– А что случилось? – поправив очки, выглянул из окна круглолицый, коротко стриженный водитель лет тридцати в светлом плаще.
– Красная машина модели «Ваз 2108», – пожал плечами инспектор. – У нас таких в угоне около двухсот числится. Поэтому попрошу предъявить документы и открыть капот. Я хочу сверить номера кузова и двигателя.
– Вот, черт! Ну, почему среди ночи? Меня жена уже ждать, наверное, перестала… – Тем не менее водитель дернул рычаг замка капота, вышел из машины, протянул техпаспорт.
– Та-ак, – инспектор поднял капот, подпер его штангой. – Давайте смотреть. Номер кузова… Совпадает. Номер двигателя… Ничего не разобрать. Чего это он у вас такой грязный?
– Вот, блин… Сейчас, тряпку возьму… – Водитель скинул плащ, сунул его в открытое окно передней дверцы, оставшись в темном свитере. Отошел к багажнику, спустя несколько минут вернулся с тряпицей размером с носовой платок, полез под капот.
В этот момент второй инспектор, сдвинув автомат вперед, вскинул жезл и, выйдя чуть не на середину дороги, указал им на черную «Волгу» мчащуюся с включенными желтыми противотуманными фарами на бампере. Послышался визг тормозов, машина вильнула к обочине. Стекло водительской дверцы поползло вниз:
– Ты чего, одурел, служивый? Я же тебя чуть не снес! – в окне забелело открытое удостоверение с фотографией, печатями и размашистой подписью: – ФСК![11] Отходи, мы торопимся.
– Я в ваших бумажках ничего не понимаю, – мотнул головой инспектор и демонстративно снял автомат с предохранителя. – Знаю только, что наркоту и оружие как раз под таким прикрытием возят. Откройте багажник, пожалуйста.
– Ты чего, сдурел, служивый? – опешил водитель. – Да ты знаешь, с кем связываешься? Тебя же завтра собственное начальство с говном сожрет!
– Предъявите машину к осмотру. – Милиционер отступил и, широко расставив ноги, положил руку на затвор.
– Ну, родной, ты напросился… – Дверь распахнулась, на асфальт выскочил двухметровый верзила в кожаной куртке. Тут же коротко лязгнул передернутый затвор:
– Медленнее себя ведите, гражданин, – сухо потребовал инспектор.
– Ладно, служивый, я тебе багажник покажу. Но только завтра лично к вам в батальон приеду. Посмотрю, как ты перед начальством запоешь.
В этот момент первый милиционер вдруг схватил водителя «Жигулей» за шею чуть ниже затылка, с силой сжал пальцы, выдергивая жертву из-под капота, хлопнул ладонью по глазам и толкнул в сторону обочины:
– Беги!
И водитель побежал. Завывая от страха и не понимая толком, что он делает, бедолага перепрыгнул придорожную канаву, плеснув водой, на четвереньках забрался на противоположный склон, ринулся к березовой роще, белеющей в полусотне метров.
– Бежит! – вскрикнул второй инспектор.
– Бежит! – тем же тоном отозвался фээскашник, развернулся к жертве, рванул из-под мышки пистолет, передернул затвор.
– Уйдет! – Повернул лицо к машине инспектор.
– Уйдет! – Распахнулись задние дверцы, и наружу выскочили еще двое крепких ребят с пистолетами в руках. Тихо, словно хлопки из неисправного карбюратора, застучали выстрелы трех «макаровых». Водитель за придорожной канавой упал, поднялся, сделал два неуверенных шага, снова упал. Тем временем с заднего сиденья «Волги» наружу выбрался мужчина в полосатом махровом халате и, поглубже запахнувшись, пошел к «восьмерке». Инспектор заботливо приоткрыл ему дверцу, и мужчина сел за руль.
Водитель привстал, зашарил руками в траве, нашел очки, надел их на нос и снова рухнул. Тело стало мелко подрагивать.
– Костя, проверь!
Фээскашник, стоявший ближе к обочине, спрятал оружие, разбежался в два шага, перемахнул канаву, подошел к беглецу, перевернул на спину, приложил руку к шее:
– Готов. – Он вытер пальцы о траву и пошел назад.
– Едри твою налево, – сплюнул тот, что отдавал команду. – Всего сотню верст не довезли. Как теперь доложим?
Конвоиры забрались обратно в салон – с проворотом взвизгнули покрышки, срывая машину с места, и «Волга» умчалась в сторону Москвы.
– Скорее, – открыл инспектор дверцу «восьмерки». – Скорее, Пустынник, гамаюн голодный.
Спасенный из-под ареста мужчина выбрался наружу, быстрым шагом перебрался через канаву, вымочив полы халата почти до пояса, опустился на колени рядом с убитым, прижался губами к губам, с силой выдохнул, потом опустил руки на грудь, несколько раз толкнул, снова выдохнул в рот, еще раз толкнул сердце. Разумеется, искусственное дыхание не могло вернуть застреленного к жизни – но маг добивался совсем другого.