Подозревая, что дальше по проходу книг мне не найти, только все новые и новые головы в стеклянных бутылях, я повернул к настоящей библиотеке, которую покинул. Торопливо зашагал в обратном направлении, но головы не желали сменяться книгами. Первым я узнал бородатого Чарлза Диккенса, потом Трумэна Капоте, Хемингуэя, Ф. Скотта Фицджеральда, Роберта Хайнлайна, Зейна Грея, Раймонда Чандлера, создателя Тарзана – Эдгара Райса Берроуза, Вирджинию Вулф. Сомерсета Моэма, Микки Спиллейна.
Озабоченность переросла в страх: я знал, что мне встретится и моя собственная голова в такой же бутыли. И когда это произойдет, когда мой взгляд упрется в мои же мертвые глаза, я перестану существовать как во сне, так и в реальном мире, навсегда останусь отрезанной головой, утопленной в формальдегиде.
Стараясь вырваться из этого сна, я заставлял себя не смотреть на бутыли, но взгляд так и тянуло к ним. Когда погасли огни, я воспринимал темноту как благодать, пока (а я продолжал идти вперед) не услышал, как Ширман Ваксс где-то совсем рядом произнес: «Рок».
С перехваченным в горле дыханием я сел на кровати. В комнате, такой же темной, как библиотека из кошмара. На мгновение даже поверил, что Ваксс произнес это слово не во сне, а в реальном мире.
Я вдохнул, выдохнул, сориентировался, ощупав смятые простыни, уловив едва заметный запах отдушки смягчителя, услышав чуть слышное шипение теплого воздуха, подающегося по вентиляционным каналам, увидев лунный свет, который пробивался по краям тяжелых штор.
Отметил, что в спальне темнее, чем всегда. Зеленые цифры моих электронных часов не светились. Так же, как и часов, что стояли на прикроватном столике Пенни.
Не светились и числа на кнопках пульта управления охранной сигнализации, который крепился к стене, в нескольких шагах от моей половины кровати.
Более того, не светилась на пульте зеленая лампочка-индикатор, указывающая на то, что в систему подается электрический ток. Не светилась и красная, загорающаяся при установке режима «ДОМАШНИЙ», когда датчики движения в доме отключены, а датчики на дверях и окнах активированы и поднимают тревогу при попытке проникновения в дом.
Я понял, что вырубилась подача электроэнергии. Возможно, какой-то пьяница-водитель сшиб столб, что привело к обрыву проводов. Или взорвался трансформатор. Такое случалось редко, обычно быстро исправлялось, так что волноваться не имело смысла.
Но как только последние облака сна покинули мой разум, я вспомнил, что охранная система снабжена аккумулятором, который обеспечивает ее работоспособность в течение трех часов. И если подводит централизованная подача электроэнергии, то система автоматически переключается на аккумулятор, а записанный на пленку голос объявляет по всему дому об отключении электроснабжения.
Вероятно, аккумулятор сел. Записанный голос не прозвучал.
Я предупредил себя, что не стоит делать скоропалительные выводы. Совпадение редко заслуживает доверия в литературном произведении, но в реальной жизни такое случается сплошь и рядом. Поэтому инцидент на электростанции – объяснение куда более вероятное, чем возвращение критика в галстуке-бабочке.
Откуда-то из чернильной темноты Ширман Ваксс повторил: «Рок».
Глава 10
Очень хотелось верить, что из сна в библиотеке я плавно перешел в сон в темноте и еще не проснулся.
Как писатель я преуспел в обмане читателей. Мне удается убедить их, что истории, которые я им рассказываю, правдивы, как и их жизнь. Поэтому происходящее с моими героями интеллектуально и эмоционально увлекает их ничуть не меньше, чем перипетии жизни настоящих соседей. Но вот с самообманом у меня так хорошо не выходило.
Я проснулся, всё так, а Ваксс стоял, или сидел на корточках, или бродил по нашей с Пенни спальне.
Прежде всего мне захотелось закричать, как маленькой девочке. К счастью, я подавил этот импульс. Ваксс относился к критикам с крокодильими генами. И самой желанной нашел бы добычу, источающую феромоны страха.
На месте тумбочки с моей стороны кровати стоял антикварный китайский комод с многочисленными ящичками разных размеров (точно такой же стоял и по другую сторону кровати, рядом с половиной Пенни). В верхнем, ближайшем ко мне ящике я держал ручной фонарик, который ночью помогал мне найти дорогу в ванную, не включив лампу и не разбудив Пенни.
Каждый вечер, прежде чем лечь спать, я чуть выдвигал этот ящик, чтобы при необходимости бесшумно взять фонарик. Мастером на все руки меня не назовешь, но зато я – заботливый муж.
Вот и теперь сунул руку в выдвинутый ящик. Фонарика не обнаружил.
Я точно знал, что вечером он там лежал. Должно быть, Ваксс забрал его, прежде чем разбудить меня.
Такой же фонарик лежал и в тумбочке Пенни. Скорее всего, Ваксс конфисковал и его.
Судя по всему, он заявился в нашу спальню со своим фонариком и воспользовался им, пока мы спали. То есть добыть фонарик я мог, лишь отобрав его у Ваксса.
В полной степени осознавая, что держать пистолет в доме – мудрое решение, я им так и не обзавелся. Пенни выросла в настоящем арсенале, поэтому не имела ничего против стрелкового оружия. Но я заключил договор со смертью: никого не убивать, если и мне сохранят жизнь.
Я предположил, что Ширман Ваксс вооружен пистолетом, а также мясницким тесаком, финкой, секирой, пилой, дрелью с набором сверл и топором.
Я мог дотянуться только до пары подушек и настольной лампы.
Насколько я понимал, Пенни по-прежнему спала. И я не видел смысла в том, чтобы незамедлительно разбудить ее.
Пока Ваксс не включил свой фонарик и не выдал своего местонахождения, мы с ним были одинаково слепы. Но я знал нашу спальню гораздо лучше, чем он, поэтому полагал темноту своим союзником.
Он слышал, как я сел и ахнул, вырвавшись из сна. Но эти звуки мог издать и человек, ворочающийся на кровати в тревожном сне.
Первый «рок» долетел до моих ушей в темном проходе библиотеки из сна, и у Ваксса не могло быть полной уверенности в том, что я услышал, как он вновь произнес это слово.
Издав легкий стон, а потом пробормотав что-то бессвязное, я прикинулся, будто по-прежнему пребываю в кошмарном сне. Используя бормотание как прикрытие, поднялся с кровати и, уже замолчав, присел рядом с ней.
Задышал через рот, не издавая ни малейшего звука. А если бы решил сдвинуться с места, то не сомневался, что пижама мягкая и не выдаст меня шуршанием.
Но если незваный гость слышать меня не мог, то о себе я бы такого не сказал. Сердце мощным кулаком стучалось во все двери, вышибая ожидание цивилизованного отношения к людям и запуская внутрь страх анархии и варварского насилия.
Если Ваксс и издавал какие-то звуки, я едва ли сумел бы расслышать их из-за этого внутреннего грохота. Ритмичные волны прокачиваемой через сердце крови отдавались в ушах шумом прибоя.
И чем дольше выжидал Ваксс, прежде чем произнести следующее слово, тем больше вопросов вызывала у меня затеянная им игра. Я не сомневался: он здесь, чтобы причинить нам вред. Но, очевидно, перед этим хотел как следует напугать. Но его смелость, риск, на который он шел, выдержка подсказывали мне, что цель у него более сложная, не ограничивается только желанием нагнать на жертву страха и убить.
Прежде чем он заговорил бы вновь, а главное, прежде чем он включил бы фонарик, мне хотелось отойти от кровати. Он рассчитывал, что найдет меня там, а если бы не нашел, то луч фонарика выдал бы его местоположение – не мое, и у меня появился бы шанс застать критика врасплох, напасть сбоку или со спины, поскольку он бы полагал, что я пребываю в горизонтальном положении.
Согнувшись, босиком, медленно (от напряжения мышцы едва не сводила судорога) я, очень напоминая обезьяну, двинулся туда, где рассчитывал найти кресло. Оно стояло у стены, чуть правее того места, где полагалось мягко светиться настенному пульту управления охранной системы.
Согнув плечи, опустив руки, я приближался к креслу, бесшумно скользя по ковру кончиками пальцев. Если бы одно из колен подогнулось или какую-нибудь мышцу все-таки свела бы судорога, я смог бы не упасть, опершись на руки.
Я боялся издать хоть какой-то звук, но еще больший страх вызывало у меня возможное столкновение в Вакссом. Тогда моя стратегия потеряла бы всякий смысл, хотя я все еще мог застать его врасплох и попытаться свалить на пол и скрутить до того, как он проткнул бы меня ножом или пристрелил.
Рост у меня пять футов и восемь дюймов, физические кондиции пристойные. Но я прекрасно понимал, что Ваксс действительно крепок, как бетонный блок. И свалить его с ног – задача не из легких.
Теперь-то я отдаю себе отчет, что от отчаяния планировал сцену нашего столкновения точно так же, как писал книги. Но детективные романы – не мой жанр. Судьба поставила меня в реальную ситуацию, сопряженную с опасностью, и поскольку мне недоставало опыта крутого парня, я, полагаясь на воображение и писательское мастерство, выстраивал сюжет таким образом, чтобы главный герой, то бишь я, не погиб в самом начале повествования.
В кромешной темноте я тем не менее нашел кресло там, где и ожидал найти, укрепившись в мысли, что останусь главным героем и не превращусь в проходного персонажа, которого ждал кровавый конец если не в первой главе, то уж точно в первой части романа.
Откуда-то, более по одному слову, произнесенному критиком, я определить не смог, донеслось: «Писака».
Этим словом он оскорблял меня, выражал отношение к моему мастерству.
Первое кресло отделял от второго сервант в стиле ар-деко. Лакированное дерево холодило подушечки пальцев, когда я, все так же согнувшись, двинулся мимо него.
Наша кровать изголовьем примыкала к восточной стене. Логика подсказывала, что Ваксс должен стоять у изножия кровати, чтобы фонарик, когда он его включит, осветил бы и меня, и Пенни.
Находясь у южной стены, я надеялся добраться до западной, чтобы, без ведома Ваксса, оказаться позади него, когда он выдаст себя, направив луч фонарика на кровать.
Задавшись вопросом, а почему Ваксс быстренько не покончил с нами после того, как легко проник в дом, я остановился у второго кресла, не решаясь двинуться дальше. Начал подозревать, что упускаю какой-то важный нюанс и сложившаяся ситуация вовсе не такая, как я ее себе представляю.
Подобное случается постоянно, когда пишешь литературное произведение. Заранее встраивать сюжетные линии – потеря времени. Если даешь персонажам свободу воли, они открываются тебе совершенно по-новому, как ты и представить себе не мог, выводят историю на другой уровень, к захватывающим дух горизонтам. Персонажи определяют события, события оттеняют персонажей. Люди, которые начинали ростками, становятся бутонами, а потом и расцветают, иной раз к полному удивлению автора, точно так же, как и в реальной жизни люди часто удивляют своими намерениями и способностями.
Когда я присел на корточки у второго кресла, Ширман Ваксс оглушил меня электрическим разрядом.
Глава 11
Что-то выдвинулось из темноты, вдавилось мне в шею, под затылком: два металлических штыря, плюсовой и минусовой электроды. Прежде чем я успел отпрянуть, горячие иглы вонзились в меня по всей длине позвоночника и рассыпались по всей периферийной нервной системе, до кончиков пальцев рук и ног, до макушки.
Глаза закатились, изумленные вспыхнувшим в мозгу золото-багряным фейерверком, и я повалился на ковер, лицом вниз, дергаясь, как марионетка на ниточках, которыми прошили меня эти иглы.
Слова, что сорвались с губ, отличались от тех, которые мне хотелось произнести, превратились в набор бессвязных звуков.
Дара речи я лишился, но услышал Пенни, которая проснулась от моего вскрика.
– Кабби? – Щелчок выключателя настольной лампы. – Что происходит?
Я сопротивлялся подергиванию, но тело, пробитое разрядом высокого напряжения, отказывалось мне подчиняться. Однако я сохранял ясность мыслей и вернул контроль над языком, сумел донести до Пенни, как мне представлялось, наиболее важную мысль: «Он может видеть в темноте».
Бронзовая лампа на прикроватной тумбочке Пенни затряслась, когда она принялась вытаскивать ящики в поисках фонарика, конфискованного Вакссом.
Она издала пронзительный вскрик, так вскрикнула бы птица, пробитая в полете стрелой. Грохот падения предполагал, что она могла удариться головой.
Физические последствия электрошока быстро уходили. Подергивание сменилось нервной дрожью, и причиной, возможно, являлся не электрический разряд, а страх за Пенни.
Я сумел подняться на четвереньки, потом на колени, но мысли путались, и противопоставить Вакссу хоть какую-то оборонительную тактику я не мог.
В голове мелькнуло слово «Тазер»[11], и тут же последовал новый разряд.
С коленей я повалился на правый бок. Головой ударился об пол. Прикусил язык, ощутил вкус крови.
На мгновение подумал, что Ваксс срывает с меня пижаму, но потом понял, что руки принадлежат мне. Я пытался сжать пальцы в кулаки.
Бормоча имя Пенни, в ярости от того, что не могу защитить ее, я попытался вновь встать на колени. Постшоковые мышечные спазмы только способствовали такой смене позиции. Пощупав руками темноту, я наткнулся на кресло, опершись о него, встал.
Проклиная себя за то, что не подготовился к такому… не конкретно к столкновению с Вакссом, но к появлению смертельной опасности из ночной тьмы. Я же прекрасно знал, на какие жестокости способно человеческое сердце.
Пенни жалобно застонала, получив второй разряд «Тазера».
В ярости (я и представить себе не мог, что способен на такую) я весь подобрался. Именно ярость, а не страх прорвала дамбу адреналина, и меня наполнила невероятная сила, звериная решимость.
Пошатываясь, я двинулся туда, где, по моему предположению, могла быть Пенни.
Невидимый, как ветер (или как ветер, дающий о себе знать только внешними проявлениями), Ваксс возник слева от меня и снова разрядил «Тазер» мне в шею. Но вольты более не обжигали, наоборот, холодили, как зимний дождь.
Я ударил Ваксса, но, похоже, по касательной. Ноги подогнулись, и я знал, что второго шанса ударить его больше не будет.
И когда я попытался не распластаться на полу, удержаться на руках и коленях, он наклонился, и я получил четвертый разряд, опять в шею, в позвоночник.
Оказался на ковре, меня трясло, из желудка начала выползать змея тошноты. Рот заполнился слюной, я уже подумал, что меня сейчас вырвет.
Пятый разряд последовал до того, как сошел на нет четвертый. Я задался вопросом: свойственен ли разрядам «Тазера» кумулятивный эффект, не спалят ли они мои нервы, не вызовут ли инсульт, а с ним и смерть?
Ваксс произнес еще одно слово: «Бумагомаратель».
Какое-то время я словно плавал в черноте глубокого космоса, пол подо мной превратился в медленно вращающуюся спиральную галактику.
Чувство времени временно закоротило. Когда я понял, что могу ползти, более того, подняться на ноги, то не знал, прошла ли минута или десять после того, как я получил последний разряд.
Я удивился, что еще жив. Если, будто у кота, у меня было девять жизней, восемь я использовал в одну очень давнюю ночь.
Во рту оставался вкус крови от укушенного языка, но, когда я позвал Пенни, голос дрогнул, словно во рту и горле не просто пересохло, а они лишились всей накопленной в слизистой и мышцах влаги.
Она не ответила.
Глава 12
Ваксс, должно быть, утащил Пенни с собой, и я мог представить себе, с какой целью, но отказывался даже думать о том, к чему это могло привести.
В какой-то момент слепота стала невыносимой. Слабый лунный свет по периметру штор привел меня к окнам. Я нашел шнур, потянул на него, увидел стекло, ночь, бледную луну.
– Кабби?
То ли она лежала без сознания, когда я ее позвал, то ли мой голос звучал даже слабее, чем я думал.
После чернильной тьмы даже лунный свет сиял, как полуденное солнце, и я увидел, что она поднимается на ноги, держась за туалетный столик.
Направился к ней, онемев от радости. Ощутил ее дыхание на своей шее, грациозный изгиб спины под правой рукой, нежный запах волос. И никакая поэзия не могла выразить моих чувств.
– Слава богу, – только и произнесла она.
На прикроватных тумбочках ожили электронные часы, начали мигать, показывая, что необходимо установить точное время.
Осветился пульт охранной сигнализации. Зеленая лампочка сообщила, что питание подается как должно, красная подтвердила, что по дому мы можем передвигаться, не боясь, что поднимем тревогу.
Записанный голос, сообщающий об изменениях в условиях работы охранной системы, молчал, словно систему эту на какое-то время не выводили из строя.
Ни Пенни, ни я не произнесли: «Майло», – но мы вдвоем поспешили к его комнате, зажигая по пути все лампы. Как только моя рука легла на ручку, с другой стороны двери донеслось рычание. Лесси приветствовала нас вздыбленной шерстью и оскаленными зубами. Будто увидела перед собой не настоящих Пенни и Кабби, а их злобных двойников, и всем своим видом показывала, что бросится на нас, если мы переступим порог.
У собак есть чувство стыда, оно даже сильнее, чем у большинства нынешних людей. Пенни и сыграла на нем, наполнив голос разочарованием:
– Рычишь на меня, но не облаяла этого психа?
Лесси перестала рычать, но по-прежнему скалила зубы.
– Даже не гавкнула на этого психа? – напирала Пенни.
Собачьи губы задрожали, похоже, от смущения, и расслабились, закрыв зубы. Лесси нерешительно завиляла хвостом.
Я пришел на защиту Лесси:
– Она приготовилась защищать Майло. Хорошая девочка.
Наш мальчик лежал в постели, сладко посапывая. Он не проснулся, когда Лесси запрыгнула на кровать и свернулась рядом.
– Оставайся здесь, – прошептал я. – Я обыщу дом.
– Не один, – тоже шепотом, но безапелляционным, ответила Пенни. – Позвони копам.
– Все нормально. Он ушел. Я только хочу в этом убедиться.
– Не болтай ерунды. Позвони копам.