Она всё ещё не двигалась, теперь от оцепенения, но он не мог позволить себе слабости. Он повернул её спиной и подтолкнул вверх по тропе. Она пошатнулась и едва не упала опять. Он тут же оказался позади и вновь внушительно толкнул её. На этот раз она упала, а он оказался поверх неё, словно кот. Он буквально подбросил её вперёд, на тропу, шлёпнув рукой по ягодицам и бранясь.
— Да двигайся же, чёрт возьми! — заорал он. — Я не намерен помирать здесь, любуясь, какая ты храбрая.
Она побелела как бумага и начала плакать. Но побежала, а он за ней, не позволяя никакому сбою сердца замедлить шаг. Всё, чего он сейчас хотел, — это жить. Жить и вытащить эту своенравную сироту из каньона назад, к любой фронтирной семье, которая окажется достаточно глупой, чтобы принять её. Он знал, что все ставки против них. И знал, сыпля проклятьями и пробивая путь к первой из обрушенных глыб расщелины Брюйера, позади рыдающей девчонки по имени Стэнтон, что именно придётся сделать, чтобы побить эти ставки и остановить почти верную смерть, которая надвигалась столь неотвратимо, с таким страшным молчанием по пятам.
Ему придётся убить Хачиту. И сделать это древнейшим способом, известным десять раз десять столетий назад. Ему придётся сделать это голыми руками.
40 Смерть в Расщелине Брюйера
Трещина, к которой карабкались двое белых, была необычного происхождения: словно пробита сверхъестественной силой, как ударом молнии, она помещалась в самом центре западной стены каньона. Ни ветер, ни вода здесь были ни при чём, и Маккенна безуспешно гадал о природе трещины, пока не вспомнил о лавовых выходах по ту сторону Потайной Двери и вокруг Почты Апачей. Сдвиг земли — отметил он на ходу по профессиональной привычке.
Веками покрывалось V-образное дно расщелины детритом, кустарником, порослью молодых сосенок, валунами и обильным количеством органических материалов, сформировав скудную каменистую грязь той непролазной тропы, по которой они теперь взбирались. И всё же, всходя по узкому, крутому, словно скат крыши, подъёму, Маккенна был поражён ещё одной особенностью. Помимо древности и причудливо изломанной структуры, эта тропа местами казалась оформленной человеком. Но не во времена Маккенны, не во времена Нана, не даже в эпоху появления здесь первых испанцев. Задолго, задолго до них. Это открытие вселило в перетруженное сердце золотоискателя дух надежды. Оно объяснит, быть может, то неясное, что уловил он в легенде об Адамсе с самого начала: каким образом мог Брюйер спастись из ловушки, устроенной его спутникам, посланным за провизией в форт Уингейт? Слишком уж просто это было: он скрылся «в какой-то дыре в скалах, какую находит заяц». В самом деле, согласно рассказу Адамса, место спасения Брюйера находилось «в скалах, у самой Двери», а в версии самого Брюйера добавлялась деталь о «заячьей дыре». И только версия апачей, отражённая на карте старика Энха, именовала путь повыше Обзорного Локтя расщелиной Брюйера. Это с самого начала казалось Маккенне странным эпизодом в предании. Сейчас, спасаясь бегством, он увидел свидетельства пребывания древних людей, оставшиеся на пыльной тропе, и понял — или же сильно надеялся, — что предчувствия его не обманывают. Если всё обстоит так и старая тропа взаправду содержит следы инструментов каменного века, тогда он и Фрэнси Стэнтон придут к чему-то получше, нежели «дыра, какую находит заяц». Но вот ещё три-четыре поворота тропы — и путь неожиданно завершился тупиком, упираясь в поперечную толщу породы.
На мгновение Маккенна был ошеломлён. Потом заметил их… Едва приметные, полузасыпанные, но несомненно подлинные, как и в тот день, когда впервые были врезаны в сплошную твердь лавовой породы.
Ступени. Всего числом пятнадцать, может, и все двадцать. Лестница, высеченная в потоке лавы, племенем ушедших, древних людей, обратившихся в прах задолго до Христа, до фараонов, до майя, инков и ацтеков.
Фрэнси, теперь льнувшая к нему, задыхаясь от неистового карабканья, плача от отчаяния перед тупиком, была выведена из этого состояния самой грубой встряской.
— Не пяться задом! — резко оборвал её Маккенна, хватая за плечи. — Гляди, видишь эти насечки на скале? Это ступеньки. Тысячелетней давности. Но они есть! Используем их и будем молить Бога, чтоб они привели нас куда-нибудь получше, чем в закрытую коробку вроде этой. Пошли, девочка, мы ещё не померли!
— Я не могу, Глен! Ни шагу больше. Мне ни за что не подняться здесь. Только не по этим царапинам!
— В этих царапинах меньше риска, чем в отметинах, которые ставит топор Хачиты. Мы поднимемся, Фрэнси. Здесь не так уж круто, как кажется!
— Я попробую, Глен! Но мне уже не слышно снизу никакого шума. Не слышно ничего с тех пор, как мы двинулись вверх по расщелине. Может, подождём и проверим?
Маккенна и не думал идти без неё. Но он знал также, что не может силой погнать её вверх по скале, как там, на тропе. Она сама должна хотеть этого, и даже тогда им понадобится большая удача, чтоб не свалиться вниз со стены. Доисторический человек был ловким, как хвостатые приматы. Он вырезал эти каменные выступы отнюдь не для двуногих детей девятнадцатого века. Индеец-зуни или житель иного пуэбло мог бы подняться здесь ради забавы, на пари, или чтоб покрасоваться перед любимой девушкой. Но для Глена Маккенны и Франселии Стэнтон эта лестница каменного века таила леденящую возможность ошибиться в поисках опоры для руки или ноги и устремиться навстречу гибели.
И всё же то был риск меньший, чем топор Хачиты.
— Фрэнси, — заговорил рыжеволосый горняк, — ты видела, как кот мышкует в траве? Он и не думает красться бесшумно, пока не почует мышь. Тотчас же всё меняется — он переходит от игры к охоте в мгновение ока. Вон там, — он указал на узкое горло расщелины позади, — Хачита вышел на охоту.
— Но он казался таким простым, таким добродушным и каким-то грустным.
— Он — кот апачей, а мы — белые мыши.
— Значит, ты считаешь, что он пойдёт сюда за нами?
— Нет, Фрэнси, не считаю — я это знаю. Нам предстоит либо лезть на каменную стену, либо ждать его здесь. И нам предстоит сделать выбор прямо сейчас, детка: лестница либо сталь топора.
Она содрогнулась, передёрнув узкими плечами. Если лёгкое движение её губ и не было улыбкой, оно должно было быть таковым, и Маккенна, обхватив её руками, тесно прижал к себе. То было чем-то вроде награды, какой удостаивают младшего брата, когда тот впервые решается пройти по железнодорожной эстакаде через мост над рекой у родного города.
— Пошли. — Он сам улыбнулся ей. — Сначала дамы.
«Ступени», врезанные в каменный лик скалы, находились друг от друга на расстоянии примерно футов в сорок по вертикали. Дважды Фрэнси оступалась и сорвалась бы, не поддержи её жилистая рука Глена Маккенны. Бородатый горняк по наследственности и естественному аризонскому воспитанию был превосходным альпинистом и поднимался по стенке каньона так, словно лично возвёл эту головокружительную тропу. Но восхождение заняло всё же десять мучительных минут, из которых каждая была поделена между отчаянными усилиями удержаться на скале и периодическими оглядками вниз, в ожидании появления Хачиты. Маккенна, даже переваливая Фрэнси через верхний край подъёма и падая вслед, задыхаясь рядом, знал, что они упустили время.
Он пытался думать — и не мог. Утреннее солнце подбиралось уже к темнице расщелины. Зной неотвратимо приближался, словно добела раскалённый глаз огромного прожектора. Даже утренней порой он пресекал дыхание, сушил язык, заставлял стучать сердце о тщетно вздымающиеся рёбра. Маккенна знал, что должен встать, что-то делать, как-то бороться дальше.
Но без дыхания невозможно продолжать борьбу. На такой высоте над уровнем моря, в жаре, после столь крутого восхождения, как тот, что они только что проделали, человеческое тело и дух не повинуются приказу, прежде чем животворный кислород не будет впитан, не оживит изголодавшиеся мышцы. Всё, на что был способен Маккенна, — это оторвать от скалы голову, повернувшись к Фрэнси. Она не пошевелилась.
Пока они лежали так, изнурённые, наверху подъёма, появился Хачита. Он заметил их. Постоял с минуту, раздувая лёгкие, глядя снизу вверх на гладь скалы с лестницей. Потом двинулся. Маккенна, с запозданием услыхав его, с трудом поднялся на колени, отчаянно ища поблизости «камней для сбрасывания», которые древние люди запасали обычно в подобных местах, чтобы обрушивать на головы поднимающихся врагов. Он не обнаружил ничего размером большего чем с кулак. Вершина лавовой преграды была промыта потоками, очистившими её от крупных завалов столь же основательно, как подножие скалы, омываемой быстрым потоком ручья. Он подал руку Фрэнси Стэнтон. Вдвоём им удалось встать на ноги.
— Погляди, Глен, — вскричала девушка, указывая на верх расщелины. — Лестница!
Маккенна, зная, что это невозможно, всё же инстинктивно оглянулся. Невозможное оказалось правдой. На своём месте, прислонённая к краю расщелины, всего в ста футах от них, на ровной поверхности скалы стояла грубо сработанная лестница того типа, что была в ходу у обитателей, предшествовавших людям пуэбло. И больше того. Наверху располагалась вторая площадка, а прямо на ней — ожидал чёрный вход либо в естественную, либо в рукотворную пещеру.
— Боже, — выдохнул Маккенна. — Скорей!
Если им повезёт добраться до этой второй площадки и втащить наверх за собой древнюю лестницу, Хачита останется внизу. Ему ни за что не под силу будет достать их. А уж там, в прохладном укрытии пещеры, посреди безводного горла расщелины… если не удастся переждать — значит, Глен Маккенна так ничему и не научился, постигая способы выживания на Юго-Западе. И то, что придало скорость его свинцовым ногам, вдохнуло силы, позволив буквально перенести задыхавшуюся девушку через всё пространство к доисторической лестнице, был мимолётный взгляд, брошенный им на край второй площадки и вид тёмного лишайника да бледных кустиков мха…
Там, вверху, на площадке, к которой вела лестница, была вода.
Задыхаясь, он поведал о своих новостях Фрэнси, и это оживило её. К тому моменту, когда они достигли подножия лестницы, девушка обрела силу и волю к дальнейшему подъёму, и Маккенна, оглянувшись как раз в тот миг, когда массивное лицо Хачиты показалось над скалой со ступенями, рассмеялся над великаном-воином, наградив его эпитетом, заимствованным из родного языка. Огромный апаче, не сознавая, что его игра проиграна, только фыркнул и продолжал движение по голой груди лавового потока, неловкий, но скорый, словно бегущий медведь гризли. Солнце сверкало на лезвии его метательного топора, играло в ручейках пота, струившихся с лица и плеч, сбегавших, подобно вышедшим из берегов рекам, по волосам груди и надутого живота. От него так и веяло смертью.
— Не спеши, Фрэнси, — промолвил Маккенна сквозь стиснутые зубы. — Он не в силах нас догнать. Спокойно, шаг за шагом, и не смотри вниз. Я сразу за тобой.
Кивнув, девушка повернулась спиной, вставила ногу в первую петлю лестницы, обхватив руками боковые брусья. Она поднялась уже на три плетёные ступеньки, и Маккенна сам было примеривался к подъёму, как вдруг четвёртая петля обломилась под ногой девушки, и та обрушилась на него сверху, а праздно простоявшая века лестница распалась на части, словно свитая из папиросной бумаги или папье-маше.
— Господи! — белея, произнёс Маккенна. — Сгнила дотла!
Он отбросил труху раскрошенной древесины и, спотыкаясь, поднялся на ноги перед съёженной Фрэнси Стэнтон. За тридцать футов от него Хачита, потомок Мангаса Колорадаса, величайшего среди апачей ненавистника белых людей, произнеся одно-единственное слово «Зас-те!», бросился вперёд, на стройного рыжебородого человека, ожидавшего его без всяких средств защиты, кроме тонких, ненадёжных костяшек двух сжатых кулаков.
41 Правнук Мангаса Колорадаса
Его глаза, подумал Маккенна. Старая Малипаи предостерегала против остроты его глаз. Нужно отнять их, каким-то образом ослепить. Лишить его зрения. Убить глаза. В этом — единственный шанс.
Маккенна наклонился, наполняя ладони пылью. Тут он заметил оставшийся длинный конец лестницы каменного века, кусок продольного бруса фута в три длиной. Этим до великана апача можно было дотянуться скорее, чем пылью. К тому же с более безопасного расстояния, как раз вне досягаемости занесённого топора. Маккенна знал, что тот не станет метать топор. Во-первых, ему это было не нужно, а во-вторых, в случае промаха риск повредить его о ближние скалы был слишком велик. Так что он будет держать лезвие в руке. Следует, значит, упредить его первый удар, а о дальнейшем думать потом.
Белый золотодобытчик покрепче сжал в руках высохшее дерево. Быстро вышел вперёд на три шага, отдаляясь от Фрэнси, предоставляя ей шанс к спасению.
— Как только ударю его, — сказал он ей, — беги!
— Глен — нет, я не могу!
— Сможешь! Вниз по ступеням! — прошипел он ей, сгибаясь, по мере того как исполинский торс Хачиты нависал над ним. — Доберись до старухи… вниз по скале, к хижине… там ружья…
Хачита приблизился, и он взмахнул легчайшим обломком лестницы, молясь, чтоб удар пришёлся на десятую долю секунды раньше взмаха разящим лезвием. Получилось! Ссохшееся дерево пришлось воину по переносице, буквально взорвавшись на его лице. Кусочки дерева, пыль и осколки сгнившей дубинки произвели эффект пружинящей ветки, ударившей по незащищённым глазам. Хачита фыркнул, задохнувшись, острое лезвие скользнуло по спине Маккенны, пока тот отклонялся в сторону, а великан-мимбреньо остановился, протирая глаза и встряхивая огромной головой, точно ошеломлённый в гневе гризли, ужаленный невидимым шершнем. И как раз в этот миг Глен Маккенна, схватив две пригоршни скальной пыли, прыгнул, чтобы завершить ослепление индейца. Хачита, почуяв его рывок, мгновенно обернулся. Зрения у него осталась настолько, чтобы различить расплывчатый контур, и он разглядел приближение белого человека. Хачита вновь взмахнул топором, но прицел, сбитый слезами и сором, вновь оказался неточен. На этот раз рукоять топора и тыльная сторона руки на излёте задели Маккенну по плечу. Ощущение от удара было подобно эффекту скользящей пули, и рыжебородый горняк подумал, что грудина, всё ещё болевшая после револьверной) удара Пелона в Нечаянных Травах, теперь уж точно сломана. Но сила столкновения лишила Хачиту равновесия, слишком вынеся вперёд, так что ему пришлось инстинктивно схватиться левой рукой за землю, чтобы избежать падения. Воспользовавшись этим, Маккенна приблизился и высыпал пыль ему в глаза с молниеносностью и роковой точностью бандерильеро, проскользающего над смертоносными рогами быка.
Он превосходно нацелил свои бандерильи. Раскрытые ладони ударили грузного индейца по лицу, набив раскрошенного в порошок камня в глаза. И в тот же миг Маккенна перекатился через спину потерявшего равновесие великана, освобождаясь от него.
И тут, поднимаясь, он увидел, что Фрэнси Стэнтон по-прежнему сидит, скорчившись, у основания верхней площадки.
— Беги. Бога ради!.. — взмолился он и… замолчал.
Звук голоса, раскрыв ею местонахождение, заставил ослепшего Хачиту обернуться. Огромный индеец оказался перед горняком чуть ли не прежде того, как тот крикнул, предостерегая девушку. Маккенна, отчаянно уклоняясь в сторону, чтобы избегнуть вездесущих рук индейца, ощутил холодный ужас — даже лишённый зрения, Хачита был смертельно опасным противником. Он слышал чутко, как горный лев на охоте. Полагаясь лишь на звуки, издаваемые Маккенной, когда тот передвигался, он по-прежнему следил за белым человеком. Вернее, по-прежнему настигал его, рождая в преследуемом новые страхи. И, приближаясь, он по-прежнему держал в руке блестящий топор, уже поразивший Пелона Лопеса и Юного Мики Тиббса. И тут ярко вспыхнуло в мозгу: топор!
Да, топор! В нём теперь всё дело. Только в нём. Нужно отнять топор. Он уже отнял глаза, но не мог ничего поделать со слухом, и потому последним его шансом было одно — отнять топор.
Но как? Как? С каждым прыжком, уклоняясь, он приближал к себе апаче, и топор мелькал перед самым его телом. Индеец промахивался то на сантиметр, то на фут и трижды задел его, нанеся порезы — в грудь, бедро и правый бок, отделив тонкие слои кожи; раны не представляли опасности, но обильно кровоточили. А вместе с кровью, как чувствовал Маккенна, убывала и жизнь.
Звук. Великан индеец шёл на звук, издаваемый им. Хорошо, тогда пусть будет ещё один звук. Два или три в одно и то же время. В случае удачи, в миг колебания нападающего можно будет подвести к роковому для него шагу — эль пасо муэрте — последнему шагу.
Маккенна разорвал рубашку и тут же прыгнул в сторону, избегая удара топором, вызванного звуком рвущейся ткани. Потом снял пояс. Внутрь рубашки пошла его старая шляпа, наполненная камнями. Весь узел, крепко охваченный ремнём с тяжёлой пряжкой, представлял собой отвлечение-приманку, столь же лёгкую и ненадёжную, как оставшийся шанс на жизнь у её хозяина. Но всё же он ждал наготове вместе с нею. Да и не мог иначе. Ничто больше не защищало его от этого разящего лезвия.
Отвлекая внимание Хачиты нарочитым шарканьем ноги справа, он пробежал три лёгких шажка влево и швырнул свёрнутую одежду прямо над головой индейца. Тот, нырнув вправо, устремился навстречу шагам, прозвучавшим слева, но был пригвождён к месту падением узла с поясом, задевшим скалу позади него. В эги полсекунды нерешительности Глен Маккенна прыгнул к нему и, взмахнув ногой в сапоге, нанёс мощный удар между расставленных широко бёдер. Хачита издал вопль — единственный звук, вырвавшийся у него в битве, — и скорчился в беззащитный комок — на всё то время, что было нужно Маккенне.