– Чтобы пустить мне пулю в висок, когда я не буду ожидать ничего подобного?
– Нет, док. В отношении вас никаких пиф-паф не будет. Вы слишком ценная фигура!
* * *– Ценная фигура? – словно эхо прозвучало в гостиной на Бруклин-Хайтс. – Не то слово, он как золотой самородок... Этот еврей трудился над головами самых крупных шишек в Вашингтоне. То, что он знает, наверное, стоит целого Детройта, – сказал саро supremo.
– Вам никогда не завладеть этими знаниями, Луис, – произнес привлекательный мужчина средних лет, одетый в дорогой шерстяной костюм. Он сидел напротив хозяина дома. – Вам не удастся его расколоть.
– Посмотрим, посмотрим... Мы уже работаем над этим, мистер Парк-авеню, Манхэттен. Смеха ради предположим, что мы добрались до информации... Сколько она стоит, по-вашему?
Гость позволил себе тонкую усмешку.
– Детройт? – переспросил он.
– Va bene![79] Вы мне нравитесь, у вас есть чувство юмора. – Мафиози опять стал серьезен. – Пять миллионов по-прежнему в силе в отношении этого Борна-Уэбба, верно?
– С одним уточнением.
– Не люблю уточнений, мистер юрист. Мне они совсем не нравятся.
– Мы можем обратиться к кому-нибудь другому. В этом городе есть и другие люди...
– Послушайте, я сейчас вам кое-что объясню, синьор адвокат. Я не преувеличиваю, только мы – мы, и больше никто – занимаемся такими делами. Мы не вмешиваемся в операции других «семей», понимаете, что я имею в виду? Наши старейшины пришли к выводу, что убийства – это сугубо личное дело, а вмешиваться в дела других – только кровь себе портить.
– Может, вы все же выслушаете мое условие? Не думаю, что вы станете возражать.
– Выстреливайте!
– Меня бы устроило другое слово.
– Ну тогда – продолжайте...
– Премия в два миллиона долларов, если в условия контракта будут включены жена Уэбба и его дружок Конклин.
– Заметано, мистер Парк-авеню, Манхэттен.
– О'кей. А теперь вернемся к остальным делам.
– Я бы хотел поговорить об этом еврее.
– Дойдет и до него черед...
– Нет! Давайте теперь.
– Хватит командовать! – вспылил адвокат одной из самых престижных юридических компаний Уолл-Стрит. – Послушай, итальяшка, не такая ты важная птица, чтобы позволять себе...
– Эй, farabutto![80] Co мной так не разговаривают!
– Я буду говорить с тобой так, как мне нравится... Выглядишь ты, конечно, как настоящий мужик. И это твой плюс. – Юрист спокойно положил ногу на ногу. – Но внутри-то у тебя все по-другому, а? Нежное сердце, а может, точнее, крепкая поясница... Для смазливых мальчишек?
– Silenzio![81] – Итальянец подскочил на диване.
– У меня нет ни малейшего желания болтать об этом. Но мне кажется, что в «Коза ностре» не так уж обожают голубых... А ты как думаешь?
– Ах ты, сукин сын!
– Знаешь, Луис, когда я в молодости служил в Сайгоне армейским юристом, мне пришлось защищать одного лейтенанта, которого застукали с вьетнамским мальчишкой. При помощи юридических уверток и двусмысленных положений в воинском уставе в отношении гражданских лиц мне удалось спасти его, но само собой, он вынужден был уйти в отставку. К сожалению, пожить ему так и не удалось: через два часа после объявления приговора он застрелился. Видишь ли, он оказался в положении изгоя, был опозорен в глазах своего окружения и не смог выдержать этого.
– Довольно, вернемся к вашему делу, – хриплым голосом предложил саро supremo.
– О'кей... Первое: на столике в прихожей я оставил конверт. В нем – плата за трагическое происшествие с Армбрустером в Джорджтауне и не менее трагический случай с Тигартеном в Брюсселе.
– От этого жида доктора, – перебил его мафиози, – мы знаем, что остались еще двое: посол в Лондоне и адмирал, который возглавляет Объединенный комитет начальников штабов. Не хотите приплюсовать их к премии?
– Может быть, попозже, Луис, но не сейчас. Они оба знают очень мало, им ничего не известно о финансовых операциях. Бартон думает, что мы что-то вроде ультраконсервативного ветеранского лобби, возникшего после вьетнамского позора; для него это – правовая граница, за которую он ни в коем случае не перейдет, – его можно понять: сильные патриотические чувства и все такое. Эткинсон просто богатый дилетант; он делает то, что ему говорят, но не знает ни зачем, ни для кого. Он сделает все, что угодно, лишь бы удержаться при Сент-Джеймском дворе; связь он поддерживал только с Тигартеном... Кон-клин наткнулся на золотую жилу, когда он вышел на Суэйна, Армбрустера, Тигартена и, само собой, Десоула, но эти двое – всего лишь витрина, хотя и вполне респектабельная. Я даже удивляюсь, как они вообще попали в эту компанию.
– Когда это выяснится, я сообщу вам об этом бесплатно.
– Да? – Адвокат приподнял бровь.
– Это дело времени. Что у вас еще?
– Две вещи – обе очень важные. Первая – это совет! Я дарю его вам. Избавьтесь от своего нынешнего дружка. Он ходит в такие места, где ему не следует бывать, и швыряется деньгами, как дешевка. Мне сообщили, что он хватается своими связями в высоких сферах. Нам неизвестно, о чем еще он болтает, знает ли он что-то или дошел своим умом, но это нас беспокоит. Мне кажется, это должно беспокоить и вас.
– Il prostitute![82] – прорычал Луис, стукнув кулаком по дивану. – Il pinguino![83] Считайте, что он уже труп.
– Расцениваю вашу реакцию как благодарность. Второе дело более важное, во всяком случае для нас. Я имею в виду эпизод с Суэйном. В его доме был дневник, который наш человек в Манассасе не смог найти. Дневник стоял на полке, у него был такой же переплет, как у остальных книг в этом ряду. Человек, который взял его, хорошо знал, что берет.
– И что требуется?
– Садовник был вашим человеком. Его внедрили туда, чтобы он выполнил задание, и ему сообщили только один номер для связи, который был безопасен, а именно: номер телефона Десоула.
– Дальше?
– Для того чтобы выполнить задание – обеспечить достоверность самоубийства, он должен был изучить привычки Суэйна. Вы говорили мне об этом с тошнотворными подробностями, когда требовали свой умопомрачительный гонорар. Не так уж трудно представить себе: ваш человек подглядывает за Суэйном в его кабинете и видит, что генерал постоянно берет с полки одну и ту же книгу, что-то записывает в нее и ставит на место. Это должно было заинтересовать его: вероятно, книга представляет определенную ценность. Почему бы ее не взять? Я бы наверняка взял, вы бы тоже. Так где дневник?
Мафиози медленно поднялся и с угрозой произнес:
– Послушай, адвокат, ты много чего напридумывал, чтобы сделать такой вывод... Но у нас нет этой книги, и я объясню тебе почему! Если бы у меня было хоть что-то записанное на бумаге, при помощи чего я смог бы поджарить твою задницу, я швырнул бы дневник прямо сейчас тебе в лицо, capisce?
– Твои слова не лишены логики, – заявил холеный адвокат, положив ногу на ногу, между тем как возмущенный Луис уселся на диван. – Фланнаган, – прибавил правовед с Уолл-Стрит. – Да... разумеется, это Фланнаган. Он и его сука-парикмахерша должны были чем-то подстраховать себя... Это на них похоже, и у меня словно камень с души свалился. Но они не смогут воспользоваться дневником не засветившись. Примите мои извинения, Луис.
– Теперь у вас все?
– Кажется, да.
– Тогда возвращаюсь к жиду психиатру.
– А что с ним такое?
– Как я уже говорил, он дорогого стоит.
– Без начинки, по-моему, его цена – сущая безделица.
– Как бы не так, – отпарировал Луис. – Я говорил Армбрустеру до того, как он сам стал для вас помехой, что и у нас есть доктора. Специалисты в своем деле, и среди них такие, которые изучают реакции двигательных нервов и «форсируемых ментальных реакций при условии внешнего управления», – это я специально заучил. Эффект – как от выстрела в голову, только без всякой там крови.
– Думаю, в этом что-то есть.
– Можете поставить в заклад свой загородный дом. Мы переводим этого еврея в одно местечко в Пенсильвании... Что-то типа санатория, где лечат от алкоголизма и вправляют мозги только самым богатым... Вы понимаете, о чем я?
– Думаю, понимаю. Великолепное медицинское оборудование, вышколенный персонал, прекрасные специалисты, территория охраняется...
– Ну, ясно, понимаете. Много вашего брата прошло через это заведение...
– Продолжайте, – прервал его адвокат, взглянув на золотой «Ролекс». – У меня не так уж много времени.
– Спокойно. По мнению моих специалистов – я нарочно использую слово «мои», если вы следите за моими словами, – скажем, дней через пять пациент будет «так накачан, что на Луну взлетит»... Это их выражение, а не мое, Бог знает, почему они так говорят. В промежутке между сеансами ему предоставляется великолепный уход. Вводят всякие нейтрализаторы и что там еще, обеспечивают соответствующие физические нагрузки, хороший сон и все такое прочее... И мы ведь тоже заботимся о своем здоровье, адвокат?
– Конечно, некоторые для здоровья даже в сквош через день играют...
– Извините меня, мистер Парк-авеню, Манхэттен, но сквош для меня как кабачки, которые я обожаю.
– Разве вы не знаете, что лингвистические и культурные различия постепенно стираются?
– Ну, с этим не поспоришь, consigliere.
– Да уж... Кстати, я – простой адвокат.
– У вас есть время. Вы еще вполне можете стать советником.
– Наша жизнь быстротечна, Луис... Вы продолжите? Или я ухожу?
– Продолжаю, мистер адвокат... Всякий раз перед тем, как этого еврея психиатра станут «накачивать для полета на Луну», он будет в хорошей форме, согласны?
– Да, возможны периодические ремиссии в нормальное состояние... Но вообще-то я не врач.
– Не знаю, что вы, мать вашу, там бормочете, но и я не врач, поэтому верю моим спецам на слово. Видите ли, всякий раз, когда его будут накачивать наркотиками, его внутренний разум будет совершенно ясен: вот ему и станут выдавать имя за именем. Многие, может быть даже большинство, не будут для него ничего значить, но время от времени то или другое имя вызовет его реакцию. С каждым именем будут проводить то, что они называют зондированием – нахождением обрывков информации, достаточных для того, чтобы составить примерный портрет того или иного человека, о котором он будет рассказывать. Итак, сведений будет достаточно, чтобы запугать до смерти человека, когда мы до него доберемся. Времена сейчас тяжелые, а этот жид психиатр обслуживал самых важных людей в Вашингтоне: как в правительстве, так и вне его. Ну и как это вам, мистер адвокат?
– Да, несомненно, дело стоящее, – изучающе глядя на саро supremo, ответил адвокат. – Хотя документы, по правде говоря, были бы предпочтительнее...
– Как я уже говорил, мы над этим работаем, но нужно время. А «накачка» – прямо сейчас, immediate. Через пару часов доктор будет уже в Пенсильвании. Хотите, заключим договор? Вы и я?
– Какой договор? Вы хотите продать то, чего у вас нет и, может быть, никогда не будет?
– Эй, вы что, не знаете, кто я?
– Уверен, мой ответ вам вряд ли понравится...
– Ладно, бросьте. Давайте договоримся так: через день-два или неделю мы встретимся, и я передам вам список людей, которые, по моему мнению, вам интересны. К этому времени у меня будет информация о них. И такая информация, которую не так-то легко достать. Вы выберете из списка одного-двух, а может, и никого, – что вы теряете? В конце концов, это договор только между вами и мной. Никто другой, кроме моего специалиста и его ассистента, не будет в этом замешан, да и они ничего не будут знать: они не знают вас, вы – их.
– Негласный договор, так сказать?
– Не так сказать, а именно так! В зависимости от важности информации я буду назначать цену. Это может быть тысяча или две, может, и Двадцать, а может, и бесплатно, кто знает? Все будет без обмана, Потому что я заинтересован в вашем бизнесе, capisce!
– В этом что-то есть.
– Знаете, что говорит мой спец? Он говорит, что мы можем открыть свой бизнес: похитить несколько психиатров, обслуживающих серьезных клиентов из сената или даже Белого дома...
– Я все понял, – перебил адвокат, поднимаясь, – но время не терпит... Я жду ваш список, Луис. – Адвокат направился через небольшой мраморный холл к выходу.
– Разве вы не захватили с собой атташе-кейс с секретом, синьор адвокат? – поинтересовался, поднимаясь с дивана, Луис.
– Чтобы затрезвонили всякие штучки возле дверей?
– Ничего не поделаешь: мы живем в жестоком мире.
– Да что вы говорите!
Едва за адвокатом с Уолл-Стрит закрылась дверь, Луис буквально бросился к столику, инкрустированному в стиле эпохи королевы Анны, и схватил телефонный аппарат.
– Рогатая паскуда! – бормотал он, набирая номер. – Садовод сраный... Марио?!
– Привет, Лу, – раздался приятный голос из Нью-Рошеля. – Держу пари, ты звонишь, чтобы поздравить Энтони с днем рождения!
– Кого поздравить?
– Моего сына, Энтони. Ему сегодня исполнилось пятнадцать, ты разве забыл? В саду собралась вся семья, только тебя не хватает, кузен. Эх, видел бы ты, Лу, каков в этом году сад. Я – великий художник...
– И еще кое-что...
– Что?
– Купи своему Энтони подарок и пришли мне счет. В пятнадцать это может быть и проститутка. Ему пора становиться мужчиной.
– Лу, это уж чересчур. Есть ведь и другие вещи...
– Сейчас для меня важна только одна вещь, Марио. И о ней я хочу услышать от тебя, или я вырву ее из тебя с мясом.
На другом конце провода в Нью-Рошеле воцарилась тишина; после паузы вновь зазвучал приятный голос садовода:
– Я не заслужил, чтобы со мной так разговаривали, кузен.
– Может, да, а может, и нет. Из дома генерала в Манассасе исчезла одна ценная книга...
– А! Значит, хватились ее!
– Вот дерьмо! Она у тебя?
– Была у меня, Лу. Я собирался ее подарить тебе, но... потерял.
– Потерял?! Как, черт бы тебя подрал? Может, в такси забыл?!
– Да не в такси... Я бежал со всех ног, а этот маньяк с ракетами – как его там: Уэбб, что ли? – палил не переставая. Он меня зацепил, я упал, ну и эта чертова книга вылетела у меня из рук... А тут как раз подкатила полиция. Уэбб подобрал книгу, а я что было сил помчался к ограде.
– Так ее подобрал Уэбб?
– Наверное.
– Вот это да!
– Что-нибудь еще, Лу? А то мы как раз собираемся зажечь свечи на торте.
– Слушай, Марио, ты можешь понадобиться мне в Вашингтоне: есть там один чудак без ноги, зато с книгой.
– Эй, подожди, кузен, ты же знаешь мои правила: между деловыми поездками всегда должен быть месяц отдыха. Ты ведь знаешь, сколько времени отнял у меня Манассас! Шесть недель! А прошлым маем Ки-Уэст – три, а может, и все четыре? Я не могу ни позвонить, ни послать домой весточку. Нет, Лу, всегда должен быть месячный перерыв. У меня есть обязательства перед Энджи и детьми. Я не хочу, чтобы при живом родителе у ребят не было отца: у них перед глазами должен быть пример для подражания... Понимаешь, о чем я?
– У меня не кузен, а прямо Оззи Нельсон какой-то! – Луис гневно отшвырнул аппарат и тут же схватил вновь, едва он успел удариться о стол: на корпусе из слоновой кости появилась трещина. – Лучший исполнитель заказных убийств, да и тот идиот безмозглый, – бормотал саро supremo, лихорадочно набирая другой номер. Услышав голос, он ласково сказал: – Привет, Фрэнки-милашка, как дела, дружок?
– А, Лу, привет, – ответил запинаясь томный голос из апартаментов в Гринвич-Виллидж. – Я перезвоню тебе через пару минут? Как раз сейчас я собираюсь посадить в такси мамочку, чтобы ее отвезли в Нью-Джерси. Понимаешь?
– Конечно, приятель. Ладно, через пару минут... – «Мамочку?! Шлюха! Il pinguino!» Луис подошел к зеркальному бару, налил в стакан виски и сделал несколько глотков, чтобы успокоиться. Стоявший на баре телефон зазвонил. – Да? – сказал он, поднимая трубку.
– Это я, Фрэнки. Я уже проводил мамочку.
– Ты примерный сын, Фрэнки. Никогда не забывай свою маму.
– Да я и не забываю, Лу. Ты сам научил меня этому. Помнишь, ты рассказывал, что устроил своей маме похороны, каких никогда не бывало в Ист-Хартфорде.
– Да, я тогда купил всю эту паршивую церковь, парень.
– Здорово, просто великолепно.
– Ладно, давай поговорим о действительно приятных вещах, о'кей? Сегодня у меня тяжелый день, Фрэнки, много суеты, понимаешь, что я имею в виду.
– Конечно, Лу.
– Так вот, мне не терпится. Хорошо бы отдохнуть и разрядиться. Приезжай ко мне, Фрэнки.
– Хорошо, Лу. Я приеду так скоро, насколько позволяет такси. Prostitute! Это будет последнее свидание с жеребчиком Фрэнки.
Выйдя из дома Луиса, адвокат прошел два квартала на юг и еще квартал на восток. Здесь его ждал лимузин, припаркованный возле роскошного дома на Бруклин-Хайтс. Шофер – крепыш средних лет – болтал о чем-то со швейцаром. Заметив хозяина, шофер быстро подошел к задней дверце машины и открыл ее. Несколько минут спустя они двигались в потоке транспорта.
Откинувшись на спинку сиденья, адвокат расстегнул ремень из крокодиловой кожи, нажал на верхний и нижний ободки пряжки, и в руках у него оказалась небольшая катушка.
Он некоторое время разглядывал это миниатюрное записывающее устройство, приводимое в действие звуком голоса. У этого удивительного приспособления был механизм из акрила, на который не реагировали даже самые совершенные детекторы. Адвокат подался вперед и обратился к шоферу:
– Уильям?
– Слушаю, сэр. – Водитель, взглянув в зеркало заднего вида, увидел протянутую руку своего хозяина и тут же протянул свою.
– Отвези домой и перепиши на кассету, понял?
– Слушаюсь, майор.
Манхэттенский юрист вновь откинулся на спинку сиденья и довольно ухмыльнулся: теперь Луис у него в руках. Он не должен был заключать никаких договоров втайне от своей «семьи», не говоря уже о том, чтобы признать свои сексуальные пристрастия.
* * *Моррис Панов сидел рядом с охранником на переднем сиденье. На глазах у него была черная повязка, руки связаны. Охранник сделал это больше для проформы, считая не все инструкции обязательными. Около получаса они ехали в полном молчании. Неожиданно охранник спросил: