Верующие рассказывают, что во время освящения иконы было чудесное явление. В воздухе над храмом возникла радуга и православный крест.
Многим ликвидаторам аварии на ЧАЭС эта икона помогла обрести душевные силы, преодолеть боль и отчаяние. С нею чернобыльцы шли на сложные хирургические операции, хранили дома и в больничных палатах.
Сегодня для всех нас эта икона — свидетельство о небесном заступничестве тех, кто пожертвовал собой в дни Чернобыльской трагедии.
Объект «Укрытие»
Официальным днем окончания работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской станции считается 31 декабря 1990 года.
Строительство саркофага, или, по официальной терминологии, объекта «Укрытие», над реактором было начато после того, как в мае 1986 года государственной комиссией было принято решение о долговременной консервации четвертого блока ЧАЭС для предотвращения выхода радионуклидов в окружающую среду. В район четвертого энергоблока сгребалась радиоактивная «грязь» — обломки конструкций и кровли. Аналогов объекту «Укрытие» нет в мировой практике, никто никогда не строил герметичного саркофага, под которым погребено около 200 тонн ядерного топлива. Там сама смерть сидит под замком. Одной из самых сложных проблем при строительстве было создание стены между взорвавшимся четвертым и уцелевшим третьим энергоблоками. Построенную стену назвали «стеной биологической защиты», и после ее возведения радиационное воздействие разрушенного реактора четвертого энергоблока на помещения третьего энергоблока практически прекратилось.
По расчетам проектировщиков, саркофаг должен был простоять без разрушения не менее тридцати лет, он мог выдержать шестибалльное землетрясение и ураганные ветры. Ликвидатор последствий аварий Юрий Поликарпов пишет, что объект «Укрытие» сегодня «представляет собой далеко не такое монолитное образование, как двадцать лет назад: идут процессы разрушения бетонных конструкций, в стенах появились трещины. Специалисты относятся к возникшей проблеме весьма неоднозначно: одни утверждают, что это нормальный процесс, другие сеют панику, пугая неминуемыми страшными последствиями вплоть до повторного взрыва».
Одним из главных виновников катастрофы был «назначен» Виктор Брюханов. Он стал несчастной жертвой — заложником системы, при которой катастрофа на атомной станции стала неизбежной… Брюханов отсидел половину своего десятилетнего срока и освободился из колонии общего режима в Луганской области досрочно в сентябре 1991 года. «В зоне жить очень и очень тяжело. Построение. Проверка. Работа. Сон. Так время и уходило. Работал „по прямой специальности“ — слесарем в небольшой котельной, работающей на угле, на четыре котла. Обеспечивал теплом, паром, горячей водой хозяйство всей зоны. Так все годы в этой котельной и работал, хотя предлагали мне идти заведующим библиотекой, например, — отказывался. Был там, где мне по душе ближе!» — вспоминает бывший директор Чернобыльской АЭС.
В марте 2000 года правительство Украины приняло постановление о закрытии Чернобыльской станции. И 15 декабря 2000 года в 13 часов 17 минут станция, по приказу президента Леонида Кучмы, была остановлена…
Но последняя страница в истории Чернобыльской катастрофы все еще не перевернута. По сей день в четырнадцати субъектах Российской Федерации более полутора миллионов человек живут на радиоактивно-загрязненных территориях (в результате как Чернобыльской, так и Кыштымской катастроф) — такова неумолимая статистика.
Сегодня мы хорошо представляем, как происходила авария, но по-прежнему не до конца знаем, почему она случилась.
Советский Союз был технократической цивилизацией: на протяжении десятилетий вся страна мобилизовывала силы во имя научно-технического прогресса. Теперь же прогресс, обещавший процветание, всеобщее здоровье и радость жизни, обернулся источником хаоса и смерти. Светлый идеал был в одночасье разрушен.
Профессор политической психологии Александр Юрьев заметил, что в позднем СССР «политические катаклизмы происходили на фоне небывалых техносферных катастроф… Чернобыль потряс до основания Советский Союз, лишил страну… инициативы, уверенности в себе… Я считал и считаю, хотя у меня нет никаких доказательств, что в Чернобыле была диверсия… Эта диверсия поставила нашу страну на колени».
После взрыва на Чернобыльской АЭС вся страна в ужасе оцепенела. Люди боялись взрывов, боялись радиации, боялись «радиационных» дождей, многие не притрагивались к еде до тех пор, пока она не будет обследована с помощью дозиметра. Воздух, вода, земля — все казалось отравленным. В 1987 году в научный оборот был введен новый термин — «радиофобия», который обозначает психическое расстройство, выраженное в необоснованной боязни различных источников облучения. А между тем Советский Союз доживал последние годы… Росло взаимное отчуждение общества и власти. Пытаясь скрыть реальные масштабы катастрофы, правительство и партийное руководство дискредитировали себя, создали в стране такую неконтролируемую обстановку, когда официальной информации никто не верит, но зато верят слухам, сколь бы невероятными они ни были… Парализованное страхом перед возможными техногенными катастрофами советское общество потеряло всякую волю к сопротивлению, оно уже не могло защитить себя, а уж тем более не собиралось вставать на защиту Коммунистической партии, которая к концу восьмидесятых окончательно лишилась народного доверия. И в 1991 году никто не поднялся на защиту некогда великого государства, которое играючи было за один день «раздербанено» в Беловежской Пуще. Вирус страха проник слишком глубоко в сознание. Наверное, в те годы не было в мире более запуганного общества, чем наше.
Не случись Чернобыльской катастрофы, Советский Союз имел бы шансы просуществовать дольше.
Нужно помнить, что безопасность, в том числе радиационная, во многом определяется активной позицией общества, его зрелостью. Каждый из нас имеет право знать, как обеспечена государством личная безопасность гражданина. Например, в США жители города Сакраменто (штат Калифорния) однажды провели референдум, на котором большинство проголосовавших высказались за закрытие расположенной в 25 милях от города атомной электростанции «Ранчо-Секо», надежность которой вызывала у многих сомнение. На станции неоднократно случались утечки радиации, и в 1989 году под давлением общественности руководство муниципального энергетического округа распорядилось закрыть станцию. Так поступает гражданское общество, которое стремится обеспечить собственную безопасность.
Подобных примеров в России, к сожалению, пока нет. В этом отношении мы недалеко ушли от советского общества, в котором, как правило, «народ безмолвствовал» и тихо, замирая от ужаса, ждал приближающейся беды… Так и сейчас: зная о катастрофическом состоянии объектов энергетики, мы предпочитаем закрывать глаза на опасность — до тех пор, пока не грянет беда.
В Советском Союзе правительство побоялось рассказать правду о Чернобыльской катастрофе. Но ведь тогда никто и не потребовал сказать народу правду!
Черный юмор о черной были: «Начнем сначала, гомо сапиенс?..»
Наверное, нет таких трагедий, над которыми человечество не пыталось бы посмеяться. Войны, болезни, революции, стихийные бедствия — все это становилось предметом острот, эпиграмм и анекдотов. Маленькая трагедия «Пир во время чумы» Александра Сергеевича Пушкина — рассказ о том, как люди пытаются отогнать смерть своим пьяным разгулом, кощунственным весельем, презрением ко всякой опасности. Юмор, который порой выглядит совершенно циничным и жестоким, на самом деле помогает пережить тяжелые испытания, смириться с печальной реальностью. Как некогда говорил знаменитый острослов Бомарше, «я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать». Не случайно возникло такое выражение, как «юмор висельника» — то есть юмор человека, который балагурит, стоя на краю могилы, умирает с шуткой на устах.
И неудивительно, что в народе возникло огромное количество анекдотов и шуток, связанных с последствиями Чернобыльской катастрофы. Их можно назвать народным комическим эпосом Чернобыля… Наверное, самый короткий и одновременно самый жутковатый анекдот, появившийся после этой аварии, имел хождение в двух вариантах, в зависимости от того, в какой из советских республик его рассказывали: «Хороший был народ — украинцы», или «Хороший был народ — белорусы».
А в столице Украинской республики мрачно шутили, что все «киевляне делятся на веселых и находчивых; находчивые — это те, кто уже сумел уехать, а веселые — которые остались и теперь рассказывают друг другу анекдоты про Чернобыль».
Другой анекдот воспроизводит сообщение диктора по радио: «В Киеве сегодня облачно, небольшие осадки, температура до 300 градусов».
В некоторых анекдотах можно увидеть крамольный политический подтекст, недвусмысленно свидетельствующий о катастрофически низком доверии народа к власти позднего СССР: «Коммунизм — это советская власть плюс дезактивация всей страны». Чернобыльская авария словно бы подводила окончательный итог всей советской истории, одним из первых лозунгов которой был незабвенный ленинский тезис: «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны». Из того же разряда «чернобыльской антисоветчины» и такая политическая частушка:
Острословы предлагали новую редакцию известной фразы Николая Гоголя: «Редкая птица долетит до середины Припяти — зараженной радиацией реки».
А этот анекдот больше похож на философскую притчу:
«На Земле закончилась третья мировая война, рассеялось над руинами радиоактивное облако, и к единственному выжившему человеку подходит обезьяна, бьет его дубиной по голове и спрашивает:
— Ну что, гомо сапиенс, начнем все сначала?»
За грехи отцов
Петербург Достоевского, город мистический, мрачный и загадочный — этот образ Северной столицы невозможно представить без Сенной площади, где, казалось бы, навечно переплелись мифы и реальность, лиричность белых ночей и отталкивающие черты «брюха Петербурга»…
В 1999 году Сенная площадь стала местом действия трагедии, которая навсегда вошла в историю города на Неве.
Павильон станции метро «Площадь мира» (ныне «Сенная площадь») был возведен по проекту архитекторов Арона Гецкина и Виктории Шуваловой на месте снесенного в 1961 году храма.
Здесь, на одной из старейших городских площадей, 20 июля 1753 года архиепископом Санкт-Петербургским Сильвестром была торжественно произведена закладка нового храма во имя Успения Пресвятой Богородицы. Но еще раньше на этом же месте был возведен деревянный храм во имя Христа Спасителя, а точнее — «во имя всемилостивого Спаса происхождения Честных древ честнаго животворящего Креста Христова», что празднуется 1 августа. Новый храм по проекту архитектора Андрея Васильевича Квасова и на средства купца Саввы Яковлева строился уже в камне. Его строительство было закончено в 1762 году, на колокольне установили пятнадцать колоколов. Главной святыней храма стал иконописный образ Успения Божией Матери. В народе эту церковь называли Спас-на-Сенной. При церкви существовали богадельня и приют для детей, действовало Общество для вспоможения бедным прихожанам, в приходе храма подвизались блаженная юродивая Анна Ложкина и известный странник Александр Крайнев, носивший пудовые вериги. Среди прихожан Спаса-на-Сенной в разные годы можно было увидеть Гавриила Державина, Николая Лескова, Николая Некрасова, Федора Достоевского… До революции считалось, что Спас-на-Сенной — своего рода символ не столичного и «блистательного», а простонародного Санкт-Петербурга — купеческого, мещанского и крестьянского.
Храм, являющийся уникальным архитектурным памятником позднего барокко, пережил революционное лихолетье, годы ленинградской блокады, когда он был даже выбран как один из ориентиров для немецкой артиллерии, но во времена последней хрущевской волны богоборчества судьба Спаса-на-Сенной была решена: под предлогом строительства станции метро храм взорвали, предварительно сняв с него всю позолоту и драгоценные металлы.
Ленинградская архитектурная общественность, узнав о планах руководства Метростроя уничтожить Спас-на-Сенной, даже обращалась с письмом в адрес министра культуры СССР Е.А. Фурцевой, в котором просила предотвратить гибель храма. Из министерства культуры пришел ответ, где сообщалось, что решение вопроса о судьбе церкви Успения Пресвятой Богородицы поручается группе московских специалистов под руководством академика архитектуры Н.В. Баранова. Архитекторы вскоре прибыли в Ленинград и, осмотрев храм, пообещали доложить ситуацию в правительстве и принять меры, чтобы разрушение уникального памятника отечественной архитектуры XVIII века было остановлено.
Но уже на следующее утро после отъезда московской комиссии Метрострой начал форсировать решение вопроса о сносе храма. Помог им и главный архитектор Ленинграда В.А. Каменский. Взрыв храма был назначен в ночь с 1 на 2 февраля 1961 года. Но буквально за сутки до этого в Ленгорисполком пришло письмо министра культуры СССР Е.А. Фурцевой с запрещением разрушать храм Успения Пресвятой Богородицы, «имеющий уникальное историко-архитектурное значение крупного культового сооружения середины XVIII века».
Письмо это оперативно направили в здание на площади Островского, где размещалось управление Ленметростроя. А дальше произошли довольно странные события — письмо как-то «затерялось», метростроевцы решили сделать вид, будто послание министра либо «запоздало», либо вообще не «дошло»… А потому геростратам из Метростроя надо было торопиться! В стены храма подрывники уже закладывали заряды. Была также проигнорирована инициатива института им. Н.К. Крупской, который высказал пожелание взять на свой баланс здание бывшей церкви для приспособления его под сценическую площадку театрального факультета.
Глубокой февральской ночью площадь содрогнулась от взрыва. При скорбном безмолвии горожан, которые пришли проститься с одним из красивейших храмов города, Спас-на-Сенной начал оседать, окруженный густым облаком пыли.
Министр культуры СССР Е.А. Фурцева объявила выговор главному архитектору Ленинграда В.А. Каменскому за «самовольный» снос уникального храма. Взрыв Спаса-на-Сенной по сей день остается таинственной историей. Удивительны поспешность и настойчивость, с которой уничтожался храм, причем делалось это, как мы видим, даже вопреки распоряжениям союзного министерства культуры. Ленинградские чиновники готовы были даже получать от начальства выговоры, только бы как можно скорее взорвать ненавистный им храм…
Сегодня очевидно, что на достаточно просторной Сенной площади вполне хватило бы места для компактного павильона станции метро, строительству надземного выхода храм никоим образом не мешал… Так что взрыв храма был и беспощадным, и бессмысленным.
По некоторым данным, руины взорванного храма практичные ленинградские строители использовали при засыпке котлована станции метро «Горьковская».
О взорванном коммунистами храме стали много говорить летом 1999 года. Поводом вспомнить об этом давнем акте вандализма стала произошедшая здесь трагедия.
10 июня в 19 часов 40 минут у вестибюля станции обрушился козырек. Бетонная плита шириной три с половиной метра и весом в 24 тонны, поддерживаемая арматурой, закрывала лестницу главного фасада павильона. Во время непогоды люди обычно прятались под этим козырьком, здесь назначали встречи. В это время пассажиров на «Сенной» было немного — «час пик» уже прошел. Люди привычно поднимались по ступенькам и выходили из вестибюля, когда внезапно раздался треск и бетонная плита стала стремительно оседать. Все произошло так внезапно, что шансов на спасение не было никаких… Под обломками козырька погибло пять человек, двое позже скончались в больнице. Двенадцать человек получили ранения.
Для расследования причин трагедии были созданы государственная комиссия и оперативно-следственная бригада в составе сотрудников прокуратуры Санкт-Петербурга и транспортной милиции. Комиссия нашла несколько технических ошибок, которые привели к обрушению козырька. Например, было установлено, что державшие плиту стальные штыри были углублены всего лишь на 15 сантиметров, хотя полагалось на 60.
Уже потом выяснилось, что сразу у нескольких павильонов петербургского метро появились трещины по основанию таких же козырьков, какой был на Сенной. Рано или поздно один из них должен был рухнуть… Несмотря на выявленные конструктивные недочеты, которые привели к обрушению, прокуратура вскоре закрыла дело «в связи со смертью лиц, подлежащих уголовной ответственности». Проектировщиков павильона уже не было в живых…
Сразу же после трагедии в городе стали говорить о том, что пролитая на Сенной площади кровь — кара за былой вандализм. Рассказывали даже, что во время грозы, которая пролетела над Петербургом накануне вечером, над Сенной можно было видеть некие знамения в виде распятия. Как бы то ни было, невозможно было не задуматься о мистике этого сакрального, «намоленного» места, некогда оскверненного большевиками-богоборцами. Урок истории оказался жестоким.