С этой мыслью рыжекудрый промышленник глубоко перевёл дух. Он был прав с самого начала ещё там, у Яки-Спринг: несмотря на подбитую челюсть, окровавленный рот, пропавший зуб и треснувшую грудину — это был самый что ни на есть волшебный вечер.
7 Соглашение в Хила-Сити
— Видишь ли, Маккенна, в этом-то и весь вопрос, — пожал плечами Пелон, словно сдаваясь на волю самого рока. — Тебе придётся поступить так, как нам нужно, — провести нас к золоту — либо мы тебя убьём. Но ты — упрямец, которого не сбить нежностями, поэтому мы знаем, что с тебя станется — ты вполне способен позволить нам тебя прикончить. Но помни, амиго, Пелон всегда готов к этим мелким разочарованиям жизни.
В свою очередь, Маккенна тоже пожал плечами. Действительно, нервы у него были крепкими. Правда также и то, что бандиты могут покончить с ним до того, как он согласится отвести их к утраченному золоту Адамса. Однако его мучило любопытство: какую именно карту они думают разыграть против него? Маккенна размышлял — может ли быть, что негодяи по-прежнему думают о пытке? Когда-то мескале́ро «обработали» ему несколько пальцев на правой ноге — с целью убедить его держаться подальше от местности, которую они считали священной. Он припоминал применённую «терапию» с назойливой точностью и, не имея великого желания повторить опыт, размышлял ещё, как уклониться от требования, которому, наверное, ему придётся в конце концов подчиниться.
— Пелон, — сказал он наконец, — ты всегда был превосходным оратором, но похоже, что теперь годы твои берут своё. Ты хуже старой скво.[14] Давай покороче: чем ты меня пугаешь?
— Девчонкой, конечно. Думаешь, я не заметил, как по-глупому ты её разглядывал? Что скажешь? Так вот: давай-ка подумаем об этих славных маленьких грудках, которые наш друг Мартышка находит столь волнующими. Как ты думаешь, ей пойдёт, если одну отрезать?
Маккенна подумал, что они вполне могут пойти на это. Девушка для них ничто. По всей вероятности, её женственность их вовсе не привлекала. Он предполагал, что они подобрали её просто в качестве заложницы, на случай, если начнётся погоня. И без сомнения, они используют её, чтобы заручиться его сотрудничеством. Была, конечно, и другая сторона медали: он мог использовать своё положение «ключа», чтобы спасти её от них.
— Теперь, — сказал он, — я вижу, что ты не потерял ничуть своей былой хитрости. Я спокоен. Хорошо, я согласен, что девушка интересует меня, и я не хотел бы, чтобы ей причинили зло. Я также не хотел бы никаких знаков внимания к ней со стороны твоих спутников. Я ясно выразился?
— Конечно, продолжай.
— Ну, разумеется, это — договор, — сказал Маккенна. — Как ты сказал, нам придётся признать, что каждый из нас обладает определёнными преимуществами перед другим.
— Да, это правда. Послушаем твои условия.
Маккенна ухмыльнулся. То была славная ухмылка: бронзового загара кожа с лёгкими морщинами, белые зубы и тёплые голубые глаза; так что даже на Пелона она произвела впечатление. Не слишком благоприятное, конечно. Но впечатление.
— Я предупреждал тебя насчёт твоих невинных штучек! — отрезал он. — Не испытывай меня слишком!
— Никогда, Пелон. Разве оба мы не люди чести?
— Я — да, — заметил Пелон, возвращая ухмылку. — Что до тебя, я не доверил бы тебе ничего хоть мало-мальски значительнее добродетели моей сестры, о качестве которой ты можешь судить сам. Вон она, там, с отрезанным носом.
Маккенна поглядел на мрачную скво из племени апачей. Та, услыхав, что о ней отозвались, осклабилась на белого человека, и ножеобразная улыбка Пелона в сравнении с ней показалась нежнее материнского поцелуя перед сном. Маккенна, содрогнувшись, отвернулся.
— Видишь, — сказал Пелон, — она уже бросает на тебя взгляды, обещающие многое. Что скажешь? Условия, омбре?[15] Что, мне ждать всю ночь?
— Эта женщина, — заявил Маккенна, уклоняясь, — тебе не сестра. Она несмешанной крови. Зачем ты мне лжёшь?
— Кто лжёт тебе, друг мог? Я сказал, сестра? Ах, небольшая оговорка. Пусть будет полусестра. У нас была общая мать. Не так ли, женщина? — обратился он к скво.
Создание качнуло головой, одновременно сделав неприличный жест руками и бёдрами по направлению к Маккенне и разразившись тем же лающим резким смехом, что и её полубрат.
— Обрати внимание, — сказал тот, — ты покорил сердце, не шевельнув и пальцем. Поразительно! В том случае, если тебе захочется продолжить начатое, её зовут Хеш-ке. Но имя тебе не понадобится.
Маккенну это вовсе не вдохновило. Имя женщины на языке апаче означало беспричинную жажду смерти. На английский его свободно можно было перевести как «женщина-убийца». У апачей не столь уж редким делом было присуждать подобные мелодичные имена, но вполне вероятно, что Пелон просто запугивал его, употребляя столь необычное имя, так что белый промышленник, сохраняя бесстрастное выражение лица, задумчиво ответил:
— Очень признателен. Но сегодня я слишком устал для женских ласк. Хеш-ке простит меня, так же как, думаю, и ты, Пелон. Ну а теперь к условиям, а?
Пелон и остальные придвинулись ближе. Все сидели на корточках, на индейский манер, полукольцом, чуть отодвинувшись от огня. Одни вычищали остатки жаркого из зубов, другие рыгали, либо пускали ветры, либо почёсывались, как псы, но все внимательно прислушивались к тому, что скажет пленник, и ни один не упускал ни слова из того, что было или будет сказано.
— Во-первых, — начал Маккенна, — должно быть ясно, что нужно договориться о том, каким образом я могу гарантировать безопасность свою и девушки. Согласен?
— Согласен, — сказал Пелон.
— Затем, — продолжал Маккенна, — в обмен на эту любезность, со своей стороны, я проведу вас в Каньон-дель-Оро по памяти, запечатлевшей карту, которую Энх нарисовал на песке. Согласен?
— Согласен.
— Хорошо, тогда вот что я предлагаю: следует сделать так, чтобы в путешествие отправилось равное число твоих и моих друзей. Женщины, само собой, не в счёт.
— Разумеется, — сказал Пелон. — Продолжай.
— Вас шестеро, скажем так: ты сам и ещё пятеро. Поэтому должно быть пятеро белых, которые пойдут со мной. Согласен?
На этот раз над костром простёрлась долгая тишина. Пелон видел, как его люди наблюдают за ним, и был осторожен. Он напряжённо соображал.
— Хорошо, — отозвался он наконец, — а как ты предлагаешь собрать этих пятерых своих друзей?
— Ты, конечно, знаешь Эла Зайбера? — спросил Маккенна.
— Да, конечно. Хороший человек. Даже апачи ему доверяют. Твёрдый орешек, правда. Настоящий омбре дуро. Но продолжай.
— Зайбер будет моим первым товарищем. Я оставлю на его усмотрение подобрать ещё четверых.
— А как мы найдём Зайбера?
— Я знаю, что он в Хила-Сити. Мы должны встретиться там завтра для совместного путешествия в Сонору. Там объявилась новая копь, близ Фронтераса. Быть может, ты слышал о ней?
— Да. Золота там нет. Дальше.
— Я предлагаю, чтобы ты отправил самого надёжного человека на поиски Зайбера в место, которое я укажу. Он скажет Зайберу о том, что у нас есть, то есть о карте и о моём согласии провести вас туда; скажет, будто я понял, что понадобится больше человек и припасов и что по этой причине мы послали за ним, Зайбером, и остальными. Относительно того, почему я сам не явился, — это просто. Твой человек скажет Зайберу, что вы мне не доверяете и я остался с вами ради сохранения доверия. Как насчёт этого?
Пелон поразмыслил недолго. Поглядел на своих спутников.
— Мучачос,[16] — спросил он, — как на ваш взгляд?
Какое-то время все молчали. Затем чирикауа по имени Беш кивнул головой.
— Хачита и я с тобой, Пелон. Мы говорили так с самого начала. Если ты решишь послать за Зайбером, мы так и сделаем.
— Я тоже за это, — сказал Санчес, сержант-дезертир мексиканской федеральной армии. — В конце концов, до Каньона-дель-Оро путь далёкий.
По тому, как именно он произнёс это, Маккенна хорошо понял, что он имел в виду, но времени оспаривать подобные нравственные тонкости не было.
Всё, что нужно было сейчас Маккенне, — это голоса.
— Я тоже говорю — да, — проговорил Лагуна Кэйхилл с молниеносно блеснувшим оскалом акульей улыбки. — То есть если именно меня отправят в Хила-Сити. Ай, чиуауа! Девчонка там в таверне, внизу у реки — эх! Ну, неважно, амигос, дайте только минутку оседлать лошадь!
— Остынь, — рявкнул Пелон. — Никто не говорил, что пойдёшь ты. Я не положился бы на тебя, понадобись принести свежей воды из этого ручья. — Он отвернулся к последнему члену шайки. — Мартышка, — потребовал он. — Твоё слово. Пошлём за Зайбером и этими четырьмя белыми?
Он не сказал гринго, или янки, или американос, как прозвучал бы в обычной форме этот вопрос, ясно и раздельно проговорив «ещё четырёх белых». Это немедленно привлекло внимание Маккенны. Оно не ускользнуло и от внимания Мартышки.
— Ещё четырёх, говоришь? — прорычал яки. — Ещё четырёх йори привести сюда, в пустыню? Мне это подходит, но откуда знать, что не появится больше? Кто гарантирует?
— Ты, если хочешь, — быстро проговорил Пелон. — Я пошлю Лагуну, от кого меньше всего ожидать беды в этом месте, а ты можешь отправиться с ним, чтобы увериться, что он сделает то, что от него требуется. Годится, омбре?
— Ясное дело, подходит, — согласие Мартышки последовало с такой скоростью, что это не ускользнуло от острых глаз Беша. Юный воин-чирикауа поднял руку.
— Если отправится это животное, кто-то должен пойти следить за ним, — сказал он. — Если он выйдет из Хила-Сити с йори, то явится совсем один. Ты это знаешь, Пелон.
Маккенна был знаком с языком яки лишь в пределах дюжины слов. Одним из них было йори, белые люди. Он быстро закивал головой в поддержку мнения Беша.
— Это так, Пелон, — сказал он — Должен пойти третий.
Пелон осклабился в восторге.
— Амиго, — заметил он, — это даже более «так», чем ты себе представляешь. Единственная причина, по которой вот этот, — он указал на хмурого яки, — отправился с нами, была возможность проверить, нельзя ли снять в Аризоне несколько лишних скальпов с белых людей. Он знает, что время индейцев почти что вышло в этом краю, а ему хочется показать какую-нибудь мелочь своим внукам. Ты знаешь, как это бывает, Маккенна. Просто сентиментальность — дела сердечные. Но что же делать? Могу ли я отказать своим собственным ребятам в такой безделице?
— Конечно же, нет, — кивнул Маккенна мрачно. — Значит, так, а? Лагуна, Мартышка и ещё третий пойдут завтра в Хила-Сити! Кто будет этим третьим? Беш?
При звуке своего имени стройный апаче встал и внимательно поглядел на Маккенну.
— Да, Беш, — сказал он своим глубоким, звучным голосом.
Если тут был вызов Пелону либо кому-нибудь ещё из его шайки, то он остался без ответа. Предводитель бандитов пожал плечами и сразу же дал своё согласие. После чего были обсуждены некоторые детали поездки в поселение и обратно.
Затем лагерь быстро подготовили к ночёвке, причём Маккенну и белую девушку приковали к разным соснам испанскими кандалами столетней давности, которые старая карга-апачка извлекла из своих пожитков. Беседы не было, не было и возможности обменяться взглядом. В течение минуты после того, как Пелон просигналил об окончании совета, маленькая поляна погрузилась во тьму. Единственными звуками были храп спящих, ворочавшихся в своих одеялах да фырканье привязанных к кольям за ручьём лошадей апачей, кормившихся серо-чёрной травой-грама.
8 Кукурузная каша с ослятиной
Когда на следующее утро Маккенна открыл глаза, за исключением старухи, в лагере не было никого. Последняя находилась у очага, готовя варево, которое, судя по удушающему запаху, было «пиньоле кон карне», кукурузной кашей с ослятиной. Маккенна невольно зажмурился, одновременно от запаха и от сопровождавшей его мысли, что старуха, несомненно, станет настаивать на том, чтобы уделить ему толику. Желая избежать этого, а также установить местонахождение исчезнувшей шайки, он решил употребить частицу своей неотразимости.
— Доброе утро, матушка, — начал он сердечно. — Очарование дня затмевается только твоей очаровательной милостью. Сантиссима! Чем это пахнет? Пиньоле? Чудно! Милое утро, щедрая женщина и славная, горячая еда. Что может быть лучше во всём свете?
Старуха выпрямилась. Поглядела на него с определённой отстраненностью, свойственной песчаному аспиду, измеряющему расстояние до приближающейся мыши. Наконец она кивнула, возвращая приветствие.
— Ну, — произнесла она, — например, можно трахнуть тебя по башке этим ружейным прикладом.
Она схватила побитый винчестер, лежавший среди камней за очагом, а Маккенна умоляюще выставил вперёд руки.
— Умоляю, матушка! Я не имел в виду ничего плохого. Не думайте так. Но послушайте только, как поют птицы. Вдохните запах сосновой хвои! Вслушайтесь в журчание ручья, взывающего к травам! Поглядите, как он искрится, целуя каждый округлый камешек и осколок гравия, пробегая по поляне! Разве всё это не прекрасно?
Карга воззрилась на него. Подошла на несколько шагов к дереву, к которому он был прикован, склонив голову набок, с подозрительным блеском глаз, как у ящерицы, сохраняя при этом некоторую долю любопытства.
— Это индейская речь, — с вызовом отвечала она вороньим карканьем — Белых людей не заботят птицы, вода и травы.
— Белого человека, что сейчас перед тобой, заботят, мать. Я люблю эту землю.
— Нет, это ложь. Ты жаждешь здешнего золота. Тебе наплевать на землю.
— Да нет же, — настаивал Маккенна. — Я ищу золото лишь для того, чтобы не расставаться с этой землёй. Мне оно нужно на покупку еды, одеял, снаряжения да иногда немного виски.
— Твой язык — язык белого, — заявила старая дама.
— Нет, — улыбнулся Маккенна, предъявляя упомянутый орган. — Видишь, он красный, совсем как у тебя.
Она подошла ещё, всматриваясь пристальнее.
— Это язык белого, — повторила она. — У него корень в серёдке, вместо того, чтоб быть сзади. Он болтается в обе стороны одновременно.
Маккенна развёл руками в стороны, с готовностью сдаваясь.
— В том, что ты говоришь, есть правда, матушка. Мой народ много раз говорил с твоим двумя языками. Но подумай-ка, есть ли в том моя вина? Обманывал ли я в чём-нибудь апачей? Я Маккенна. Ты меня знаешь. Лгал ли я?
Старуха начала сердиться. Как большинство её соплеменников, она не знала, что ей делать с хорошим белым человеком. Весь её предыдущий опыт был противоположным. И всё же она знала, что этот медноволосый, краснобородый и нежноголосый пленник был хорошим белым. И она свирепела всё больше от того, что это правда, и оттого, что он обезоружил её, напомнив об этом.
— Катись ты, — отрезала она, — это нечестно! Конечно, у тебя доброе имя среди апачей. А как ещё бы Пелон подарил тебе жизнь? А теперь думаешь окрутить меня, заставляя признать, что не лжёшь и не обманываешь нас. Каков!
— Ну, мать, — трезво ответил Маккенна, — я не хотел, чтоб ты расколола свой ружейный приклад таким чудесным утром. Извини, что ещё оставалось мне делать?
Внезапно, в противоречивой манере, свойственной её смуглокожему дикому роду, старая карга осклабилась и сдалась.
— Их! — воскликнула она. — Зачем же и мне лгать тебе? Мне не больше хочется разбить тебе голову, чем тебе — приклад моего ружья. Я думаю, что дело в ярко-рыжей бороде и этих счастливых синих глазах, Маккенна, но ты действительно владеешь чем-то таким, что нравится женщине. Ха! Я заметила эту ухмылку! Ты полагаешь, будто я слишком стара, а? Поберегись. Я ведь могу починить разломанный приклад.
— Точно так же побьюсь об заклад, — галантно произнёс Маккенна, — что ты можешь разбить и сердце сильного мужчины. Отчего ты решила, будто я когда-либо не ценил в тебе женщину, мать? Небольшая доля рассудительности только добавляет очарования к букету, не так ли, мучача?
— Хи-хи-хи! — сморщенная скво обнажила свои два-три корня зубов, оставшихся во рту, и потрепала его за волосы, словно доброго пса. — Ай, вот так-то, ихо! — вскричала она — Ну-ка, иди да отведай чуток этого пиньоле. Побеседуем немного. Я могу порассказать тебе кое-что из того, что Пелон не стал бы. Ну-ка, дай мне отомкнуть этот чёртов старый испанский капкан у тебя на ноге.
— Мать, — промолвил Маккенна, расправляя закованную конечность, — будь я на десять лет моложе, а ты — на двадцать, развязать меня было бы большой ошибкой!
— Отработанный пар! — фыркнула старая дама, в то же время очень довольная.
Возле огня у Маккенны не оставалось иного выбора, как только насильно отведать каши с ослятиной, и к тому же, дабы не потерять только что завоёванной, пусть и маленькой власти над каргой апачей, пришлось подобающим образом причмокивать и отрыгивать, чтобы показать, что последняя не только известна своей неотразимой красотой, но в придачу является и чудесной стряпухой.
После того как он с риском для себя затолкал внутрь последнюю порцию, какую мог вымучить, он помог старухе привести в порядок лагерь. При этом он был несколько скован четырёхфутовым сосновым бревном, к которому она его приковала, как медведя в капкане. Тем не менее на его спутницу произвело огромное впечатление зрелище того, как мужчина делает домашнюю работу. В награду за столь редкую картину в маленьком горном оазисе Нечаянных Трав она решила поведать Маккенне о нескольких вещах, важных в его положении.