Верховья речки Лелеквы были отделены от верховьев реки Каспли холмистой возвышенностью, заросшей тенистыми борами. В сосновом лесу давным-давно была прорублена широкая просека прямо через ближайший холм. Каждый год здесь встречались торговые караваны, преодолевая трудный волок; кто-то из купцов шел с товарами на юг, кто-то, наоборот, двигался на север, к Варяжскому морю.
Давыда Гордеевича интересовали именно те ладьи, владельцы которых держали путь от Днепра к Западной Двине. Были осмотрены все суда, растянувшиеся на волоке, вместе с толкавшими их людьми, опрошены все купцы данного каравана, но беглецы так и не были обнаружены. Никто из торговцев не видел юношу и девушку, внешность которых обстоятельно описывал им Давыд Гордеевич.
«Значит, Анна и Клаус отправились к Двине через волок у реки Рутовечи», – подумал Давыд Гордеевич.
Боярин со своими людьми обогнал застрявший на волоке караван и двинулся лесными дорогами к городку Девину, лежавшему неподалеку от впадения Рутовечи в Касплю. Давыд Гордеевич заранее условился с Архипом о месте встречи в Девине. Он надеялся, что тиун окажется удачливее его и прибудет в Девин с захваченными на волоке беглецами. Архип и его люди добрались до Девина лишь на следующий день, но Анны и Клауса с ними не было.
– Как они успели так быстро волоки миновать? – недоумевал Давыд Гордеевич. – А может, Анна и Клаус сухим путем к Витебску идут? Тогда они все еще в пути.
– В таком случае, боярин, нам нужно в Витебск поспешать и там поджидать беглецов наших, – сказал Архип.
Давыд Гордеевич повел свой конный отряд к Витебску.
Витебск занимал очень важное положение на реке Двине, здесь сходились торговые пути из Полоцка, Смоленска, Новгорода и Твери. Помимо водного пути по Двине через Витебск проходили две важные сухопутные дороги: на Оршу и Псков.
Добравшись до Витебска, Давыд Гордеевич развернул бурную деятельность, разослав своих людей всюду, где могли появиться любые прибывающие в город путешественники. Соглядатаи Давыда Гордеевича находились на местном торжище, на речной пристани, у городских ворот, на всех постоялых дворах. Поиски продолжались три дня. Беглецы нигде так и не попались на глаза.
– Ежели по времени судить, они уже должны быть в Витебске! – нервничал Давыд Гордеевич. – Похоже, напрасно мы их здесь поджидаем. Не в эту сторону Анна и Клаус подались.
– В Ригу им надо попасть, больше некуда, – проворчал Архип, – значит, и дорога у них одна – К Западной Двине. До Риги речной путь – самый верный. Через Витебск и Полоцк до…
– Матерь Божья! – с неким озарением на лице воскликнул Давыд Гордеевич, хлопнув себя ладонью по лбу. – Как я сразу-то не додумался! Зачем петлять по лесным дорогам и терять время на волоках, ежели можно другим путем сразу до Полоцка добраться!
Архип глубокомысленно почесал голову, размышляя над словами Давыда Гордеевича. Они находились на постоялом дворе близ речной пристани. На дворе была глубокая ночь. Все люди Давыда Гордеевича спали как убитые, измотанные каждодневными поисками. И только эти двое не могли спать, пребывая в беспокойстве от преследующих их неудач.
Давыд Гордеевич подошел к столу, за которым сидел Архип, угощаясь квашеной капустой и мочеными яблоками. Тиун, медленно жуя, глядел на то, как боярин выставляет на грубой столешнице некое подобие схемы, используя кружки, ложки и тарелки.
– Вот, гляди, это Смоленск, – молвил Давыд Гордеевич, указав тиуну на блюдо с ломтями ржаного хлеба. – Это Витебск, а это – Полоцк. – Рука Давыда Гордеевича отодвинула к краю стола две глиняные кружки, установив их на одной линии. – От Смоленска до Витебска напрямик через леса и волоки, конечно, быстрее. Мы этим путем и прошли. – Давыд Гордеевич положил на столе две деревянные ложки, обозначив ими два волока: близ речки Лелеквы и у Рутовечи. – Однако можно выбрать и еще один путь на Двину. От Смоленска дойти на ладье по Днепру до Орши. – Давыд Гордеевич обозначил Оршу другим блюдом с квашеной капустой. – От Орши пролегает сухопутная дорога напрямик до Полоцка. Вот здесь! – Давыд Гордеевич положил на стол кинжал в ножнах, указав, где именно пролегает этот путь.
– Дорога через Ушачи и Воронечь, – понимающе покивал головой Архип. Когда-то ему доводилось побывать в тех местах. – Но там же глухомань, купцы эту дорогу избегают. Деревень в той стороне мало, а разбойных гнезд много.
– Коль беглецы наши не объявились в Витебске, выходит, что они двинулись к Полоцку через Оршу, – сказал Давыд Гордеевич. – Рано поутру в Полоцк поскачем. Ежели не настигнем там Анну и Клауса, то в Ливонии нам их и подавно не настигнуть.
В Полоцк Давыд Гордеевич и его люди примчались на взмыленных лошадях. Этот город, поднявшийся на посреднической торговле между Ливонией и Русью, раза в три был обширнее Витебска. Погоня сразу устремилась на речной причал, где было много больших и малых судов. С весны до осени здесь шло движение торговых караванов с юга на север и обратно. Все здешние постоялые дворы были забиты самым разнообразным людом.
На торжище возле пристани Давыду Гордеевичу вдруг попался на глаза торговец-чудин, разложивший на прилавке женские одежды. Внимание боярина привлекло роскошное муаровое платье греческого покроя, расшитое бисером. Точно такое же платье было у Анны.
– Послушай, друг, откуда у тебя это платье? – обратился к торговцу Давыд Гордеевич. – Понимаешь, племянницу я ищу уже несколько дней. Ушла она из дому в таком же платье.
– Вчера ко мне подошли юноша и девушка, деньги им были шибко нужны, – пустился в объяснения чудин. – Продали они мне сапоги мужские и вот это платье. Девушка была очень красивая, да и юноша под стать ей.
– Как выглядела та девица? – подступил к торговцу Давыд Гордеевич. – Во что она была одета?
Чудин сощурил свои бледно-голубые глаза, сдвинув шапку на затылок. Он коротко описал незнакомку и ее спутника, подметив в них одну особенность. Между собой юноша и девушка общались по-немецки.
– Я подумал, что они с какого-то германского корабля, – промолвил чудин. – Решил, что это брат с сестрой. Внешне-то они были чем-то схожи.
Давыд Гордеевич купил у чудина муаровое платье своей племянницы, чтобы представить старшему брату хоть какое-то доказательство того, что он обнаружил след беглянки. Тягостное предчувствие, что настичь Анну и Клауса ему уже не удастся, не покидало Давыда Гордеевича. Его гридни во главе с Архипом обшарили все торжище, все постоялые дворы и стоящие у причала корабли, но беглецов нигде не обнаружили.
Поздно вечером, после беседы с Архипом, Давыд Гордеевич принял решение больше не задерживаться в Полоцке и возвращаться домой.
– Ежели Анна и Клаус еще вчера утром разжились деньгами, продав на торгу что-то из своих вещей, значит, они скорее всего в тот же день сели на какую-нибудь торговую ладью и отплыли в Ригу, – подвел печальный итог поисков Давыд Гордеевич. – Теперь они уже в Ливонии. Они перехитрили нас, избрав более длинный путь для бегства.
Глава третья КРЕСТЫ НА ПЛАЩАХ
В Риге жил родной дядя Клауса, брат его матери. Он был оружейником. С самой первой встречи этот человек произвел отталкивающее впечатление на Анну.
Дядя Гюнтер имел плотное телосложение, но при этом был невысок ростом. У него было круглое румяное лицо и бледно-голубые холодные глаза. Едва увидев Клауса на пороге своего дома, дядя Гюнтер принял недовольный вид, даже не ответив на приветствие племянника.
– Зачем притащился? – пробурчал он. – И что это за девица с тобой? Ты же наплевал на свою родню, связавшись с каким-то лекарем! Неужели этот лекарь прогнал тебя? Что ж, поделом тебе!
Дядя Гюнтер, может, и выставил бы Клауса и Анну за дверь, если бы не вмешалась его жена Магдалина. Это была полная белокурая женщина, с ямочками на щеках. Она выглянула из соседней комнаты, где отбеливала холстяную ткань, услышав голоса в прихожей.
Усадив Клауса и Анну за добротный дубовый стол, Магдалина принялась угощать их пирогами, сыром и кровяной колбасой. Она налила им сладкого абрикосового сока в высокие медные кружки, на которых был отчеканен чей-то герб в виде треугольного рыцарского щита с крестом в обрамлении дубовых листьев.
Из разговора Магдалины и ее племянника Анна выяснила, что Клаус, оказывается, пошел в лекари вопреки воле своих родственников. Клаус рассказывал Анне, что он решил посвятить себя врачеванию после мора в Риге десять лет тому назад, во время которого умерли его мать и обе сестры. Отец Клауса был купцом и погиб в штормовом море еще за три года до того памятного мора.
Магдалина не скрывала своей радости от встречи с племянником.
Муж ее, также сидевший за столом, попивая темно-красное рейнское вино, не переставал брюзжать.
– Оказывается, ты не только связался с шарлатаном, но еще и вознамерился взять в жены славянку! – напустился на Клауса оружейник, когда разговор коснулся Анны. – Все наши беды от славян и от язычников-жемайтов! Не пристало немцам родниться со славянами! Ты – глупец, Клаус! Глупец и тупица!
– Оказывается, ты не только связался с шарлатаном, но еще и вознамерился взять в жены славянку! – напустился на Клауса оружейник, когда разговор коснулся Анны. – Все наши беды от славян и от язычников-жемайтов! Не пристало немцам родниться со славянами! Ты – глупец, Клаус! Глупец и тупица!
Магдалине стоило немалого труда выпроводить супруга из трапезной, чтобы тот не мешал ее беседе с Клаусом и его очаровательной спутницей.
– Что и говорить, эти бесконечные войны с жемайтами и латгалами озлобляют жителей городов, – жаловалась Магдалина. – Никто из немцев и датчан не может жить и возделывать землю за стенами городов, проклятые язычники то и дело выходят из лесов, сжигая немецкие поселения. Нынешнее восстание жемайтов уже стоило жизни многим немецким священникам и бюргерам.
– Разве жемайты опять восстали? – изумился Клаус. – Я слышал, Витовт договорился с Тевтонским орденом о передаче Жемайтии под его опеку.
– К сожалению, вожди жемайтов не читают договоров, которые Витовт заключает с Тевтонским орденом, – усмехнулась Магдалина. – Вожди жемайтов и читать-то не умеют. Эти дикие люди до сих пор приносят человеческие жертвы своим деревянным истуканам. Жемайты не желают принимать веру Христову. В первую очередь жемайты убивают священников и крестоносцев. Нынешнее восстание вспыхнуло из-за того, что тевтонские рыцари провели обряд крещения над заложниками, взятыми у жемайтов после последней войны с ними.
– Почему бы Тевтонскому ордену не объединиться с Ливонским орденом и не разгромить жемайтов общими усилиями? – Клаус взглянул на свою пышнотелую тетку. – Я обещал Анне, что в Ливонии нас ждет спокойная и счастливая жизнь. Но, похоже, я ошибался.
– У нас в Риге жизнь спокойная, – промолвила Магдалина, обращаясь скорее к Анне, нежели к племяннику. – Городские стены и башни высоки и неприступны, по морю к нам постоянно прибывают купцы и крестоносцы из Европы. Сколько я здесь живу, а ни разу не видела, чтобы лесные язычники до Риги доходили. В округе много рыцарских замков, здесь повсюду сильные заслоны из крестоносцев и наемных кнехтов. Вам здесь некого опасаться. – Магдалина приветливо улыбнулась Анне, очарованная ее скромностью и внешней привлекательностью.
У Магдалины было трое сыновей, она же мечтала о дочери, вот почему она была так ласкова с Анной, которую Клаус сразу представил как свою невесту.
Сыновья Магдалины были под стать своему отцу, такие же угрюмые и неразговорчивые. Старшему, Людвигу, было пятнадцать лет, он обучался у отца мастерству тонкой резьбы и чеканки на оружии и воинских доспехах. Со слов Магдалины выходило, что Людвиг уже изрядно поднаторел в этом сложном и кропотливом мастерстве. Двое младших ее сыновей пока еще ходили в школу. Одному было десять лет, другому девять.
Дом оружейника был большой и немного мрачноватый, сложенный из камня, он более напоминал крепость своими высокими и узкими окнами, похожими на бойницы, своими толстыми стенами и двойными дверями, обитыми железными полосами. В доме была печь для приготовления пищи и три камина для обогрева нижних и верхних помещений.
По домашнему хозяйству Магдалине помогала всего одна служанка возрастом чуть постарше Анны, судя по говору, чистокровная немка. Служанку звали Улла.
Вечером, совершая омовение перед тем, как лечь спать, Анна разговорилась с Уллой, которая помогала ей раздеваться и поливала ее из ковша теплой водой. Для омовения здесь использовали большой глубокий ушат, сколоченный из березовых досок, стянутых металлическими полосами. В таком ушате могли легко уместиться два взрослых человека.
Анна нагая стояла в ушате, а Улла обливала ее водой, веля ей повернуться к ней то спиной, то одним боком, то другим. Перед этим Анна тщательно намылилась мылом. Больше всего хлопот у Анны было с ее длинными волосами, но и тут ей оказали помощь ловкие руки Уллы.
Выбираясь из ушата, Анна заметила между двух дверных занавесок чей-то глаз, устремленный на нее. Она взяла Уллу за руку и кивком головы указала ей на дверной проем. Служанка понимающе ухмыльнулась и сделала угрожающее движение к двери. Топот убегающих детских ног возвестил о том, что за дверным пологом скрывался кто-то из младших сыновей Магдалины.
– Это Томас или Уго, – с улыбкой заметила Улла. – Недоростки, а уже проявляют любопытство не по годам. Сорванцы и за мной подглядывают, когда я здесь моюсь. Но это пустяки, – Улла понизила голос, – вот их старший братец уже за грудь меня пощипывает, когда рядом нет никого.
– Давно ли ты здесь в услужении? – поинтересовалась Анна, вытирая мокрые волосы полотенцем, которое подала ей Улла.
– Третий год, – ответила служанка. – Я же родом из Феллина, это в Эстляндии. Отца моего эсты убили. У матери моей помимо меня было еще трое детей. Вот она и отправила меня в Ригу, чтобы я сама зарабатывала себе на жизнь. Прежде чем здесь устроиться, я собой торговала в портовых харчевнях. Повидала всякое. – Улла тяжело вздохнула.
Оставшись наедине с Клаусом в отведенной им комнате, Анна грустно заметила, стоя возле окна и глядя на узкую, стиснутую высокими каменными домами улицу, залитую голубоватым лунным светом:
– Не очень-то нам рады здесь, милый.
– От своего дядюшки я иного приема и не ждал, – сказал Клаус, подойдя сзади к Анне и мягко обняв ее за плечи. – Обещаю, мы не задержимся тут надолго. Скоро я заработаю достаточно денег и куплю свое жилье.
– Чем ты станешь заниматься, милый?
– Вступлю в здешнюю гильдию лекарей и буду лечить людей. Не зря же я был учеником у самого Губерта Удачливого!
– Почему его так прозвали?
– Губерт выхаживал самых безнадежных больных, за это его и нарекли Удачливым.
– Дай-то Бог, чтобы и о тебе прошла такая же слава, любимый, – прошептала Анна, повернувшись к Клаусу и заглянув ему в очи.
Влюбленные потянулись устами друг к другу и слились в долгом поцелуе.
Однако радужным мечтам Клауса не суждено было сбыться. В Рижскую гильдию лекарей его взяли только в качестве самого младшего помощника, в обязанности которого входило мыть полы и посуду в лечебнице при здешнем монастыре Якобитов. Местные лекари даже самого Губерта Удачливого не приняли в свое сообщество девять лет тому назад, и ему пришлось сначала перебраться в Полоцк, а затем в Смоленск. Клаус с утра до вечера пропадал в стенах лечебницы, где всегда было много больных, и получал за свою работу столь мизерное жалованье, что ему было стыдно перед Анной и дядей Гюнтером.
Через месяц Клаусу пришлось уйти из монастырской лечебницы не от нежелания работать там, а повинуясь воле дяди Гюнтера, который очень страшился того, как бы его непутевый племянник не подцепил там какую-нибудь заразу. Дядя Гюнтер взял Клауса учеником в свою оружейную мастерскую. Клаус старался изо всех сил, постигая азы этого сложного и тяжелого мастерства, но его привередливый дядя все равно был им вечно недоволен. Никаких денег за свою работу в кузнице Клаус не получал, и заговаривать с дядей о деньгах он не решался, понимая, что и так живет вместе с невестой в дядином доме на всем готовом.
Анну такая жизнь не устраивала. Очень скоро она поняла, что Улла по сути является наложницей дяди Гюнтера, который частенько наведывается в комнату служанки по ночам. Магдалина закрывала на это глаза, ценя Уллу как послушную и умелую помощницу по домашнему хозяйству.
Однажды дядя Гюнтер, столкнувшись на темной лестнице с Анной, прижал ее к стене, облапав своими сильными руками. Анна стала вырываться, вцепившись пальцами в мясистый нос оружейника.
– Мой хлеб жрешь, недотрога, и мною же брезгуешь! – злобно прошипел дядя Гюнтер, выпустив Анну из своих объятий. – Коль не будешь ласкова со мной, красавица, твой Клаус может пострадать в кузнице. Он ведь с раскаленным железом дело имеет! Помни об этом, синеглазая!
Анна с трудом удержалась, чтобы не влепить пощечину развратному оружейнику.
О случившемся Анна поведала Улле, которую уже считала близкой подругой.
– Ежели этот похотливый боров положил на тебя глаз, он будет домогаться тебя постоянно, – сказала Улла, уединившись с Анной в своей комнатушке. – Лучше не противься ему, дорогая. Пусть негодяй тискает тебя украдкой по темным углам, пусть распаляется твоими прелестями. А захочет большего, пусть заплатит серебром, так и скажи ему!
– Ты спятила, Улла! – возмутилась Анна. – Никогда этот мерзавец не будет обладать мною! Ни за какие деньги! Я – не блудница!
– Я тоже не собиралась блудом заниматься, когда в Ригу приехала, – хмуро обронила Улла, – А вот пришлось.
– Прости, я не хотела тебя обидеть. – Анна мягко обняла Уллу за талию. – Посоветуй, что мне делать. Говорить ли Клаусу о домогательствах ко мне его дяди?
– Ну, скажешь, и что? – хмыкнула Улла. – Клаус разгневается, а дядя его или отопрется, или завтра же выгонит вас на улицу. Куда вы пойдете без гроша в кошеле?