– Спасибо.
Лепешкин разошелся не на шутку. Морхольду даже стало жаль девчонку-разносчицу, несколько раз проходившую мимо. Так с женщинами все же не стоит обходиться. Существа они мстительные, как ни крути. Особенно если дело касается амурных вопросов.
Лепешкин что-то рассказывал, грудастая селянка отвечала заливистым смехом, а вот Морхольд застыл на месте. Ощущая что-то тяжелое, наваливающееся откуда-то со стороны, заставляющее волосы подниматься дыбом, как у собаки на загривке. Жуть, явно забеспокоившаяся, заворчала, начала втягивать воздух ноздрями.
Морхольд знал, что такого тяжелого может обрушиться вот так неожиданно. Знал, хотя когда-то и не верил. Чей-то злой взгляд сверлил его затылок. Настойчиво и тяжело старался вжать его в бетон пола. Морхольд положил руку на рукоять ножа, оглянулся.
– Эй, что с тобой, братишка? – рядом возник настороженный Лепешкин. Селянка, зло фыркнув в сторону сбежавшего кавалера, принялась раскладывать овощи.
– Что-то не то… – выдохнул Морхольд. – Здесь эта сволочь.
– Какая?
– Молот.
– Да ну?! – удивился Лепешкин. – И где, интересно? По твоим рассказам получался какой-то огромный жуткий урод. Да еще с кувалдой в человеческий рост. Чет не вижу такого вокруг.
– Удивил. Ты тоже немаленький, Саш. А захочешь спрятаться, найдут тебя?
Лепешкин кивнул, соглашаясь. Морхольд еще немного пошарил глазами, понимая, что никого не увидит. И тут отпустило. Хотя адреналин, холодком забравшийся в живот, уходить пока не хотел.
– Ладно, черт с ним, – он махнул рукой. – Пошли, лыжи надо найти. Есть здесь настоящие охотничьи лыжи?
– Собрался спортом заняться?
– Типа того. Есть?
Лепешкин дернул подбородком в сторону темно-синей палатки, стоявшей рядом с харчевней. Вывеска харчевни повеселила. «Му-му» и белая с черными пятнами корова. Надо же додуматься так назвать заведение. Особенно памятуя про большинство современных буренок, никогда не отказывающихся схарчить прямоходящее существо.
Палатка оказалась большой, наполненной кучей полезных вещей. По дороге Лепешкин уже успел отговорить Морхольда от покупки «пенки» и нового спальника. Обещал дать свои, мол, есть пара лишних. Морхольд против ничего не имел, справедливо полагая, что патроны пригодятся дальше.
Искомое обнаружилось практически сразу. Широкие, подклеенные по низу лошадиной шкурой лыжи он оценил с первого взгляда. Сделаны оказались верно, чувствовался мастер, знающий свое дело. Об этом красноречиво свидетельствовал и запах, расползающийся из дальнего угла. Там варили рыбный клей. Давно забытая наука выживания и использования всего подручного с каждым годом давала все более крепкие ростки. А что может быть лучше для склеивания, чем клей, полученный из рыбы?
Хотя, и тут Морхольд вроде бы не ошибался, не водилось в речках и самой Волге необходимых осетровых, из нёба которых клей-то, вроде как, и вываривался.
– Ох и вонь, – Лепешкина аж скрючило. – Эй, Петро, чего воняет-то так?
– Не нравится, так не нюхай, – лохматый, заросший бородой по самые глаза дядька неспешно встал и двинул к ним, вытирая руки куском грязной промасленной тряпки. – Здорово. Чего хотел, оглашенный?
– Лыжи бы мне, – Морхольд показал на искомое. – Сколько?
– Патриками отдавать будешь?
– Ну да.
– Тридцать. – Дядька раскрыл широченную ладонь, покрытую крохотными ожогами, порезами и уколами от металла. – По рукам?
– По рукам, – торговаться Морхольд не стал, товар попался хороший. – И еще мне бы сапоги.
– Какие?
– Вон те, – Морхольд показал на невысокие, яловые, с подметкой из натуральной кожи. С утра он не обратил внимания на собственные, а вот сейчас, наступив в коровью лужу, понял – надо бы поменять. По дороге он умудрился их проткнуть. В нескольких местах. – Ножи могу дать за них. Вот.
– Дай-ка сюда… – дядька покрутил мародерские ножи, кинул в корзину под верстаком. – Забирай.
– А вон той кожаной сбруей тоже вы занимаетесь?
Морхольд показал на висевшие сбоку патронташи, подсумки и сложную систему ремней-креплений.
– Ну? – Дядька вопросительно поднял брови. – И?
– Мне бы жилет, жесткий, с ремнями. Спину держать. Нет ничего такого?
– Такого нету, – буркнул дядька, считая патроны, переданные Морхольдом. – Могу мерку снять и сделать. Пять дней займет, если договоримся. И сто патронов.
– А побыстрее?
– Дешевле вас явно не интересует? – из-за плотной занавески, закрывающей вход во вторую часть, вышел еще один хозяин. – Интересно.
– Я тороплюсь. – Морхольд внимательно рассмотрел еще одного участника беседы.
Лет пятидесяти с небольшим. Худое лицо с тонким хищным носом, выбритое и чистое. Внимательные глаза, сбоку от одного чуть заметный шрам. Форма – песочного цвета «афганка» с аккуратно подшитым белым подворотничком, китель навыпуск. Брюки-галифе заправлены в офицерские сапоги, такие же, как старые Морхольда. Только блестящие после недавней щетки. На плечи накинут старенький, но аккуратный бушлат расцветки «флора».
Офицер, самый настоящий. Мало того, мужчину так и тянуло обозвать не иначе как «сэр». Чувствовался в нем аристократизм, порода, что-то такое, что встречалось не так и часто. А его следующие слова только подтвердили мысли.
– Спешка хороша при ловле блох. Для чего вам корсет?
А точно, мысль Морхольда угадал совершенно верно. Именно корсет ему и был нужен.
– У меня проблемы со спиной. А идти далеко.
– Ясно. Петр?
– Да, майор?
Морхольд порадовался чутью. Не ошибся, и верно, офицер.
– Ты как к сверхурочной работе?
Петр сморкнулся в пальцы, вытер все той же тряпкой, что-то посчитал про себя, закатив глаза. Морхольд решил опередить. Хотя второй плитки было откровенно жаль. Он даже успел помечтать о нескольких обедах, разогретых по дороге и съеденных не в сухомятку.
– Хех, – Петр крякнул, глядя на столь выгодное предложение. – Ну-у-у, устраивает.
– А это вам, если сможете мне помочь и объясните Петру, что и как надо сделать, – Морхольд достал кожаную укладку, мягко звякнувшую на столе. – Прошу.
Майор развернул чехол, провел пальцами по светлому металлу хирургических инструментов. Кивнул и показал рукой на занавеску, приглашая зайти.
– Майор медицинской службы Корж, – представился он и подвинул табурет. – Рассказывайте. Где болит, как болит, давно болит? Снимите плащ и повернитесь спиной. Зверюшку посадите вон туда, на сундук. Сидеть!
Жуть, как ни странно, послушалась. Сидела и не отсвечивала. На ее месте Морхольд поступил бы так же. Уголок врача впечатлял неподготовленного человека.
Здесь пахло больницей. Тем самым непередаваемым запахом дезинфекции, спирта, еле ощутимым ароматом крови и боли. Широкий походный хирургический стол говорил сам за себя.
– Когда проявилось? – майор нажал на один из позвонков, Морхольд вздрогнул и зашипел.
– Меньше недели назад. Приложило меня как следует.
– Упали?
– Снаряд разорвался рядом.
– Снаряд?.. – майор Корж нахмурился. – Значит, я не ошибся. Около пяти дней прошло?
– Да.
– Мой вам совет, – Корж откинулся на спинку походного складного стула, взял набитую трубку и закурил. Так же благородно и аристократично, как делал все остальное. – Не говорите здесь про снаряды. Понимаете, мало кто поверил, что это были разрывы. Слышали многие, хотя звук доходил еле-еле, но… Но служба безопасности здесь все-таки работает. И то, что мир вокруг не сжался до размеров детской песочницы, мы давно поняли. И уж если кто-то стреляет снарядами, то… Что за противник?
– Не знаю. – Морхольд оделся. – Танк. Самый настоящий танк. И несколько модных военных грузовиков. И военные, одинаковые, профессионалы.
– Плохо. – Майор затянулся, выпустив дым через нос. – Я воспользуюсь вашей информацией послезавтра. Вы ведь скоро улетаете?
Морхольд выдохнул. Глянул в его холодное лицо.
– Может, мне сразу вам все рассказать? Вы же майор не только медицинской службы в отставке?
Майор улыбнулся. Тонко и хищно, само собой.
– Не бывает офицеров в отставке. Бывают только офицеры запаса, не более и не менее. А все остальное? Не кажетесь вы мне кем-то, кого стоит задерживать. Да и, если уж честно, ваш вчерашний разговор с Кликманом я слышал. Сидел на диване за вашей спиной.
Да-да, сидел он там. Морхольд разозлился.
– Мне стоит подумать о том, как удрать из вашего города?
– Фома вы неверующий, – майор вздохнул, – все не так. Вашу информацию я продам СБ чуть позже. После того, как вы улетите далеко. Часа через три-четыре после старта дирижабля. Вот и все. Я не состою на службе СБ. Я сам по себе.
– Ну, допустим, поверил. Тогда что со спиной?
– Со спиной? Ничего из ряда вон выходящего. Повреждения и хронические изменения, по официальной медицинской точке зрения не поддающиеся самостоятельному лечению и выздоровлению. Другими словами, Морхольд, у вас стандартная вещь, появляющаяся у любого человека со временем. Грыжа. Или несколько. Я нашел одну серьезную. Плюс повреждение как от взрывной волны после взрыва, так и от удара об землю. Либо дерево. Вы же не помните, как именно вас приложило? Вот и я о том же. С корсетом вы если и ошиблись, то немного. Вероятнее всего, что пригодится. Тем более, обезболивающих сейчас не встретишь, равно как аптек или пунктов скорой медицинской помощи. Вот, смотрите, пока мы говорили, мысль уже появилась. Вот здесь и здесь вам надо будет научиться затягивать правильно. А не сильно. Понимаете разницу?
Морхольд кивнул, глядя на набросок изделия, так необходимого его спине.
– Когда будет готово?
– Завтра утром, около шести часов, приходите сюда. Сделаем. Петр постарается, вы очень порадовали его своей плиткой. Давайте вашу голову, надо сменить повязку.
Морхольд подставил указанную часть тела.
Ножницы щелкнули, срезая бинты.
– Как видите?
Морхольд вздохнул, сгоняя слезу. И подумал, как ответить, по-русски или с цензурой?
– Ясно. Можете не отвечать. Сейчас будет щипать, и сильно. Терпите. Дать прикусить что-нибудь?
– Нет, так потерплю.
– Ну, как знаете. Перевязку сделаете сами утром, и потом вечером. Не затягивайте, шансы у вас пятьдесят на пятьдесят. Эта процедура стоит десять патронов. Мазь и два бинта для следующих перевязок идут бонусом.
– Спасибо.
– Не за что. Руку сами перебинтуете, как понимаю? Хорошо. Не задерживаю. Думаю, медицинскую карту заводить на вас не следует? Или вы все же планируете вернуться к нам?
Морхольд посмотрел на него внимательнее.
– Не планирую.
Лепешкин ждал его снаружи, неожиданно подружившись с таки удравшей к концу осмотра Жутью. Животинка сидела у него на плече и, довольно курлыкая, поедала мясо с шомпола. Давешняя разносчица явно старалась завладеть вниманием Лепешкина.
– Крысой мою зверюгу кормишь?
– Обижаешь, – Лепешкин ухмыльнулся, – натуральный суслик.
– Пошли сами поедим. Милая, не верьте ему. Он постоянно льстит девушкам.
– Это он все врет. – Лепешкин как можно милее улыбнулся разносчице, от полноты души продемонстрировав некоторый дефицит верхних боковых зубов. Хотя вряд ли оно ее смутило. К сожалению, такими вещами мог похвастаться практически каждый. – Я тебя найду. Вечером.
– Он всем так говорит, – Морхольд забрал Жуть. Отнять шомпол с остатками жареного не получилось. Кривой частокол зубов не выпускал мечту любого зверя. Морхольд посмотрел на упрямую морду ящерки и только покачал головой. Остатки шашлыка были как раз с ее голову. Смотрелось просто чудесно.
Разносчица, проигнорировав слова Морхольда, чмокнула Лепешкина в щеку, погладила Жуть по голове и, испепелив Морхольда взглядом, двинулась дальше. Плавно и красиво покачивая всем необходимым.
– Ты подлец, морочащий нормальным девкам головы, – буркнул Морхольд. – Обманешь же.
– Вдруг нет? Может, хочу семью, там, и все такое?
– И верно, как сам не подумал.
«Му-му» оказалось вполне приличным местом. По углам никто не блевал, пахло мясом и немного самогоном, потом и жаркими пьяными спорами. А еще здесь подавали рыбу. Молока, как ни странно, не подавали.
– Нам по судачку, – Лепешкин шлепнулся на недавно струганную скамейку. – Морх, у тебя ж хватит патронов на судачка?
– Надеюсь. Сиди, – Морхольд успел поймать активно принюхивающуюся Жуть, явно решившую сбегать и проверить кухню. – Откуда рыба?
– Базовские поставляют, – Лепешкин довольно постучал пальцами по столу и улыбнулся девчонке, убиравшейся за соседним столом, и одновременно двум особам, за тем же столом и сидевшим.
Повернулся к Морхольду, вопросительно поднявшему бровь.
– Базы отдыха, помнишь? По протоке и по Волге, за Царевым курганом и Глинкой? Их теперь оттуда не выгонишь. Вжились с самой войны. Три базы там, что ли. Торгуют рыбой, рыбьей кожей, рыбьими потрохами, плавниками – всем, короче. Повелители воды, одним словом.
– И этого судака можно есть?
– Ну, свиней ты ж ешь? И судака можно, светиться пока никто не начал. А если начнет, то тоже польза. В сортир ночью пойдешь, не промахнешься.
– Да ну тебя.
Лепешкин, подмигивая девам-соседкам, неожиданно стал серьезным.
– Слушай, братишка, а ты и дальше попрешь без ствола?
– А что?
– Странно как-то. Ты меня вообще удивил, че… Пришел замызганный, без оружия, без патронов, вообще. Не похоже на тебя. В морду вот когда дал тому усатому, вот тут все как надо стало. Че с тобой произошло?
Морхольд погладил Жуть, выжидавшую момент, чтобы удрать.
– Странное дело, Саш… сам не пойму и тебе вряд ли объясню. Оружия нет, покупать не решился. Может бесполезно оказаться. В последнее время и сам, и те, кто рядом, пользоваться им не могут. Перекос, холостые – что угодно.
– Чушь говоришь, – Лепешкин перестал улыбаться. – И я тебя так не отпущу. Под «семерку» у меня, ты уж прости, кроме своего ничего нет. А вот вертикалку ижевскую ты с собой возьмешь. Верхний ствол нарезной. Патроны и пули имеются.
– Спасибо, Саш.
– Да не за что. Мы с тобой уже несколько лет как друг другу и должны, и нет. Выпьем, братишка?
Морхольд не отказался. Потерю Лепешкина он помнил. Как сейчас.
* * *Динь… Капля ударила по шлему, по небольшому открытому местечку, по вспученному изнутри металлу, не защищенному камуфлированным чехлом.
Динь… Морхольд кашлянул, чуть не схватившись за гулко отозвавшуюся голову. В ушах звенело, накатывало шумом прибоя, услышанного им единственный раз в той, давно прошедшей, прекрасной и теплой жизни.
Динь… Парок, сорвавшийся с губ, медленно закрутился спиралью в холодном воздухе. Здесь, в Петровке, похолодало неожиданно и быстро. Он попробовал подняться.
Динь… Шлем был… кого? А, да, точно. Шлем носил Лепешкин-младший. Как его? Серега, да. Он сам обтянул его оторванным от бушлата капюшоном, так и ходил. Помнится, когда рвал ткань, голова бывшего владельца, страшно вмятая после удара прикладом РПК от Лепешкина-старшего, потешно качалась. А сейчас вон, сам Серж лежал, раскинув ноги. И дождь крупными редкими каплями позванивал по каске, динькал по металлу, видневшемуся через выгоревшую ткань. Пуля, явно «семерка», прошила шлем насквозь.
Динь… Надо было встать. Перед глазами плавали яркие разноцветные круги. Хотелось плюнуть на все, свернуться в комок и так и остаться. И будь что будет, но…
Динь… Капли смешивались с густым вишневым компотом, растекающимся вокруг несчастной лепешкинской головы. Трещали очереди из РПК старшего, отдаваясь в ушах ударами перфоратора.
* * *Вечером, ложась спать, Морхольд долго смотрел в потолок. Как-то не верилось, что путь, самый длинный путь в его жизни, начнется уже утром. Но так оно и было.
Проверенные и заново разложенные и притороченные вещи говорили сами за себя. Дорога впереди ложилась нешуточная. Но, как говорил какой-то древний мудрый китаец, а все древние китайцы мудры, путь длиною в тысячу ли начинается с первого шага. А первый шаг Морхольд сделал уже давно. Теперь только знай делай следующие.
Жуть сопела под боком, обожравшись судака. Судак и впрямь пришелся всем по вкусу. Неведомые «базовские» даже стали немного «ведомыми». Когда они собрались уходить, в палатку зашло несколько молодых ребят и девчонок, одетых в одинаковые куртки и брюки с сапогами из кожи. Той самой, рыбьей. Как пояснил Морхольду их главный, Дед, мужик постарше его самого, кожа была сомья. Или соминая? Сомячья?
Какая-то мысль не давала покоя. А, да. Мальчонка, отправившийся за новостями о прибывших в Курумоч, не вернулся. И тот самый взгляд, заставивший нервничать, из головы так и не шел. Но сон накатывал сильнее и сильнее. Спина, как ни странно, успокоилась, перестала грызть изнутри болью. И Морхольд хотел насладиться моментом и просто поспать. А еще, как ни странно, ему не хватило постоянства последних нескольких дней. Да-да. Почему-то никто не хотел его убить, как обычно. Хотя, если задуматься, это его устраивало. Полностью.
Дом у дороги-9
Багира все же уснула. Одноглазый, отдав ей плащ-палатку, смотрел в темноту. Через час-другой наступит «собачья вахта», чертово время, когда в сон начнет клонить все сильнее. А дождь снаружи успокоился. Так, крапало, но не сильно. И только одно это заставляло нервничать.
Сзади, шоркая ногами, подошел Чолокян. Спустился вниз, ничего не говоря. Проверил спящих лошадей, отошел подальше, отлить. Шарахался в темноте, не давая одноглазому слушать эту доставшую чертову ночь. Никак не заканчивающуюся, не отпускающую из своей черной крепкой хватки.
Там, в ночи, могло скрываться что угодно. Вернее, кто угодно. Хотя одноглазый сам себе не признался бы в том, что ему теперь куда легче столкнуться с очередной отрыжкой адовой кухни, появившейся после Беды, чем с человеком. Люди сейчас стали куда страшнее любого мутировавшего создания Божия.
Хотя и раньше-то, что говорить, добрее люди не были.
Внизу кашлянул Чолокян. Чуть заскрипели ступеньки.
Одноглазый усмехнулся, глядя на приближающегося армянина. Ведь тогда, до Беды, встреться они ночью, да на темной улице, что бы ждало этого… хача? Далеко не «доброй ночи», это к гадалке не ходи. Из одноглазого даже армия и кусок зацепленной спецоперации не вытравил нелюбовь к «черным». Несмотря на таких же, как Чолокян, воевавших рядом. Хотя… как воевавших? Тут одноглазый мог бы и поспорить.