После того, как дипломатия и эмбарго не принесли желаемых результатов, хеттам, как великой державе, не оставалось ничего иного, как применить силу. Между 1220 и 1210 гг. хетты организуют военный поход против Милаванды и захватывают этот город{163}. Ахейцы не только теряют свой платцдарм в Малой Азии, но и «житницу Греции» — именно отсюда поступало к ним зерно, которое в самой Греции (несмотря на мнение, будто в ней все есть) выращивать было просто негде. После этого война стала неизбежна.
Глава 15 ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА. ХЕТТЫ И АМАЗОНКИ
Война началась в 1210 году до Р.Х. и продолжалась долгие 10 лет (по другой версии, взятие Трои приходится на 1184 год до Р.Х., соответственно, и начало войны смещается на 1194–й).
Против Трои выступили почти все известные города-государства материковой Греции, а также правители островов Крита и Родоса (к этому времени также захваченных ахейцами). Основными союзниками Трои стали хетты, пеласги и фракийцы. Последние, собственно говоря, и появляются на подмостках истории благодаря тому, что их упомянул в «Илиаде» Гомер. Не углубляясь в описание хода войны (нас интересует здесь, прежде всего, результат) надо отметить несколько моментов, имеющих непосредственное отношение к хеттам.
Хотя хетты прямо не упоминаются в «Илиаде», но как держава, контролирующая Вилусу и захватом Милаванды давшая ахейцам повод к агрессии, Новохеттское царство не могло уклониться от полномасштабного участия в войне, чтобы не «потерять лицо» — а к этому на Востоке относились весьма серьезно. Кроме того, падение Трои открывало для врагов хеттов практически сухопутный маршрут из Европы в Азию через Геллеспонт. А это совсем другой уровень угрозы, чем вторжение ахейцев морем.
Несомненно, хеттские войска в войне участвовали. Об этом свидетельствуют стихи «Одиссеи»:
Здесь «кетейцы» — хетты (египтяне их называли так же). Эврипил, сын Телефа (Телепа — имя хеттское, был царь Телепину) и Астиохи, сестры троянского царя Приама. Таким образом, кетейцами-хеттами командует хетт Эврипил{165}, племянник Приама, выдавшего свою сестру за одного из представителей хеттского царского дома.
Что касается Приама, то он, скорее всего, был пеласгом. В пользу этого свидетельствует один эпизод из Библии, а именно — битва Давида и Голиафа{166}. Описание того, как молодой Давид убил великана-филистимлянина (1 Цар., 17:1-51), известна практически всем. Но мало кто даже из людей, читающих Библию постоянно, помнит, что Голиафа убили дважды. Второй раз филистимский гигант умер не так картинно и не от руки Давида, ставшего к тому времени старцем: «Было и другое сражение в Гобе; тогда убил Елханан, сын Ягаре-Оргима Вифлеемского, Голиафа Гефянина, у которого древко копья было, как навой у ткачей» (2 Цар., 21:19). Здесь же есть и другой персонаж, который «поносит израильтян» (2 Цар., 21:20), аналогично тому, как в первом эпизоде делал это Голиаф. Трудно предположить, что на протяжении одного поколения у филистимлян было два одинаковых гиганта с одним и тем же именем и из одного и того же города.
«В какой из битв погиб Голиаф на самом деле, — пишет автор гипотезы А. Афанасьев, — читатель волен решать по своему усмотрению. Но я бы выбрал второй вариант. И дело здесь не только в том, что рассказ о второй гибели Голиафа, непритязательный, лишенный романтических красок, более правдоподобен, — но и в том, что первая версия, выставившая израильского царя в наивыгоднейшем свете, сильно отдает плагиатом.
Точно такая же история рассказывалась еще под Троей. Когда никто из данайцев не смел выйти на единоборство с Гектором, старец Нестор, стыдя и возбуждая, рассказал данайцам одну из историй своей молодости. Будто некогда сошлись на плодородных полях Пелопоннеса два войска; впереди одного из них стоял «богу подобный» богатырь Эревфалион; он выкрикивал себе поединщика, но все трепетали, и выйти не решился никто. Вызов принял тогда совсем еще юный Нестор:
Не правда ли, узнаваемый сюжет? Самый юный принимает вызов поединщика, перед которым все трепещут, — и побеждает. Можно даже довольно точно сказать, от кого услышал Давид эту рассказанную под Троей историю: от филистимского царя, носившего очень характерное имя — Анхуз.
Если бы древние римляне взяли на себя труд вчитаться в Библию, думаю, они очень удивились бы, обнаружив имя Анхуза на страницах иудейского Священного Писания. Ведь сходное имя — Анхиз — носил их собственный легендарный предок. Анхизом звался престарелый троянский герой, которого на плечах вынес из горящей Трои его сын Эней, родоначальник римской аристократии.
В античных источниках, кажется, нигде не говорится, что Анхиз после гибели Трои переселился в Палестину, но известно, что он вместе с сыном некоторое время жил на Крите — главной морской базе филистимлян (Вергилий в «Энеиде» только намекает на это, а Овидий в «Метаморфозах» говорит об этом прямо). Поэтому, взяв на себя смелость оспорить мнение Вергилия, будто Анхиз умер на Сицилии, можно предположить, что троянский герой под именем Анхуза окончил свои дни в Палестине. Во всяком случае, такая версия хорошо объясняет знакомство царя Давида с историей троянско-греческого конфликта.
Давид состоял телохранителем Анхуза (1 Цар., 28: 2) и за время прохождения службы вполне мог наслушаться от словоохотливого старика разных троянских побасенок, историй и преданий, которыми потом, по воцарении, украсил свою биографию»{168}.
Если Анхиз, родственник царя Трои, бежал к пеласгам в Ханаан-Палестину, а не к хеттам, то с большой долей вероятности можно утверждать, что он не хетт, а пеласг. Соответственно, пеласг и сам Приам.
Однако вернемся к хеттам. Еще один эпизод Троянской войны, описанный в «Илиаде», свидетельствует, хоть и косвенно, о справедливости утверждений об участии в ней предков славяно-русов — хеттов. На помощь троянцам приходят амазонки во главе со своей царицей Пентесилеей, которая погибает от руки Ахилла.
Еще Татищев высказал убеждение, что амазонки греческих мифов — это славяне{169}. Так же считает и Ломоносов: «Амазоны, или алазоны, славенский народ, по-гречески значат самохвалов; видно, что сие имя есть перевод, славян, то есть славящихся, со славенского на греческий»{170}. Действительно, алазон в переводе с греческого — «бахвал», «хвастун», «кичливый». Но какое, казалось бы, отношение к алазонам имеют амазонки, выжигавшие якобы правую грудь, чтоб ловчее управляться с луком? Самое прямое.
Грекам, которым не за что было любить славный народ хеттов, показалось мало перевести хеттское самоназвание «славные» как «хвастуны». Они пошли еще дальше, и в обязательной перед каждым сражением перебранке (интересная, кстати, аналогия: брань — перебранка — оборона…) переиначили алазонов в амазонов — безгрудых. То есть, вы с виду мужчины, но на самом деле — не воины, а бабы, только без грудей. На это сравнение ахейцев вполне могло натолкнуть то, что у хеттов женщины и на конях скакали, и на войну хаживали — по крайней мере, аристократки: «Вот женщины у вас, хеттов, мужики, а вы при них — бабы безгрудые».
А через полтысячи лет, когда гомеровский эпос решили записать, поди разберись, что там было в устном варианте: то ли алазоны, то ли амазоны, а то и вовсе амазонки. Так и вошло насмешливое прозвище в мифологию, беллетристику и Геродотову историю.
Надо вспомнить и то, что река, на которой зарождалась государственность хеттов, называлась Галис (ныне Кызыл-Ирмак). Галис по-гречески — Ализон, а люди, давшие название этой реке — ализоны-алазоны. Здесь же впоследствии находилась область Галатия (Алазия), названная якобы в честь переселившегося сюда «кельтского» племени галатов. Вот только не странно ли, что местность называется то по-хеттски, то по-гречески, то по-кельтски, но все эти слова — однокоренные?
Геродот нисколько не сомневался ни в существовании амазонок, ни в том, что они неоднократно воевали с эллинами{171}, и считал их прародительницами савроматов, которые произошли, по его мнению, от амазонок и скифов{172}. При этом амазонки прибыли на кораблях из Малой Азии, из района устья реки Галис — единственного места, где хетты сохраняли в то время выход к Черному морю.
«После победоносного сражения при Фермодонте эллины (так гласит сказание) возвращались домой на трех кораблях, везя с собой амазонок, сколько им удалось захватить живыми. В открытом море амазонки напали на эллинов и перебили [всех] мужчин. Однако амазонки не были знакомы с кораблевождением и не умели обращаться с рулем, парусами и веслами. После убиения мужчин они носились по волнам и, гонимые ветром, пристали наконец к Кремнам на озере Меотида»{173}.
Скорее всего, это были хеттские женщины, которых захватили во время войны греки, решившие отправить добычу домой на кораблях. Только добыча оказалась кусачей. Как бы то ни было, эта история — еще одно подтверждение родственных связей между хеттами-скифами-савроматами.
Есть у Геродота, Страбона, Павсания и других античных историков и географов упоминания о том, что алазоны впоследствии жили между скифами на реке Южный Буг, рядом с греческой колонией Ольвия, куда и поставляли, будучи оседлыми земледельцами, зерно на продажу{174}.
* * *После разгрома хеттского войска и смерти его предводителя Эврипила дни Трои были сочтены. Не будем гадать насколько подлинна история о Троянском коне, в честь которого современные хакеры называют свои вредоносные программы, хотя, скорее всего, доля истины в ней есть. Стоит отметить, что именно по поводу этого коня сказана в «Илиаде» знаменитая фраза: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Никто, собственно, особо и не задумывается, почему надо бояться данайцев, если осаждали Трою и оставили подарок с секретом ахейцы? Здесь надо вспомнить, что данайцы — это тоже пеласги. У Еврипида написано:
Таким образом, данайцы — это пеласги, оставшиеся в Греции под властью ахейцев и выступившие против родственных им троянцев на стороне врагов. Поэтому и надо бояться данайцев, ибо подарок предателей не может быть от чистого сердца.
Действительно ли троянцы настолько ошалели от радости, что сломали стену и ввезли коня в город, или нет, но так или иначе Троя была взята и разрушена до основания. Из всего огромного семейства Приама уцелели лишь несколько человек: Гелен, Кассандра, супруга Гектора Андромаха и Эней с Анхизом и Асканием.
Больше всего повезло Энею. Он, по преданию, стал прародителем династии альбанских царей, а через них — родоначальником римлян. Свое происхождение от Энея вели Юлий Цезарь и император Август. Пытались назвать его основателем Рима, но вовремя сообразили, что разница между датой падения Трои и датой основания Рима несколько велика для одной человеческой жизни.
Впрочем, греческая традиция смотрит на события гораздо реалистичней чем римская: после падения Трои Эней остался в Троаде и правил уцелевшими троянцами. Затем ему пришлось (видимо, в результате очередного вражеского нашествия) все же переселиться за море, в Эпир или Фессалию — к своим соплеменникам-пеласгам.
Но почему хетты не пришли на помощь троянцам, не прислали очередное подкрепление? Дело в том, что Новохеттское царство как раз в конце XIII века до Р.Х. переживало внутригосударственный кризис{175}. Непрерывные войны ослабили экономику, сократилось мужское население. Находилось в упадке сельское хозяйство. Из письма, адресованного хеттским царем правителю Угарита видно, что в это время хетты испытывали большую нехватку продовольствия. Страна не могла обеспечить себя продовольствием, а импортировать его из-за границы было затруднительно ввиду враждебного окружения. Негативно влияли на хеттское общество и заимствования религиозного характера у окружающих народов, о чем уже говорилось выше.
Внешнеполитическое положение тоже было тяжелым. Ассирийцы атаковали юго-восточные границы, с севера шли бесконечные набеги касков. По всей восточной границе, наверняка не без содействия Ассирии, восстали небольшие полузависимые от хеттов государства верхнего Евфрата.
Удар ахейцев лишь довершил картину. Хетты, прекрасно сознавая всю стратегическую ценность Трои, видимо, больше ничего не могли сделать для ее спасения в сложившихся условиях. Пожар Трои стал погребальным костром для цивилизации хеттов. И не для них одних. Путь из Европы в Азию оказался открытым, но воспользовались им не ахейцы, которые надорвали свои силы в десятилетней борьбе за Илион. Новые завоеватели, дорийцы, обрушились на них и присвоили себе все их завоевания. Ахейцам пришлось отправиться в изгнание вслед за пеласгами, превратиться в очередных неприкаянных морских скитальцев.
И новая волна «народов моря» захлестнула Египет и Переднюю Азию — пеласгов (в том числе, и из разгромленной Трои), ахейцев, этрусков, ликийцев, секулов и прочих, лишившихся своей отчизны. Египет еле отбился от них, потратив на это все силы (дошло до того, что казна не смогла выплатить жалованье служащим царского некрополя и они устроили забастовку, оставив без должного ухода мумии фараонов) и ослабел настолько, что выбыл из числа великих держав и стал впоследствии легкой добычей для ассирийцев, персов, македонцев и римлян.
Вместе с «народами моря» через прорыв в хеттской обороне на западе ринулись многочисленные племена из Европы, «известные только по имени, да и то в неточной египетской передаче»{176}. Орды мигрантов захлестнули Малую Азию и смели Новохеттское царство. Пришельцы захватили Сирию и расположились лагерем посреди Амурру. В течение полувека они наводили ужас на великие державы.
Только в середине XII века до Р.Х. фараону Рамзесу III удалось окончательно отбить сухопутные и морские набеги пришельцев. Меньше всех пострадала Ассирия, но и ей пришлось не сладко — вплоть до X века она оставалась в глубокой обороне. «Ни одна страна, начиная с Хатти, не устояла перед их войсками», — говорится в одной из египетских надписей по поводу пришельцев.
Часть III АРИЙЦЫ
Глава 16 РИФЕЙСКИЕ ГОРЫ
Прежде чем последовать дальше по историческому пути прародителей славяно-русского народа, стоит более подробно разобраться в том, откуда и почему пришли те сильные и воинственные народы, которые разгромили пеласгов и хеттов, огнем и мечом прошли восточное Средиземноморье, потрясли Ассур и Египет? Что послужило причиной первого в истории человечества «великого переселения народов»?
Понять это невозможно, если придерживаться той косной теории, что на исторической памяти «цивилизованного человечества» лик планеты и климат на ней оставались практически неизменными и не испытывали катастрофических и глобальных изменений. Нет, грандиозные катастрофы планетарного масштаба происходили и происходят до сих пор довольно часто, только память человеческая очень быстро забывает о них, обращая их в мифы. Всего сто лет назад грандиозный взрыв вулкана Кракатау в Индонезии унес сотни тысяч человеческих жизней, повлиял на атмосферу во всем мире, но многие ли помнят об этом сегодня? Что же говорить о катастрофах, случившихся три-четыре тысячи лет назад?
Именно одна из таких глобальных катастроф и вынудила миллионы людей двинуться с северо-запада Европы на юго-восток. Эти события были непосредственно связаны с загадочными Рифейскими (Гиперборейскими) горами, о которых писали практически все античные авторы, начиная от Гекатея и Гесиода. О них сообщают: Аристотель в «Метеорологии» (кн. I, гл. 13, § 20), Гиппократ, Евстафий в комментарии к «Землеописанию» Дионисия, Птолемей (III, 55), Маркиан (II, 39), Плиний (IV, 8; V, 98; VI, 15, 19, 33, 219), Солин (171, 3811), Помпоний Мэла (I, 109, 115, 117; III, 1, 36) и многие другие античные авторы.
Горы эти тянулись с востока на запад, и, по мнению древних географов, с них текли все большие реки Восточной Европы, кроме Истра (Дуная). Причем, чем раньше жил античный ученый, тем южнее на его карте располагались южные склоны Рифейских гор.
У Гекатея и Гесиода они шли практически по северному побережью Черного моря, рассекая Европу пополам и отделяя ее юго-западную часть (Балканы, Аппенинский и Пиренейский полуострова) от северо-восточной. Маркиан говорит о горах, «которые называются Рипейскими… и лежат внутри материка между Меотийским озером и Сарматским океаном» (т. е. между Азовским и Балтийским морями).
У Птолемея Гиперборейские горы проходят уже между 55–57–й параллелями, то есть, там, где сегодня стоит Москва. С них текут Танаис (Дон) и Ра (Волга). И, наконец, Аристотель говорит, что Рифейские горы «лежат под самым севером, выше крайних пределов Скифии»{177}.
Правда, уже Страбон называет Рипейские горы мифическими, верить в которые заставляет лишь «незнакомство с этими странами»{178}.