ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (значительно). Сергей едет на два года в Набережные Челны.
КАТЯ. Он мне говорил.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Два года будет пустовать квартира…
ДАША. Мама! Ты гений! Поселить здесь Катю!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Поселить не штука. Что ей это даст? Ей же нужна постоянная прописка!
ДАША. А кто ее пропишет?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Сережа! Девочки, нужно оформить фиктивный брак.
КАТЯ. Что вы, Оля! Не смешите мир!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Никакого смеху. Все серьезные и все умные. Вы оформляетесь, ты прописываешься, он уезжает. Через два года ты кончаешь аспирантуру. Вы разводитесь, но у тебя уже постоянная прописка. Дальше уже выбор по меню.
ДАША. Гениально! Просто и гениально!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Примеров тысяча. Не гоношись. Люди не вам чета. Шли на это ради идеи, работы, размаха.
КАТЯ. Слышала, слышала, но к себе как-то не примеряла.
ДАША. Сережку уговорю. Он ведь не просто романтик. Он еще и человеколюб. Будем играть на этой струне.
КАТЯ. Тебе-то не надо играть на его струнах…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Ничего подобного! Ее-то он скорей послушается. В конце концов, ему тоже это выгодно. Будешь беречь квартиру. Всегда лучше, если в квартире сохраняется тепло.
КАТЯ. Все ничего, но ведь я должна выйти из-за этого замуж! Это ж не халам-балам!
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Какой замуж? Ты поставишь в паспорте штамп. Это идиотство, конечно, что все в жизни определяет чернильное пятно, но это не так. Но ты получишь массу преимуществ. Прописка… Никакого распределения потом… А Сережа – милый парень. Купишь ему на дорогу чемодан с застежками… У него нет. Я точно знаю.
ДАША. Не надо чемодан. Он будет смущен. Ничего не надо. Надо упирать, что для Кати это единственный выход… И он, как Раймонда Дьен, – была ведь такая, я не путаю? – сразу на рельсы…
КАТЯ. Ну будет у меня прописка…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Спроси у любого приезжего – и он тебе за прописку перегрызет фонарный столб. Потому что Москва… Москва – это все. Чем бы я была сегодня, если бы Алешу тогда не перевели сюда, в министерство? А сейчас нельзя упустить свой шанс. Все надо так сделать, как я говорю… Только Алексею ни слова…
ДАША. Папа не поймет. Для него замуж – это обязательно брачная ночь…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Дарья, перестань!
ДАША. Я же не виновата, что он не умеет разграничивать понятия. А ведь все в жизни существует и вместе, и само по себе…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Ты у меня договоришься!
ДАША. Я ведь твоя союзница, мамуля, а ты ругаешься. Я иду к Сереже! Впрочем, нет. Там папка! Двигайтесь в кухню и пришлите его мне.
КАТЯ. Смешная авантюра. Может, все-таки я подумаю?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (обиженно). Ты ведешь себя так, будто мы стараемся ради себя. В конце концов, все в твоих интересах…
ДАША. Тут и разговаривать нечего… (Уходит.)
КАТЯ. И все-таки, пожалуй, все это ни к чему… Зачем же лишать меня возможности выйти замуж на самом деле?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Другой коленкор. Есть за кого?
КАТЯ. Я в порядке бреда.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Тогда слушай взрослых. А мужчины – сами такие, придет стоящий человек – объяснишь. Поймет.
КАТЯ. Ну а как не поймет? Осудит?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Тогда он дурак, киса. За такого не выходи…
КАТЯ. Оля! Но ведь Алексей тоже не поймет…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Он и есть дурак, Катя. В простом житейском смысле. Но таких идеалистов из Изумрудного города все меньше и меньше. Они не выживают. По Дарвину.
КАТЯ. Жаль, если ты права.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Думаешь, мне не жаль? Вот Сережка такой, а Дарья его именно за это терпеть не может.
КАТЯ. Понятно. Эпоха суперменов. Как Виталий Росляков.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Кто? Ах, Виталий. Да, он всегда знал, чего хочет. А если что ему не удавалось, он отметал это раз и навсегда… И не возвращался… Никогда…
КАТЯ. Ему все удавалось. Сколько я его знаю.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Сколько ты его знаешь?
КАТЯ. Ну, считай… Лет девятнадцать… Сколько они с Инной женаты.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А я его знала еще холостяком.
Затемнение. Даша выводит на авансцену Сережу.
ДАША. Сними фартук.
СЕРГЕЙ (смущенно). Ой, я и забыл. (Пытается развязать сзади тесемки. У него не получается.)
ДАША. Видишь, не хватает женской руки. (Развязывает ему тесемки.) Тебе надо жениться.
СЕРГЕЙ. Ты же за меня не хочешь…
ДАША. Я ни за кого не хочу. Пока… Не горит…
СЕРГЕЙ. Значит, и у меня…
ДАША. Знаешь, у кого горит? У Кати! Ей обязательно надо замуж, чтобы получить прописку.
СЕРГЕЙ. Она выйдет. Женщина красивая. И умная.
ДАША. Правда? Вот ты и женись на ней!
СЕРГЕЙ. Бегу!
ДАША. Я серьезно.
СЕРГЕЙ. А чего ты меня разыгрываешь?
ДАША. Господи! Сережечка! Я говорю серьезно! Женись на Кате. Фиктивно! Ш-ш-ш… Катька. (Уходят.)
КАТЯ (задумчиво). За далью лет какая-то тайна? Господи, какое мне до них дело? Мне надо не приходить в этот дом. Никогда. Или… Или разломать здесь все к чертовой матери. И пусть меня осудят современники, правнуки все равно простят. Любовь всегда прощают. Потом.
Входит Громов.
ГРОМОВ. Я все время ждал, чтоб вас оставили одну.
КАТЯ (решительно, скороговоркой). Алеша, я беру свои слова обратно. Я не хочу вас обманывать. Я вас действительно преследую. Это выше моих сил – не видеть вас. Поэтому я тут. Часто. Можете мне ничего не говорить – это не имеет значения… Хотя вру… Имеет… Огромное… Я готова с вами на край света… Я сволочь. Но у меня нет ощущения вины перед вашей знаменитой женой. Ни капли. Считайте, что я вам сделала предложение.
ГРОМОВ. Катя! Катя! Этого не может быть. Это слишком прекрасно, чтоб быть правдой.
Бросаются друг другу в объятия.
КАТЯ. Мы уедем? Уедем? Сразу же… Сейчас…
ГРОМОВ. Да, да… Все, как ты хочешь. Все…
КАТЯ. Когда?
ГРОМОВ. Я скажу. Скоро. Предстоит многое сделать.
КАТЯ. Ты не будешь тянуть?
ГРОМОВ. Я не могу без тебя.
Последние слова слышит Даша, которая входит в комнату. Она несколько секунд смотрит на них, потом выходит. Затемнение.
Там же. Звонок в дверь. Ольга Константиновна идет открывать и возвращается с Росляковым.
РОСЛЯКОВ. Чертова жара! Чертова гонка с препятствиями! Объясни мне, Ольга, почему я, приехав сюда, начинаю зачем-то метаться с реактивным ускорением? Злиться на подобных себе только за то, что они обгоняют меня?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Урбанизация. Стресс.
РОСЛЯКОВ. Ну а ты как живешь с этими иностранными словами? Ладишь?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Лажу. Ты когда приехал?
РОСЛЯКОВ. Да я здесь несколько дней мечусь. Уже надо возвращаться, но я ведь не могу вернуться без полной информации о Кате. Она у вас, конечно?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. У них какой-то нежный разговор с Алексеем.
РОСЛЯКОВ. А тебе это до лампочки?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А что, твоя свояченица – опасная женщина?
РОСЛЯКОВ. Не замечал.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Я тоже.
РОСЛЯКОВ (после паузы). Придется нам их прервать. У меня через три часа самолет…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Ты всегда к нам только на минутку. Я могу подумать…
РОСЛЯКОВ. А ты не думай, Оля.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (насмешливо). Извини, ради Бога, и иди прерывай их чириканье.
РОСЛЯКОВ. Мне только данные: как ест, как спит, что носит.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А с кем – это тебя не волнует?
РОСЛЯКОВ. Ты знаешь – я любопытен. От природы. Но Инна у меня таких сведений не собирает.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Тебе крупно повезло с женой, Росляков.
РОСЛЯКОВ. Крупно. Это точно.
Уходят. Входит Даша.
ДАША. Когда раньше я читала об этом или видела в кино, мне казалось, что страсти-мордасти детей по этому поводу несколько преувеличены. Ни фига… Действительно больно… За маму… И за отца тоже… Ему все это не по силам… Мне кажется… И как я должна себя вести? Как? На Катьку я не обижаюсь… Я даже догадываюсь… Самое главное – мама. Чтоб ей не досталась жалкая роль покинутой. Это не для нее. Она сильная… Ей зубы рвут без анестезии. И она даже не стонет…
Входит счастливый Громов.
ГРОМОВ. Я тебе хочу сказать о Сереже. Ты ведешь себя с ним неблагородно.
ДАША. Я? Впрочем, это, отец, исключительно мое личное дело.
ГРОМОВ. Ты им играешь, как мышью. А он дельный и умный мужик. И, между прочим, интеллигентный. Тонкий. Не допускает мысли, что в симпатичных ему людях может быть замаскировано хамство, неискренность.
ДАША. Далее, далее…
ГРОМОВ. Не торопи меня. Этой истории уже не первый год. И каждый день, который он живет с мыслью о тебе, каждый день привязывает его к тебе еще одной ниточкой. Тебя не смущает это?
ДАША. Ничуть. Это мое личное дело.
ГРОМОВ. Нет. Раз ты это принимаешь, значит, берешь в долг.
ДАША. Но ты говоришь, он не дурак. Значит, видит. Пусть плюнет.
ДАША. Но ты говоришь, он не дурак. Значит, видит. Пусть плюнет.
ГРОМОВ. Не ломайся. Ты знаешь: он не видит.
ДАША. Папочка, но ты-то что о нем так печешься? Он сам большой.
ГРОМОВ. Я не о нем. Я о тебе.
ДАША. Ну, уезжает он, уезжает – вот тебе и конец.
ГРОМОВ. Он уезжает с надеждой. И твой долг будет расти каждый день. А ну как в один прекрасный день ты почувствуешь его тяжесть? Раздавить может.
ДАША. А ну как не почувствую?
ГРОМОВ. Этого я и боюсь.
ДАША. А ты не бойся.
ГРОМОВ. Ты поймешь кое-что насчет человеческой души, когда сама по-настоящему полюбишь.
ДАША (с иронией). Очень свежая, скорее даже только что освежеванная мысль.
ГРОМОВ. Понимаешь? Нелюбившие – есть бедные, ущербные приматы. Их пожалеть надо. За обделенность. И за то, что к некоторым понимание приходит поздно… И какой-то кусок жизни прожит без света… Без тепла…
ДАША. Папа! Я никого не сужу. Но я видела. Тебя и Катю. Поэтому ты больше не говори ничего. Прости, но мне неприятен такой всплеск эмоций. Я видела, как ты вот тут подключался к батарее…
ГРОМОВ (с ужасом). Ты видела?
ДАША. Зачем же такой священный ужас. Должны мы были с матерью это узнать или нет?
ГРОМОВ. Да, конечно… Но ты могла все не так понять… И потом мама…
ДАША. А маме надо сказать… Если всю жизнь без света и тепла, то о чем тут и говорить…
ГРОМОВ. Вот видишь, ты все не так поняла, все не так…
Даша, махнув рукой, уходит. Входят Катя и Росляков.
КАТЯ. Я провожу тебя до Внуково. Дорогой расскажешь, как вы там.
ГРОМОВ. Я с вами.
РОСЛЯКОВ. Я тронут. Пошли.
Уходят. Некоторое время сцена пуста. Входят Ольга Константиновна и Даша.
ДАША. Гнусно…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Не драматизируй. Как я понимаю, еще ничего не случилось.
ДАША. Я о другом.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Милая, другого сейчас нет. Есть информация, на которую я должна реагировать.
ДАША (вяло). Ну, не реагируй…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (страстно). У него все по-идиотски. Ну, заведи любовницу, ну, побегай на сторону, ну, укрась себя аморальным поступком, чтоб было что вспомнить в старости, – так нет же!
ДАША. Мать! Все ведь не так…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А! Так… Не так… Эдак…
ДАША. Я, дура, кинулась в панику. А он тебе совсем не нужен? Тогда отпусти его.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Когда ты была маленькая, у меня был человек, ради которого, казалось, я на все могу пойти. Но слышишь – казалось… И еще я рисовала картинки. И я мечтала, безумно мечтала показать их в Москве. И я плюнула на то, что мне мешало попасть в Москву. Я тут. В мои картинки одевается полстраны.
ДАША. Повторяю: я последняя идиотка… У тебя действительно все без анестезии…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (нежно). Доченька, ты умница. Ты поступила так, как должна была поступить. Ты у меня хорошая… Умная… И крепкая. (Обнимает ее.) Плюнь на это все. Перебесится отец. Перебесится. Раз в жизни – это почти закон природы.
ДАША. Мамка! Значит, всю жизнь картинки – и ты его не любила?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Любила. И сейчас люблю. Ты думаешь, на свете один вид любви? По-польски любовь – милость… И еще есть коханье… А у русских – бабья жаль…
ДАША. Не морочь мне голову. Любовь или есть, или ее нет.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А может, милость и жаль – это выше любви?
ДАША. Мать! Ты или великая актриса, или…
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Я, Дашенька, или… Для актрисы у меня излишек веса и ума. А они больше по части души и эмоций специалистки. (Кричит.) Ты уйдешь или нет?
ДАША. Я ушла. (Уходит.)
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (устало). А что я могла ей сказать? (Ходит по комнате. Раздумчиво.) Она – мне – ничего – не – говорила. Вот это самое главное. Ибо если говорила, я должна выяснять отношения. Не хочу! Не буду! (Тихо.) Вот, Алена, и тебя прихватило… А тогда – я помню, я все помню, – когда меня саму жизнь вывернула наизнанку… Между прочим, я за неделю без всяких ухищрений похудела на восемь килограммов. Моя мать сходила с ума. Думала, рак… Это и был рак… Краб… Да! Алеша, Божий человек, даже не заметил, как я стала рядом греметь костями… Он тогда переходил на какую-то новую систему то ли оплаты, то ли работы, приезжал поздно и говорил в основном по телефону… Мама подключила всех знакомых, и меня поволокли к врачу… Мысль, что человек сохнет от любви, не пришла им в голову… И я никому не могла сказать… В один прекрасный момент я сама сделала себе операцию… Без анестезии. И никто не поставил мне памятник. Меня поили тогда какой-то гадостью. Одно знаю, там был собачий жир… Но это было правильно… Мне тогда чего-то собачьего явно не хватало. А выть хотелось. Громко так выть. Во всю ивановскую… Но это я тоже не умела… Только однажды на фильме «Дама с собачкой» я в самом деле заревела… Музыка там доконала меня совсем. Алеша был очень удивлен… Все объяснял мне, что я искусство воспринимаю больше шкурой… Я с ним соглашалась… А ему очень нравились его изящные наблюдения за моей шкурой и музыкой… Пошлость это была невероятная… А чего я, собственно, хотела? К чему это я все? К тому, что скотина он, что дал все увидеть Дарье… А Дашка теперь ждет… И как бы мы ни поступали, для нее все равно будет плохо… Вот в чем беда. Но главное – пусть она не видит смятения. И пусть она думает, что все это чепуха… Все устроилось, все успокоилось… Но не заслуживаешь ты, Громов, ничего хорошего уже за одно то, что Дашка видела. Я бы тебя, Громов, убила за это… А себя? За что бы я убила себя?
Затемнение. Высвечено решительное лицо Ольги.
ОЛЬГА. Все. Конец. Я тщеславная баба. Это сильнее меня и любви.
ГОЛОС. Брось! Если это сильнее любви, то любви и нет, и не было.
ОЛЬГА. Я тебя люблю. Я никого не буду любить. Но я остаюсь с Алексеем. Все.
ГОЛОС. Ну почему? Ну не из-за этих же чертовых модных картинок? Ну рисуй их тут!
ОЛЬГА. Нет! Не трави мне душу. Сказала. (Нервно.) Женщина поступает нравственно, не уходит от собственного мужа, и ее же клеймят.
ГОЛОС. Ты меня любишь?
ОЛЬГА. Да.
ГОЛОС. Ты понимаешь, что все остальное чепуха? Ведь мы же молодые, зачем же все уродовать?
ОЛЬГА. Я все сказала. Будь! Я тебе желаю всего… Пожелай и ты мне чего-нибудь.
ГОЛОС (страстно). Я желаю, чтобы ты жалела об этой минуте всю жизнь.
ОЛЬГА. Господи! Я не знала, что ты такой жестокий. Мне ведь и так…
ГОЛОС. Прости. Но ты этого сама хочешь. Ну, ладно! Не хочешь быть счастливой, будь богатой и знаменитой.
Аэропорт. Катя и Громов машут вслед уходящему Рослякову.
КАТЯ. Первый раз я не чувствую себя в порту одинокой. Это потому что с тобой…
ГРОМОВ. Мы третий раз здесь вместе.
КАТЯ. Да. Но тогда было совсем другое.
ГРОМОВ. Даша нас видела в комнате.
КАТЯ. Это ведь к лучшему, да? Не надо ничего объяснять. Она поймет. Она умная. Современная.
ГРОМОВ. Ты права. Но меня это разволновало. Детям не все полагается видеть.
КАТЯ. Это уже случилось, Алеша.
ГРОМОВ. Я понимаю. Но мне хотелось, чтоб это не выглядело обычным адюльтером… Чтоб усматривалась какая-то пошлость.
КАТЯ. Господи! Да какое это имеет значение! Пусть мне измажут подъезд дегтем, пусть меня стриженую проволокут по всему шоссе до Внуково. Веришь? Ну, не волнует меня это!
ГРОМОВ. Да, да… Так и надо… Я тебя понимаю… И стыжусь себя…
КАТЯ. Мы уедем – и все.
ГРОМОВ. А твоя аспирантура?
КАТЯ. Скажи еще – а сапоги в починке… Зачем мне все без тебя?
ГРОМОВ. Я не стою такой любви. Ты разочаруешься во мне. Я не герой.
КАТЯ. Я все про тебя знаю. Все. Я даже знаю, что ты сейчас очень боишься. Скажи мне – чего…
ГРОМОВ. Вины… Я не привык чувствовать себя виноватым.
КАТЯ (тихо). Привыкай. Теперь говорить об этом поздно… Ты обречен быть виновным – или перед ними, или передо мной.
ГРОМОВ. Да, да… И тут ты права. Но неужели нельзя иначе? Неужели великое человечество не додумалось…
КАТЯ. Великое человечество не додумалось, Алеша…
ГРОМОВ. Я говорю глупости…
КАТЯ. И Каренину было тяжело. И Вронскому, и Анне…
ГРОМОВ. Верно ведь? Как верно, да? Действительно, вся литература…
КАТЯ. Не дала ответа…
ГРОМОВ. Я люблю тебя.
КАТЯ. А я тебя. Обопрись об это, Алеша, обопрись!
Действие второе
Через две-три недели. Квартира Громовых. Здесь провожают в Набережные Челны Сережу.
ДАША. А тебе идет черная пара. Ты похож в ней на пингвина. И на жениха.
СЕРГЕЙ. Я давно не видел Катю. Я тут как-то подумал и решил: в общем, если ей это действительно надо для работы в Москве, то я могу расписаться… Действительно, так делают…
ДАША. Ах, какое открытие… И деньги берут… Ты с нее мог взять за это рублики… Только теперь вопрос отпал… Отвалился…
СЕРГЕЙ. Да я и не сомневался, что это треп… Такая девушка… Зачем ей химичить? Я одного парня видел… Мартын. Красивый, бородатый, усатый и говорит с ней только по-французски… При мне, конечно, по-русски… Тут я пардон…