На тумбочке стоял массивный светильник на тяжелой латунной подставке. Старик поднял его, выдернул шнур и, размахнувшись, шарахнул им по ящику. Потом еще, и еще, и еще – до тех пор, пока дерево не раскололось, открыв выемку, в которой держалась маленькая вертикальная защелка. Он выдвинул ящик и уставился на его содержимое, одновременно испытывая ужас и все понимая.
В пластмассовой коробочке на подушечке лежали два шприца, стеклянные трубки которых были наполнены одинаковой желтоватой жидкостью. Ему не нужно было разбираться в сложных химических составляющих – на это не хватило бы всей жизни. Он сразу понял, что эти достаточно эффективны: жидкая смерть в венах.
Несложно догадаться, для кого они предназначались: cote a cote dans le lit. Два тела в постели: он и его подруга, договорившиеся о последнем освобождении. Как тщательно все продумал монсеньер. Он сам должен умереть! Мертвый старик из армии Шакала сумел перехитрить охрану, убил и изувечил самых дорогих для главного врага Карлоса, Джейсона Борна, людей. И, естественно, за этой блестяще задуманной операцией стоит Шакал собственной персоной?
Се n'est pas le contraf[31]. Я сам – да, но не моя подруга! Ты обещал мне!
Медсестра. Не милосердия ангел, а смерти! Человек, известный на острове Спокойствия как Жан-Пьер Фонтен, торопясь изо всех сил, направился в соседнюю комнату. К своему снаряжению.
* * *Большое серебристое, ускоряющее ход судно, два двигателя которого работали на полных оборотах, пробивало путь сквозь водяные валы, то взлетая, то погружаясь в них. Стоя на низком мостике, Джон Сен-Жак маневрировал катером, направляя его мимо опасных рифов, распознавать которые он умудрялся по памяти, а также при помощи мощного прожектора, освещавшего бурные воды, – верхушки рифов возникали то в двадцати, то в двухстах футах перед носом катера. Он непрерывно кричал в радиомикрофон, болтающийся перед его мокрым лицом, вопреки всякой логике надеясь, что ему удастся поднять кого-нибудь на острове Спокойствия.
Он был не далее трех миль от острова – ориентиром ему служил покрытый растительностью небольшой вулканический островок. По прямой остров Спокойствия располагался к Плимуту значительно ближе, чем к аэропорту Блэкберн. И поэтому, если знать расположение мелей, можно легко добраться до него на катере. Правда, это чуть дольше, чем на гидроплане, который взлетал на восток от Блэкберна, делал вираж, чтобы поймать господствующий в этих местах западный ветер, а затем приподнялся на море. Джонни не знал, почему эти вычисления перебивали ход его мыслей, – разве только каким-то непонятным образом они улучшали его настроение: он начинал думать, что делает все, что возможно в данных условиях. Черт подери! Почему всегда он делает все, что возможно в данных условиях, а не самое лучшее? Он не может вляпаться опять – только не теперь, не сегодня! Боже, он всем обязан Мари и Дэвиду! Может быть, даже больше этому сумасшедшему мерзавцу – его зятю, чем родной сестре. Дэвид, сумасшедший Дэвид! У Джонни иногда возникали мысли, знает ли Мари вообще, кем на самом деле является ее муж.
– Задний ход, братец, я займусь этим.
– Ты не можешь, Дэвид, это я сделал. Я их убил!
– Я сказал: задний ход.
– Я попросил тебя о помощи, а не о том, чтобы ты стал мной!
– Но видишь ли, я и есть ты. Я сделал бы то же самое, и это делает меня тобой в моих глазах.
– Это безумие!
– Его часть. Однажды, может быть, я научу тебя, как убивать чисто, не оставляя следов. А пока послушайся юристов.
– Предположим, они проиграют?
– Я тебя вытащу. Избавлю от всего.
– Как?
– Убью снова.
– Не могу поверить в это! Ты – ученый, преподаватель: я тебе не верю, не хочу тебе верить. Ты – муж моей сестры.
– Ну и не верь мне, Джонни. Забудь обо всем, что я тебе говорил, и никогда не рассказывай об этом своей сестре.
– Это – тот, другой человек внутри тебя, так?
– Ты очень дорог Мари.
– Это – не ответ! Здесь, вот сейчас, ты – Борн? Джейсон Борн!
– Мы никогда не будем впредь распространяться об этом, Джонни. Ты меня понял?
Нет, он никогда не мог этого понять, подумал Сен-Жак, когда порывы ветра и вспышки молнии, казалось, охватывали катер со всех сторон. Даже тогда, когда Мари и Дэвид воззвали к его быстро рассыпавшемуся на части эго, предложив начать новую жизнь, на островах. Сори деньгами, сказали они, построй для нас дом, а потом решай, чем тебе дальше заниматься. В пределах разумного мы тебя поддержим. Почему же они пошли на это? Зачем?
Даже не «они», а он. Джейсон Борн.
Джонни Сен-Жак понял это прошлым утром, когда пилот, совершающий полеты на их остров, сообщил ему по телефону, что кто-то справлялся в аэропорту о женщине с двумя детьми.
«Однажды, может быть, я научу тебя, как убивать чисто, не оставляя следов». Джейсон Борн.
Огни! Он увидел огни на пляже острова Спокойствия. До берега оставалось менее мили!
* * *Дождь обрушивался стеной на старого француза, порывы ветра шатали его из стороны в сторону по мере того, как он пробирался по дорожке к вилле № 14. Он нагибался, щурился, вытирал лицо левой ладонью, в правой он сжимал оружие – пистолет с глушителем. Он держал пистолет за спиной, как делал много лет назад, когда бегал по железнодорожным путям с палочками динамита в одной руке и немецким «люгером» – в другой, готовый выбросить и то и другое при появлении патруля наци.
Кто бы ни были те, кого он встретит на другом конце дорожки, для него они – обычные боши. Боши – и никто больше. Он слишком долго подчинялся другим! Его жена умерла, теперь он сам себе голова, потому что ничего не осталось: только его собственные решения, чувства, его личное понимание, что справедливо, а что – нет. А Шакал поступал несправедливо! Подручный Карлоса мог смириться с убийством женщины – это был долг, расплату за который он мог рационально себе объяснить, – но только не детей, и уж точно – не с посмертными увечьями. Это против Бога, а он и его жена вскоре предстанут перед Ним, – им обязательно нужны хоть какие-нибудь смягчающие обстоятельства в его глазах.
Надо остановить ангела смерти! Что она может сейчас делать? Что за пожар, о котором она болтала?.. И вдруг он увидел его – огромный всплеск пламени, видимый сквозь окружающие четырнадцатую виллу кусты. В окне! В том самом окне, за которым должна быть спальня этого роскошного розового коттеджа.
Фонтен добрался до выложенной плитами дорожки, которая вела к входной двери, и в этот момент земля поколебалась: прямо перед ним ударила молния. Он упал, потом еле-еле поднялся, стал на колени и на четвереньках пополз к крыльцу, над которым на ветру болтался фонарь. Он пытался дергать, тянуть, толкать дверь, но замок не поддавался, и она оставалась закрытой; тогда он выстрелил, дважды нажав на курок пистолета, и выбил замок. Встав на ноги, он зашел внутрь.
Из спальни слышались стоны. Старый француз на полусогнутых подкрался к ее двери – пистолет ходуном ходил в его руке. Собрав последние силы, он пинком распахнул ее, и перед ним предстала сцена, которую можно увидеть в аду.
Медсестра, захватив голову старика в проволочную удавку, тянула свою жертву вниз, в полыхавшую на полу лужу керосина.
– Arretez! – заорал человек, которого называли Жан-Пьер Фонтен. – Assez! Maintenant![32]
В комнате вспыхивали языки пламени и разгорался настоящий пожар. Прогремели выстрелы, и было слышно, как на пол рухнули тела.
* * *Огни пляжа приближались, а Джон Сен-Жак продолжал непрерывно кричать в мегафон:
– Это я! Это Сен-Джей прибывает! Не стрелять!
Но остроносый серебристый катер приветствовала очередь из автоматического оружия. Сен-Жак растянулся плашмя на палубе и не переставая кричал:
– Я прибываю, сейчас выскочу на берег! Не стрелять, черт побери!
– Это вы, хозяин? – зазвучал испуганный голос, усиленный мегафоном.
– Хотите получить на следующей неделе жалованье?
– О да, мистер Сен-Джей! – Установленные на пляже громкоговорители перебивали свист ветра и раскаты грома, шедшие с Бас-Тера: – Эй, на берегу! Не стрелять! С лодкой все о'кей! Это – наш хозяин, мистер Сен-Джей!
Катер словно пуля вылетел из воды и остановился – двигатели взревели, лопасти винта мгновенно погрузились глубоко в темный песок, остроносый корпус затрещал от удара. Сен-Жак поднялся на ноги из своей эмбриональной позы и перепрыгнул через планшир.
– На виллу двадцать! – заорал он что было мочи на бегу по направлению к каменным ступенькам, которые вели к дорожке. – Эй, ребята, все – туда!
Он уже взбегал по скользкой от хлеставшего дождя лестнице, как вдруг внезапно задохнулся, – его мир взорвался мириадами звезд. Выстрелы!! Один за другим. С восточного ответвления дорожки! Он ускорил бег, перескакивая сразу через две-три ступеньки; наконец он оказался наверху и как одержимый помчался к двадцатой вилле. Когда он взглянул направо, к его панике прибавились недоумение и ярость. Люди – мужчины и женщины из его персонала – сгрудились у входа на виллу № 14... Кто жил там?.. Боже мой, судья!!
Его легким не хватало воздуха, мускулы и сухожилия на ногах были готовы вот-вот порваться, когда он наконец добежал до дома своей сестры. Он промчался через ворота, подбежал к двери, ударил по ней всем телом и ворвался внутрь. Сначала его глаза расширились от ужаса, потом – от невероятной боли, и он со стоном опустился на колени. На абсолютно белой стене очень четко выделялась темно-красная надпись: «Джексон Борн – брат Шакала».
Глава 14
– Джонни, что с тобой? Джонни! – Голос сестры пробивался к нему: одной рукой она баюкала его, другой схватила за шевелюру, едва не отделив ее от черепа. – Ты меня слышишь? Все в порядке, братик! Дети – на другой вилле, с нами все в порядке!
Склонившиеся над ним лица постепенно появлялись из мутной пелены. Здесь были оба старика: один – из Бостона, второй – из Парижа.
– Вот они! – заорал Сен-Жак, пытаясь вскочить, но тут же был остановлен Мари, навалившейся на него всем телом. – Я убью этих ублюдков!
– Нет!! – прокричала сестра, не давая ему двигаться; ей помогал один из охранников, сильные черные руки которого крепко держали ее брата за плечи. – В данный момент они – наши самые лучшие друзья.
– Ты не знаешь, кто они такие! – крикнул Сен-Жак, стараясь высвободиться.
– Нет, знаю, – прервала его Мари. Наклонясь к брату, она прошептала: – Достаточно для того, чтобы понять, что они приведут нас к Шакалу...
– Они работают на Шакала!
– Один работал, – сказала сестра. – Второй и слыхом не слыхивал о Карлосе.
– Ты не понимаешь! – прошептал Сен-Жак. – Они – старики, парижские старики из армии Шакала! Конклин добрался до меня в Плимуте и объяснил... они – убийцы!
– Опять-таки только один из них, да и то в прошлом: ему больше незачем убивать. Что касается второго, то это глупая, просто нелепая ошибка, и больше ничего. Благодари за это Бога, точнее, этого старика.
– Полное безумие!
– Безумие, – согласилась Мари, сделав знак охраннику, чтобы тот помог брату подняться. – Успокойся, Джонни, нам есть о чем потолковать.
* * *Буря унеслась прочь, как разбушевавшийся и нежеланный гость. Она скрылась в ночи, оставив кровавые следы своего гневного присутствия. Первые утренние лучи осветили небосклон на востоке, и из предрассветного марева мало-помалу стали выплывать голубовато-зеленые контуры островов гряды Монсеррат. Первые лодки потихоньку и словно бы на ощупь выплывали на привычные места рыбной ловли, так как сегодняшний улов означал возможность прожить еще один день. Мари, брат и оба старика расположилась вокруг столика на балконе незанятой виллы. После кофе они проговорили почти целый час, отстраненно касаясь пережитого ужаса и бесстрастно анализируя факты. Престарелого псевдогероя Франции заверили, что последний долг в отношении его жены будет выполнен, как только наладится телефонная связь с главным островом. Старику хотелось, чтобы Режин похоронили на островах: она бы это оценила. Во Франции ее ничто не ждало – лишь унизительно безвкусная могила. Если это возможно...
– Возможно, – заявил Сен-Жак. – Благодаря вам моя сестра осталась в живых.
– Из-за меня, молодой человек, она могла умереть.
– Вы действительно убили бы меня? – спросила Мари, внимательно наблюдая за старым французом.
– Безусловно – нет. После того, как я воочию убедился в том, что Карлос запланировал для меня и моей жены. Это он нарушил контракт, а не я.
– А до того?
– До того, как увидел шприцы и понял, что было и так очевидно?
– Да!
– Это трудный вопрос: контракт есть контракт. Однако моя жена умерла, и частично ее решение проститься с жизнью было продиктовано тем, что она почувствовала, какую ужасную цену я должен заплатить. Выполнить это условие монсеньера значило забыть о причине ее смерти, понимаете? Но даже после ее смерти заслуги монсеньера нельзя полностью отрицать: он дал нам возможность прожить годы относительного счастья. Если бы не он, это было бы нереально... Я просто не знаю... Может, я посчитал бы, что должен ему вашу жизнь – вернее, вашу смерть, – но точно не детей... и наверняка не все остальное.
– Что все остальное? – спросил Сен-Жак.
– Не спрашивайте об этом.
– Думаю, вы бы убили меня, – сказала Мари.
– Я просто не знаю. В этом не было ничего личного. Вы для меня как бы не существовали, вы были всего лишь явлением, частью делового соглашения... Правда, я уже говорил, моя жена умерла, а я – старик, которому не так много осталось. Возможно, взгляд ваших глаз или мольба о детях... Кто знает, может, я направил бы пистолет на себя. И опять-таки, может, и нет.
– Господи, вы – настоящий убийца, – тихо сказал Джон.
– Я много убивал, мсье. В этом мире я не жду прощения, мир иной – другое дело. Всегда были обстоятельства...
– Галльская логика, – сделал ремарку Брендон Патрик Пьер Префонтен, бывший судья первой инстанции в Бостоне, рассеянно дотрагиваясь до свежего пореза на шее пониже немного опаленных седых волос. – Благодарю Небо, что мне никогда не приходилось выступать перед трибуналом – ни одна сторона, по правде говоря, по-настоящему не виновата. – Лишенный мантии судья кашлянул. – Видите ли, перед вами – преступник, заслуженно осужденный и честно отбывший срок наказания. Единственное, чем можно оправдать мои преступления, так это тем, что я попался, тогда как очень многие – нет.
– Может быть, мы все-таки связаны родственными узами, monsieur le Juge[33], – поделился соображением француз.
– Для сравнения, сэр, замечу: моя жизнь больше похожа на жизнь святого Фомы Аквинского...
– Шантаж, – перебила его Мари.
– Нет, вообще-то, против меня было выдвинуто обвинение в должностном преступлении. Получение вознаграждения за благоприятные решения – такого рода дела... Боже мой, уж этот мне недотрога Бостон! В Нью-Йорке – это стандартная процедура: "Оставь свои деньги у бейлифа[34], чтоб всем хватило".
– Я говорю не о Бостоне, а о том, почему вы здесь. Вас шантажировали...
– Это слишком упрощенно, но в принципе корректно. Как я говорил вам, человек, который оплатил информацию о том, куда вы отправились, выдал мне дополнительно кругленькую сумму, чтобы я попридержал язык за зубами. Учитывая это обстоятельство, а также то, что на ближайшее время у меня не было назначено встреч, я посчитал логичным продолжить расследование. В конце концов, если малая толика, которую я узнал, принесла так много, то сколько я мог получить, если бы мне удалось выяснить еще кое-что?
– Это вы говорили о галльской логике, мсье? – вставил француз.
– Всего лишь простая последовательность вопросов, вытекающих один из другого, – ответил бывший судья, взглянув сначала на Жан-Пьера и вновь обратившись к Мари: – Тем не менее, дорогая моя, я мог бы выгодно использовать информацию, которая оказалась бы весьма полезной в общении с моим клиентом. Попросту говоря, ваша личность скрывалась и вы были взяты под защиту правительства. Это – серьезный момент, способный испугать весьма сильного и влиятельного человека.
– Я должна знать его имя, – сказала Мари.
– Тогда мне также может потребоваться защита, – заметил Префонтен.
– Это я вам обещаю...
– И, может быть, кое-что еще, – продолжил старый разжалованный судья. – Мой клиент даже не подозревает, что я отправился сюда, и не знает, что здесь произошло. Если я опишу, что я пережил и чему был свидетелем, то только подкину дровишек в костер его щедрости. Он с ума сойдет от страха при мысли о том, что даже косвенно замешан в такие дела. Кроме того, прошу учесть, что эта тевтонская амазонка меня едва не убила, поэтому я по-настоящему заслужил кое-что еще.
– Тогда и мне причитается, мсье, за то, что я спас вам жизнь?
– Если бы у меня было хоть что-то ценное, кроме юридических консультаций, которые я могу оказать, и они к вашим услугам, я с радостью поделился бы с вами. Если я получу что-то в будущем, то поступлю так же, кузен.
– Merci bien, cousin[35].
– D'accord, mon ami[36], только с одним условием: ирландские монахини не должны слышать нас.
– Вы не выглядите бедным человеком, судья, – сказал Джон Сен-Жак.
– Значит, внешность столь же обманчива, сколь и давным-давно забытое звание, которым вы так великодушно воспользовались... Должен также добавить, что мои требования не отличаются экстравагантностью, так как я один на белом свете, а заботы о моем теле не требуют каких-либо роскошеств.
– Выходит, вы тоже потеряли свою подругу?
– Это не совсем так. Моя жена оставила меня еще двадцать девять лет назад, а мой тридцативосьмилетний сын – теперь он процветающий адвокат на Уолл-Стрит – носит ее фамилию, и, когда любопытствующие задают ему вопросы, он отвечает, что никогда меня не знал. Я его не видел с тех пор, как ему исполнилось десять лет, – это было не в его интересах, понимаете ли.