– Я с трудом могу вспомнить события прошедшей ночи, – пробормотал «полковник».
– Расскажи ему то, что он хочет услышать, Алексей. Нас это больше не интересует. Сайгонская глава закрыта, так же как и кабульская.
– Хорошо. – Конклин опустился в кресло и помассировал правую лодыжку; он пытался говорить без волнения в голосе, но это ему не всегда удавалось. – В декабре 1970 года во время разведывательно-диверсионного рейда был убит один из твоих людей – это назвали несчастным случаем в результате попадания под «огонь своих». Ты знал, что на самом деле он был приговорен к смерти и убит несколькими мерзавцами из штаба: они имели на него зуб. Этот парень был камбоджийцем, далеко не святым, но он знал все контрабандные тропы, поэтому и был тебе нужен.
– Вижу какие-то фрагменты. Вижу, но не могу вспомнить.
– Факты теперь не так важны, они похоронены вместе с еще несколькими тысячами сомнительных случаев. По всей видимости, кто-то Золотом треугольнике засыпался на переправе большой партии наркотиков. Виновным посчитали твоего разведчика, поэтому несколько шишек в Сайгоне решили, что на его примере всем остальным нужно преподать урок. Они прилетели на твою территорию, спрятались в джунглях и ликвидировали его, сымитировав нападение передового отряда вьетконговцев. Но ты заметил их маневры, так как находился на возвышенности, и взъерепенился. Ты проследил их до вертолета и поставил перед выбором: либо они садятся в вертолет и ты берешь его штурмом, не оставляя никого в живых, либо они возвращаются вместе с тобой в базовый лагерь. Они предпочли второй вариант, а ты выдвинул против них обвинение и заставил полевое командование начать расследование. Вот тогда-то Ледяной Огилви отправился из Сайгона выручать своих парней.
– А потом что-то случилось, верно? Что-то сумасшедшее – все было вывернуто наизнанку... и извращено.
– Именно так. Брайс заставил тебя дать свидетельские показания и выставил маньяком, патологическим лжецом и убийцей, которого – если бы не война, – держали бы в тюрьме строгого режима. Он потребовал, чтобы ты раскрыл свое настоящее имя, а этого ты сделать не мог, поскольку тогда была бы уничтожена твоя семья. Он попытался опутать тебя словесной паутиной, а когда ему не удалось, пригрозил военному трибуналу, что весь мир узнает об этом батальоне ублюдков... А этого они также не могли допустить... Короче говоря, бандитов Огилви отпустили из-за отсутствия доказательств, а тебя после суда пришлось закрыть в бараке и удерживать там силой до тех пор, пока Огилви не улетел в Сайгон.
– Его звали Куан Су, – словно во сне протянул Борн, покачивая головой, словно пытаясь стряхнуть с себя охвативший его кошмар. – Он был еще совсем мальчик, лет шестнадцати – семнадцати. Полученные за наркотики деньги он отсылал домой, на пропитание семье. Другого способа не было... о дьявол! Что бы сделал любой из нас, если бы наши близкие голодали?!
– Об этом ты не мог сказать на суде, понимаешь? Ты знал и молчал. Тебе пришлось скрепя сердце слушать тот вздор, который нес Огилви. Я был тогда там, наблюдал за тобой и могу сказать, что никогда не видел человека, который способен так сдерживать ярость.
– Я не так это вспоминаю – то, что могу вспомнить, конечно. Кое-что всплывает в памяти – не все, но кое-что.
– Тот суд научил тебя приспосабливаться к обстоятельствам, можно сказать, ты стал тогда Хамелеоном. – Их взгляды встретились, и Джейсон тут же отвернулся к экрану.
– А теперь Огилви в Москве, рядом с Шакалом. Как тесен этот дрянной мир, верно? Интересно, он знает, что я – Джейсон Борн?
– Откуда? – вопросом на вопрос ответил Конклин, поднимаясь со стула. – Тогда еще не было никакого Джейсона Борна. Не было даже Дэвида... Существовал диверсант по кличке Дельта-один. Имена были не в ходу, вспоминаешь?
– Я все забываю... А что теперь? – Джейсон указал на экран. – Почему он в Москве? Почему ты сказал, что «Медуза» нашла Шакала? Почему?!
– Потому что он из юридической фирмы в Нью-Йорке.
– Что?! – Борн уставился на Конклина. – Он...
– Председатель совета директоров, – не дал ему договорить Алекс. – Управление занялось им вплотную, а он взял и ускользнул. Два дня назад.
– Почему же, черт подери, ты мне не сказал?! – гневно заорал Джейсон.
– Потому что я ни на минуту не мог поверить, что мы окажемся здесь и будем смотреть на эту картинку. Я и сейчас еще не совсем понимаю, но и отрицать не могу. Кроме того, я не считал, что должен назвать тебе это имя. Ты, может, помнишь, а может, и нет, да к тому же оно могло пробудить в тебе весьма неприятные воспоминания. К чему лишний стресс? И так хватает...
– Хватит, Алексей! – раздраженно сказал Крупкин, делая шаг вперед. – Я слышал слова и имена, которые будят во мне некоторые неприятные воспоминания... Мне кажется, я вправе задать пару вопросов, или, по крайней мере, один. Кто такой этот Огилви? Вы сказали, кем он был в Сайгоне... А чем он занимается теперь?
– Почему бы и нет? – пробормотал Конклин. – Огилви – адвокат из Нью-Йорка. Он возглавляет организацию, которая раскинула свои щупальца по всей Европе и Средиземноморью. Поначалу, нажимая на нужные кнопки в Вашингтоне, эти ребята занимались скупкой компаний: вымогали, покупали под давлением, делили рынки и устанавливали цены. Потом стали заказывать убийства, нанимая для этого лучших профессионалов. Есть твердые доказательства, что они приложили руку к убийствам нескольких высокопоставленных чиновников и военных. Самый последний пример этому – вам, без сомнения, он известен – генерал Тигартен, верховный главнокомандующий войск НАТО в Европе.
– Невероятно!! – прошептал Крупкин.
– Боже мой! – совсем по-деревенски протянул «полковник».
– Эти ребята весьма изобретательны, а Огилви их всех за пояс заткнет. Он похож на паука, который сплел паутину и раскинул над Вашингтоном и всеми европейскими столицами. К несчастью для него, благодаря моему соратнику он, как муха, попался в собственные сети. Его собирались прищучить в Вашингтоне наши люди, но кто-то его предупредил, и позавчера он сумел скрыться. Я не представляю, зачем он приехал в Москву...
– Возможно, я смогу ответить, – произнес Крупкин, посмотрев на «полковника» и кивнув, словно говоря: «Все в порядке». – Я абсолютно ничего не знаю о тех убийствах, о которых вы сказали... Но ваше описание соответствует параметрам одного американского предприятия в Европе, которое многие годы обслуживало наши интересы.
– Каким образом? – спросил Алекс.
– Новые американские технологии, запрещенные к вывозу, вооружение, запасные части к самолетам и вооружению, даже сами самолеты... Все это поставлялось через страны Восточного блока. Сообщаю вам эту информацию и надеюсь, что вы понимаете: я с негодованием буду отрицать, что когда-либо говорил это.
– Понятно, – кивнул Конклин. – Как называется это предприятие?
– У него, собственно говоря, нет названия. Это пятьдесят – шестьдесят компаний с разными названиями, которые управляются из единого центра.
– Название есть, а руководит ими Огилви, – сообщил Алекс.
– Теперь сообразил, – сказал Крупкин. В его глазах появились ледяные искорки, а на лице – маска ярого фанатика. – Могу вас заверить, что нас эта проблема беспокоит в гораздо большей степени. – Дмитрий повернулся к телевизору и уставился на дрожащую на нем картинку; его глаза сверкнули гневом. – Человек, которого вы видите на экране, – генерал Родченко. Он занимает второй по важности пост в КГБ и является советником премьер-министра Советского Союза. Во имя интересов Родины можно пойти на многое, даже и без согласия премьера, только не в этой области, которую вы упомянули. Бог мой, верховный главнокомандующий войск НАТО в Европе! И никогда не пользуясь услугами Карлоса-Шакала! Это не затруднение, это – ужасная катастрофа.
– Какие будут предложения? – спросил Конклин.
– Глупый вопрос, – глухим голосом ответил полковник. – Арестовать, на Лубянку... и дальше – тишина.
– Это проблема так легко не решается, – заметил Алекс. – ЦРУ известно, что Огилви в Москве.
– Ну и в чем же дело? Мы избавим и себя и вас от этой падлы и его преступлений, а потом займемся нашими делами.
– Вам это может показаться странным, но проблема заключается не только в «падле» и его преступлениях и даже не в Советском Союзе. Дело в том, чтобы замять все у нас, в Вашингтоне.
«Полковник» взглянул на Крупкина и спросил его по-русски:
– О чем это он?
– Нам это трудно понять, – ответил Дмитрий, – но для них это действительно важно. Сейчас попробую объяснить.
– О чем он говорит? – раздраженно спросил Борн.
– Кажется, Крупкин собирается прочитать «полковнику» лекцию об американской системе гражданских ценностей.
– Об этом и в Вашингтоне никто не желает слушать, – перебил его по-английски Крупкин и опять перешел на русский: – Видите ли, никто в Америке не станет нас винить за то, что мы воспользовались преступной деятельностью Огилви. У них есть расхожая поговорка, которой можно прикрыть любую вину: «Дареному коню в зубы не смотрят».
– Об этом и в Вашингтоне никто не желает слушать, – перебил его по-английски Крупкин и опять перешел на русский: – Видите ли, никто в Америке не станет нас винить за то, что мы воспользовались преступной деятельностью Огилви. У них есть расхожая поговорка, которой можно прикрыть любую вину: «Дареному коню в зубы не смотрят».
– Что общего у зубов коня с подарками? У него из-под хвоста валится навоз, изо рта капает слюна.
– В переводе эта поговорка кое-что теряет... Этот адвокат, Огилви, без сомнения крепко связан с правительственными кругами; чиновники закрывали глаза на его весьма сомнительную деятельность за взятки. Эта деятельность принесла Огилви десятки миллионов долларов. Законы нарушались, людей убивали, ложь выдавали за правду – по сути дела, процветала махровая коррупция... а ведь вы знаете, что американцы просто помешаны на коррупции. Они навешивают ярлык «потенциальная коррупция» на любое полезное новшество, и с этим ничего невозможно поделать. Они вывешивают грязное белье на всеобщее обозрение как знак высшей доблести.
– Потому что так оно и есть, – перебил его Алекс по-английски. – Этого не могут понять многие из тех, кто живет здесь, потому что у вас другая мания – скрывать все совершенные вами преступления, не давать никому о них говорить, закрывать рты... Но сейчас не время для сравнений, да и мне не пристало читать лекции. Я хочу сказать, что Огилви надо отослать назад, чтобы все счеты были закончены. Вам придется пойти на это «полезное новшество».
– Уверен, что к твоему совету прислушаются.
– Этого недостаточно, – сказал Конклин. – Попробуйте объяснить по-другому. Кроме вопроса его ответственности, важно то, что о его предприятии и о его отношении к смерти Тигартена слишком много известно или будет известно в течение нескольких дней. Вы просто не можете держать его здесь. На вас накинется не только Вашингтон, но и все Европейское сообщество. Будут не только неприятности: подумайте, как это дело повлияет на торговлю, импортно-экспортные операции...
– Ты хорошо все объяснил, Алексей, – перебил его Крупкин. – Предположим, мы окажем подобную услугу, но будет ли учтено, что Москва ничего не утаивала и способствовала выдаче этого преступника американскому правосудию?
– Без вас, само собой, мы не смогли бы обойтись. В данный момент я как бы нахожусь при исполнении служебных обязанностей, поэтому, если возникнет такая необходимость, засвидетельствую это перед обоими комитетами по разведке конгресса.
– А также – что мы не имели отношения к убийствам, в частности к убийству Тигартена...
– Конечно. Именно по этой причине вы согласились на сотрудничество. Ваше правительство возмущено этим убийством.
Крупкин пристально взглянул на Алекса, медленно повернулся, взглянул на экран и тут же снова на Конклина и тихо спросил:
– А генерал Родченко? Что делать с генералом Родченко?
– Это ваше дело, – спокойно ответил Алекс. – Ни я, ни Борн никогда не слышали этого имени.
– Хорошо, – сказал Крупкин. – А то, что вы сделаете с Шакалом на советской территории, – ваше дело, Алексей. Будь уверен, мы поможем, чем сможем.
– С чего начнем? – неторопливо спросил Джейсон.
– С главного. – Дмитрий посмотрел на «полковника». – Товарищ полковник, вы поняли, о чем мы говорили?
– Вполне, Крупкин, – ответил крепыш «полковник», подходя к телефону на мраморном столике. Он поднял трубку и набрал номер – на звонок ответили мгновенно. – Это я, – сказал он по-русски. – Третий мужчина на пленке номер семь идентифицирован неким лицом из Нью-Йорка как американец по фамилии Огилви. С данного момента его надо поставить под наблюдение и не допустить, чтобы он покинул Москву. – Лицо «полковника» пошло красными пятнами, брови поползли кверху. – Этот приказ отменяется! Он лишен дипломатической неприкосновенности, теперь КГБ будет распоряжаться его судьбой... Причина?! Поработай башкой, дубина! Скажи, что, по нашему мнению, он американский двойной агент, которого они вовремя не смогли раскрыть. А потом затяни привычную песню: мол, по недосмотру привечают врагов государства, и только благодаря Комитету им в который раз удастся сохранить свои кресла и так далее. Кроме того, можешь добавить, что им не следует смотреть дареному коню в зубы... Понимаю не больше твоего, дружище, но эти мотыльки в подогнанных костюмах наверняка поймут. Предупреди аэропорты. – «Полковник» повесил трубку.
– Он отдал приказ, – сказал Конклин Борну. – Огилви остается в Москве.
– Плевать мне на этого чертова Огилви! – взорвался Джейсон. – Я приехал за Карлосом!
– Тем священником? – спросил «полковник».
– Да!
– Это проще простого. Мы подцепим генерала Родченко одним концом такой тонкой лески, что он и не почувствует ее. А другой конец будет у вас в руках. Рано или поздно он встретится с этим священником.
– Большего я и не прошу, – сказал Джейсон Борн.
* * *Генерал Григорий Родченко сидел у окна в ресторане «Ласточка», что у Крымского моста. Он любил здесь ужинать: огни на мосту и на медленно плывущих судах успокаивали его, а следовательно, благотворно влияли на пищеварение. Ему нужно было успокоиться, потому что последние два дня с ним происходили какие-то странные вещи. Прав он или не прав? Верны его инстинкты или чутье подводит его? Он еще не мог ответить на эти вопросы, но чутье позволило ему пережить и сумасшедшего Сталина, и хвастливого Хрущева, и маразматика Брежнева. Теперь, при Горбачеве, опять была новая Россия, точнее, Советский Союз, и генерал был рад переменам. Возможно, произойдет некоторое смягчение обстановки и длительная вражда исчезнет навсегда за горизонтом. Правда, горизонт никогда не меняется, он всегда остается горизонтом – отдаленной ровной светлой или темной линией, но всегда непостижимой.
Родченко умел выживать в разных ситуациях и понимал это, но люди, которые умеют выживать, стараются прикрыть себя от потенциальной опасности. Вот и он работал над этим: стал доверенным лицом председателя, экспертом по информации в Комитете, первым связным с американским предприятием, название которого – «Медуза» – известно только ему одному. Через это предприятие по всей России и странам блока осуществлялись огромные поставки товаров. Он был и связным Карлоса-Шакала, которого Он как уговорами, так и подкупом отвлекал от контрактов, за которыми мог стоять Советский Союз. Он был бюрократом в самом высоком смысле этого слова: тайно работал на международной арене, не ожидая ни похвалы, ни славы, всего лишь желая выжить. Так почему же он сделал то, что сделал? Был ли это просто порыв, порожденный усталостью, страхом и желанием послать чуму на оба дома? Нет, такова была логическая последовательность событий, при этом удовлетворялись жизненные интересы его страны, а кроме того, абсолютная необходимость для Москвы отстраниться и от «Медузы» и от Шакала.
По словам генерального консула в Нью-Йорке, с Брайсом Огилви покончено. Консул предложил предоставить Огилви убежище в обмен на информацию о созданной им в Европе сети. Волновали же генерального консула в Нью-Йорке не финансовые махинации Огилви, во время которых было нарушено столько законов, что все суды не смогли бы распутать эти дела, но скорее убийства, которые были широко распространены и включали в себя ликвидацию высокопоставленных правительственных чиновников США, а также убийство верховного главнокомандующего войск НАТО в Европе. К тому же в Нью-Йорке существовало мнение, что Огилви ради сохранения своих компаний мог отдать приказ об осуществлении в Европе еще нескольких убийств – главным образом тех немногих могущественных руководителей различных фирм, которые понимали сложную систему международных связей, способных привести к некой юридической фирме под тайным кодовым названием «Медуза». Если эти убийства произойдут, пока Огилви в Москве, могут возникнуть неприятные для Москвы вопросы. Следовательно, его как можно скорее надо убрать из Советского Союза... рекомендация, которую легче дать, чем претворить в жизнь.
Внезапно Родченко сообразил, что в эту «пляску смерти» включился еще и параноидальный монсеньер из Парижа. Карлос едва не кричал, требуя встречи. Он звонил из телефона-автомата, но надо было предусмотреть все меры безопасности. Шакал, как и всегда, хотел встретиться в любом месте, где было несколько выходов, и где бы он мог кружить, как ястреб, не объявляясь до тех пор, пока не убедится, что ему ничто не грозит. Наконец, после двух звонков, место свидания было определено. Встреча должна была состояться в соборе Василия Блаженного на Красной площади ранним летним вечером, когда полно туристов. В темном углу справа от алтаря, где были выходы наружу...
Во время третьего телефонного звонка генерал Родченко пришел к такому очевидному и простому решению, что у него на мгновение перехватило дыхание. Вот оно, решение, способное отдалить советское правительство от обоих: и от Шакала, и от Огилви из «Медузы» – в том случае, если цивилизованный мир потребует доказательства дистанции.