– Я не знаю, как завтра пойду на работу.
– Ты не пойдешь. Я Фролову скажу, что ты явишься послезавтра, вопросов не будет. Он тебя лихо сегодня в нашу конюшню поставил – раз, и ты уже у нас.
– То есть?
– Ну а что неясно? – Ольга забросила лопаты в багажник и взяла у меня из рук сапоги. – Он тебя пробил – кто ты есть, а в рекламе ты человек не последний в этом городе, и как раз у нас в отделе такая ситуация, он и решил тебя привлечь, посмотреть, справишься ты или нет. А ты справилась отлично, так что теперь ты в команде. Ладно, едем домой, приведем себя в порядок, и в «Семерку».
Машина мчится по дороге, я закрыла глаза – не хочу видеть, как мы во что-нибудь врежемся в таком тумане.
– Приехали, быстро в ванную.
Ольга выгружает из багажника лопаты и сапоги.
– Помоги мне, надо их обратно в сарай поставить.
Мы бредем к сараю, потом в дом. Ольга открывает горячую воду, и ванная быстро наполняется паром.
– Раздевайся, быстро.
Я раздеваюсь, меня толкают под горячие струи душа.
– Сядь на пол кабинки и посиди. А я в ванну.
Она раздевается, загружает нашу одежду в стиральную машинку, сыплет порошок, и только потом ныряет в пену, которая уже шапкой поднимается над ванной. Я опираюсь о стенку кабинки и замираю – горячая вода и пар смывают с меня усталость, вымывают холод, мне уже тепло и приятно. Мысль о том, что мне нужно куда-то идти, кажется ужасной. Правда, мысль о том, что кто-то из убийц может поинтересоваться файлами, хранящимися в компьютере Мирона, придает мне ускорение, и я, смыв с себя пот и грязь, выхожу из кабинки прямо в ароматный пар. Голова Ольги торчит из пены, гудит стиральная машина, я заворачиваюсь в банное полотенце и выхожу в коридор. Пойду в спальню, поищу какую-нибудь одежду. Там Мирон что-то купил, но я не смотрела, просто выгрузила пакеты из багажника, потому что не до того мне было.
Пакеты отчего-то сложены в спальне Мирона, и я, сняв полотенце, заворачиваюсь в халат, висящий на стуле. Халат пахнет мужским парфюмом, но он теплый, и мне уютно.
– Ох, ни фига себе…
Я вскакиваю – на столе стоит компьютер, и оттуда на меня таращится молодой и очень красивый парень. Вот черт, скайп включен! Ольга же говорила!
– Ты… ты кто?
– Я – Матвей, зови меня Мэтт. А ты Лина?
– Ага.
– Я ничего не видел!
Ну да, как же. Если бы ничего не видел, не стал бы об этом мне говорить.
– А мать где?
– В ванной.
– Вытаскивай ее, она теряет счет времени, когда дорывается до горячей ванны с пеной. Эй, Лина!
– Что?
– Ты красивая.
– Ты же ничего не видел!
– Но сейчас-то вижу. – Он хохотнул. – Дэн умрет от зависти.
– Паршивец малолетний.
Я направляюсь в ванную, но Ольга, закутанная в махровый халат, уже выходит оттуда.
– Фен я забрала, волосы в спальне посушим, а там я открыла окно, чтобы пар вышел. Машинка стирает, сушку я тоже включила, так что об одежде не паримся. Иди в комнату, простудишься, дует.
– Там… твой сын Матвей. Зовет тебя.
– Это хорошо.
Она сунула мне в руки фен и ушла в спальню Мирона, а я пошла туда, где ночевала давеча, – нужно посушить волосы, потому что так и простыть недолго. Руки болят от напряжения – копать яму все-таки непросто, тем более с непривычки. Как она сказала: не все здешние бугорки возникли от посадки деревьев? О господи… хотя – чего я хотела? Большой город, и понятно, что иногда случается… ну, всякое, и когда это всякое случается, только идиот не думает, куда девать труп. Вот и мы не стали исключением. Нет, я понимаю, что это не рядовая ситуация, не оставлять же его в подвале… Интересно, что бы Ольга сделала, если бы я стала биться в истерике, когда она мне так буднично, между делом, сообщила, что убила этого дятла? Не знаю. И представить себе не могу, что такое она делает в том шикарном офисе, если к ней посетителей приводит охрана.
Ладно, это не мое дело. Я считаю, что совать нос в то, что меня непосредственно не касается, – невежливо. И даже если я не согласна с некоторыми вещами, то демократия предполагает существование противоположных взглядов, и, прежде чем отвергать чужую точку зрения, нужно ее понять. Беда нашего общества в том, что большинство граждан слишком многое принимают на веру и нетерпимо относятся к тем, кто их веру не разделяет. И чем дальше, тем больше граждан, мечтающих о твердой руке и единоверии, забывают о том, что твердая рука – один из признаков трупного окоченения.
Нет, я не берусь никого осуждать вот так, с ходу, или категорически не соглашаться с чем-то, что кажется мне странным или неприемлемым – пока не разберусь досконально, действительно ли данная вещь для меня неприемлема.
– Ты закончила с феном? – Ольга заглянула в комнату. – Дай его мне, нам уже пора.
– Что сказал твой сын?
– Сказал, что ждет, когда я включу следующий компьютер. Этот он почистил, даже жесткий диск смог зачистить, насколько это вообще возможно. Ну, я спокойна – у него такое оборудование, которое здесь никому и во сне не снилось, и если Матвей говорит, что почистил жесткий диск, значит, никто в этой стране оттуда ничего не достанет. Одевайся, я тоже приведу себя в порядок.
Я снова иду в спальню – компьютер уже выключен, и я с облегчением вздыхаю. Как-то неуютно думать, что пока я одеваюсь, кто-то за мной наблюдает. Тем более Матвей. Боже мой, какой красивый парень! Кто бы мог подумать, что у Ольги такой взрослый сын. Хотя она говорила, что парни взрослые, но называет она их – дети, мальчишки… конечно, для нее они мальчишки, и всегда так будет, сколько бы им ни было лет, а для меня… ну-ка стоп. Отставить разговорчики в строю! Не хватало еще, чтобы Ольга меня убила за то, что я посмотрела в сторону ее мальчика. Не такую невестку она хочет, понятное дело… Боже, что я несу? Какая невестка, что я себе надумала?
Но я никогда не видела таких красивых глаз. И весь он, немного смущенный, немного озадаченный и вызывающе дерзкий, и… Все, Лина, думай об убийцах. Это настраивает на деловой лад.
В пакетах нашлось несколько симпатичных кофточек, платье, джинсы, две юбки и серые элегантные брюки. И белье, вышитое, очень дорогое. Я выбираю джинсы и черный свитерок с высокой горловиной – он и в пир, и в мир годится, и достаю из сумки косметичку. Нужно немного подкраситься, ведь мы идем в злачное место, нельзя выделяться.
– Готова?
Она одета в черные брюки и синюю блузу. Знать бы, где она все это взяла. Идеальная прическа, идеальный макияж… сколько ей лет? Судя по ее словам, сорок четыре, но больше тридцати пяти ей дать невозможно. Гладкое лицо без морщин, прекрасные русые волосы и обалденные глаза. Я рядом с ней чувствую себя дворняжкой.
– Губы подкрась, в бар идем, а не на похороны.
Похоже, кладбищенский имидж за мной закрепился прочно. Дело в том, что губы у меня накрашены.
– Это что, твоя косметика? – Ольга скептически перебирает тюбики. – Не понимаю, зачем тебе такое количество одинаковой помады. Ладно, сейчас мы это исправим.
– Но… понимаешь, я не крашусь слишком ярко, это вульгарно.
– Кто тебе такое сказал?
Она решительно поворачивает меня к свету и принимается орудовать карандашами и тенями, потом чем-то красит мне губы.
– Красивое лицо, но его нужно показывать. У тебя слишком бледная кожа и очень темные глаза, при светло-пепельном цвете волос это выглядит экзотично. И тем не менее нужно подчеркивать и остальные достоинства. Смотри.
Я заглядываю в зеркало – вижу чужое лицо и только глаза узнаю.
Но это лицо мне нравится, вот что странно. Еще пару дней назад я сочла бы этот макияж излишеством и зафукала бы как вульгарный и нарочитый, а сейчас он мне нравится. Словно во мне вдруг проснулся некто, любящий все громкое и яркое. И проснулся еще днем, когда я сидела в стеклянной башне, воображая себя Рапунцель, и рисовала эльфа и божью коровку. Я никогда в жизни не рисовала такое – всегда стремилась сделать нечто утонченное и элегантное, а тут вдруг захотелось изобразить и луг, и корову, и эльфа в роскошном кринолине из лепестков, и божью коровку с пестиком для взбивания йогурта. Сделать яркую забавную сказку для Тоньки. Тогда меня это не удивило, а сейчас, глядя в зеркало на свое и чужое лицо, я понимаю – отныне оно мое.
– Идем, времени в обрез. – Ольга вздохнула, взглянув на мое «этническое» пальто. – Ладно, с этим тоже что-то решим, а сейчас нам пора.
– А ключи от кабинета Мирона?
– Я нашла их. То есть надеюсь, что это те самые.
– А если нет?
– Что-то придумаем прямо на месте. Идем.
Мы выходим в туман, мои волосы сразу становятся влажными. Был длинный день… Еще говорят – день, как жизнь. То есть судьба говорит – в этот день я дам испытать тебе все. Ну, вряд ли я сегодня испытала все, но то, что испытала, было новым для меня: восторженный ужас от триумфа и признания, благодарность за предоставленный шанс, и маскарад, и веселый кураж, и ощущение защищенности, и отчаяние, и… да много чего еще.
Не было только страха.
Его никогда не было в моей душе.
Я вспоминаю себя – нет, я никогда ничего не боялась. Я была неуверенной в себе, но не из-за страха, а из-за того, что ненавижу ошибаться и проигрывать. Я сама себе не доверяла, пытаясь нащупать верную дорогу, то и дело сбиваясь в бурелом, а когда отпустила себя, верная дорога появилась сама собой. И появились люди, с которыми я на одной волне. Может, с точки зрения привычной морали это ужасные люди, но мне они нравятся. Потому что в тот момент, когда приверженцы общепринятой морали и столпы общества решили, что им нужна моя квартира и мой глаз, мои новые знакомые, по обычным меркам убийцы и социопаты, сделали все, чтобы столпам не досталось ни то, ни другое. И если для того, чтобы отблагодарить их за участие и помощь, я должна спрятать труп или, накрасившись, как индеец на тропе войны, вломиться в закоулок убийц – значит, так тому и быть.
Бар «Козырная семерка» находится между трамвайными путями. Не знаю, кто его так назвал, но внешне он похож на шайбу: круглое здание с узкими окнами. Вывеска неброская, но добротно освещена. Переглянувшись, мы с Ольгой подошли к двери, и я потянула ее на себя. Мышцы заныли – привет от лопаты, ага.
Внутри гремит музыка, и какие-то парни в кожаных жилетах и банданах играют на бильярде. Блин, похоже, это бар, где собираются байкеры. Хотя прикрытие неплохое – ошивается всякая шелупонь, у которой рыльце в пушку, а обычные граждане сюда не заходят, те, кто замечает странности и задает неудобные вопросы.
Как ни удивительно, на нас никто не обратил внимания, кроме официанта. Мы заняли дальний столик, и вежливый молодой человек тут же поспешил к нам с вопросами насчет заказа.
– Кофе капучино и яблочно-виноградный сок. – Ольга не забыла мои терзания в ее кабинете. – И яблочный штрудель.
– Сию минуту, дамы.
Парень исчез, а мы потихоньку огляделись. Бар как бар – с той только разницей, что посетители ведут себя очень чинно.
– Заметь, в нашу сторону никто и головы не повернул. – Ольга говорит тихо, наклонившись ко мне. – То есть тут свои порядки, и они неукоснительно соблюдаются.
– И тем не менее эта компания находится здесь, а не там, где им бы позволили порезвиться.
– Может, они просто хотят поиграть на бильярде, а не резвиться. – Ольга покосилась на дверь за стойкой. – Незаметно мы туда не проникнем. Тем более что я не уверена насчет ключа.
– Смотри, здесь есть вай-фай. Если подключиться и твои сыновья войдут в сеть…
– Гениально. – Ольга достала из сумки небольшой планшет. – Так, держи телефон и звони Матвею, а я буду делать то, что он скажет.
Я взяла ее золотистый телефон с яблоком на крышке и нашла в контактах номер Матвея. Мне отчего-то стало очень трудно нажать кнопку вызова.
– Чего ты телишься? Звони!
Я нажимаю кнопку, и Матвей отвечает сразу – он явно ждал звонка.
– Мам!
– Это… это Лина.
– Лина? Что случилось, где мать?
– Здесь. Матвей, мы тут на вай-фай вышли, и, возможно…
– У матери планшет включен?
– Да.
– Ну все, сидите там обе, пока можете, я попробую через местную сеть взломать сервер. Потом перезвоню и сообщу о результатах.
Я отдаю Ольге ее телефон и думаю: вот бы Матвей увидел меня сейчас, с макияжем и все такое. Хотя он видел, как я отплясывала голышом, и вряд ли после этого его заинтересует мой макияж. Если я вообще его интересую, потому что сейчас он говорил так, словно и не таращился на меня с монитора, как папуас на мешок бус.
– Дамы, ваш заказ.
Официант сноровисто расставил тарелки с нарезанным штруделем, поставил перед Ольгой чашку с кофейной пеной, а передо мной – чистый стакан и кувшинчик с соком. Надо же – перелили сок из пакета в кувшин. Очень мило.
– Еще что-нибудь желаете?
– Нет, спасибо. – Ольга улыбнулась. – Мы посидим, поговорим с коллегой. Главное, нам не мешать.
– Ну, что вы, никто не посмеет. Политика нашего заведения такова: к порядочным женщинам никто не должен приставать.
Он ушел, а я сижу и перевариваю сказанное.
– Что он имел в виду?
– Насчет чего?
– Насчет порядочных женщин.
– Лина, он же официант. – Ольга отпила кофе и удивленно вскинула брови. – Недурно… Сама посуди: это не простой бар, и меньше всего им нужны неприятности с полицией, а если начнется драка либо случайно зашедших теток обидят какие-то хулиганы – приедет полиция, примется вопросы задавать. А уж отличить обычных теток от проституток официант обязан уметь, и этот умеет. Как и посетители, весьма одиозные личности, я это успела заметить, но в нашу сторону никто и головы не повернул.
– Понятно. Оль… а если Мэтт не сможет?
– Вау! Вы успели познакомиться настолько близко, что ты называешь его Мэтт?
– Ну… он так представился.
– Понятно. – Ольга ухмыльнулась. – Хорош у меня сын?
– Ну…
– Второй точно такой же. – Ольга взяла ложечку и принялась за штрудель. – Повар у них тут очень хороший, кто бы мог подумать. Лина, мои дети – не священная корова, и если вы с Матвеем понравились друг другу, я не стану закатывать истерику. Ты хорошая девочка, воспитанная и не шалава, если что, я совершенно точно знаю, что мой сын, по крайней мере, никогда не будет голодным.
– Я… я ничего такого…
Ольга засмеялась и посмотрела на меня с откровенной иронией.
– Лина, если мой сын сказал, что его зовут Мэтт – это значит: ты ему понравилась. Так его называют только близкие люди. А, судя по твоей реакции, мой сын тебе понравился. Это жизнь, это нормально, я не из тех чокнутых мамаш типа твоей свекрови, которые считают, что не родилась еще та принцесса, которая достойна ее мальчика. Матвей сложный парень, с ним непросто, но если ты боишься, что я буду вмешиваться и ставить вам палки в колеса – забудь. Вы взрослые люди.
– Оля, мы общались две минуты по скайпу! Ничего… ну совершенно ничего такого!
– Ты видела табличку на моей двери в офисе? Что там написано?
– Аналитик.
– Именно. Так что я вполне способна просчитать наперед очень многие вещи, исходя из очень скупых вводных. Все, разговор закончен, поживем – увидим. Просто я сочла нужным сейчас обозначить свою позицию, учитывая твои сложности с общением и особенности семейной жизни. Если ее можно так назвать. Как тебя угораздило выйти замуж за такого слизняка, ума не приложу. Ты же красивая и умная девочка, талантливая, тонко чувствующая – как ты могла выбрать такого никчемного мужика с мамашей-психопаткой?
– Я… ну, просто бабушка умерла, а мой брат Петька женился и жил в другом городе, там все сложно с женой, и мне было невыносимо приходить в пустую квартиру. И тут Виктор – симпатичный и положительный, вот я и решила, что это неплохой вариант.
– Тебе никто никогда не говорил, что замуж надо выходить только по большой любви, когда ты понимаешь, что без этого человека ты в прямом смысле слова жить не можешь?
– Нет, никто.
Кто мог мне такое сказать? Моя мать, которая меняла мужиков, как перчатки? Это смешно, она о любви вряд ли вообще что-то знает. Мои бабушки? Бабушка Маша, замечательная, элегантная, ухоженная, овдовела в тридцать семь лет и с тех пор избегала как брака, так и всяческих о нем разговоров? Или бабушка Валя, для которой смерть ее никчемного и пустого мужика стала чем-то вроде второго Восьмого марта? Они обе ничего не знали о любви и браке, потому что их жизнь сложилась так, как примерно должна была сложиться и моя, если бы свекровь не решила, что я не пара ее сыну, но моя квартира им очень нужна. Нет, мне никто не рассказывал ни о какой любви, а дурацких бабских романов я не читаю, потому что там, во-первых, все вранье и выдумки, а во-вторых, сюжет всегда в них скучный: либо действующие лица какие-то состоятельные люди, живущие в своем мире, с поездками на Кипр и покупками дорогих машин с таким видом, что это им запросто, либо это тупо сказка о Золушке. Вот жила себе была какая-нибудь серая мышка, может, даже толстая, но духовно красивая. А потом что-то ужасное произошло, и ее спасает из беды принц – молодой, богатый и благородный, и в процессе спасения он влюбляется в нее, потому что она хорошая-прехорошая, а вокруг злые и алчные красотки, которым принц уже не доверяет. И он влюбляется в Золушку, решает все ее проблемы и после долгих терзаний все-таки уводит ее в закат, так сказать.
Фигня все это и отрава для мозга, потому что так не бывает. А бывает скучная жизнь, в которой пахнет борщом, стиркой и моющими средствами, и никакой принц не торопится спасать тебя и влюбляться в красоту твоей души, потому что принцы не ходят по тем улицам, по которым скачут табуны золушек в стоптанных туфельках и драных колготках, надетых под джинсы. Все это дикая лажа – то, что пишут в бабских романах, чтобы гражданки думали: если поезд ушел, то их ждет самолет. А ничего их не ждет, впереди старость и морщины, и скучная работа, на которой платят столько, что нет денег даже на новые туфли, не то что на пластического хирурга.