Он хрипло кашлянул, с натугой проворачивая сваренный курумочовскими Кулибинами станок, навалился, разворачивая тяжелые дуги. Тяжело? Да и хрен с ним. Лишь бы надежно.
Тяжелый – значит надежный. Так сказал, давным-давно, Борис Перо. И Морхольд в чем-то с ним был согласен почти полностью. И пусть перед Бедой различные пластики стали все распространеннее, это осталось там, позади. Ведь редко что заменит металл. А уж сейчас, так тем более. Молодой и глупый Морхольд верил, что автомат Калашникова так надежен, что может стрелять, даже искупавшись в грязи. Несомненно, может. Но не всегда.
ПКТ грохотал дальше, Морхольд радостно вопил, наслаждаясь вернувшимся счастьем, крыложоры уже не парили, нет. Они метались, стараясь не угодить под огненные струи. Соседняя гондола тоже не давала спуска. Пулемет трясся, выплевывая дымящиеся гильзы. Станок похрустывал под собственной тяжестью, вертелся как надо, смазанный и ухоженный.
Пулемет Калашникова, его ПКМ, всегда был прекрасен. Прекрасен своей лаконичностью, идеален в своем неповторимом стальном удобстве и великолепен при дружбе с ним. В детстве Морхольда каждый мальчишка, о да, даже воспитываемый в семье либеральных и толерантных космополитов, поклоняющихся Будде и проповедующих исключительно ценности однополой любви, мечтал об оружии. Несомненно, кто-то запросто бы и оспорил, да. Вот только, подтвердят бывшие и действующие сорванцы, ставшие мужчинами, каждый шкет мечтает об оружии. И это не странно.
Юркий сизо-голубой крыложорчик, нырнув в воздушную яму, хитро поймал поток, набирая скорость. Морхольд хмыкнул, закусил сильно отросший ус и нажал спуск, дождавшись подъема. Тварь, что говорить, хитра от своей дикой природы. Да только Морхольд хитрее. Пули практически разорвали крыложору грудь, отбросив удачно, прямо на следующего, крупного быстрого монстра. Тот чуть замешкался, отворачивая от несущегося навстречу менее удачливого собрата. Морхольд сплюнул, чувствуя бегущую все быстрее кровь. Кровь, стучавшую в висках так, как не с каждой женщиной.
Оружие возбуждает не хуже женщины. Уж точно не хуже, особенно если женщина является таковой только по первичным половым признакам. Хороший ствол, как самая страстная красотка, заставляет бежать кровь… и это нормально. Что порой хочется погладить больше? Гладкий и великолепный женский задок или гладкое и великолепное цевье?
Сейчас Морхольду куда ближе казалась его «спарка», работающая без проблем, тарахтящая емкими очередями, стегая металлом и не подпуская крылатую смерть ни к нему, ни к другим людям. Оба ствола слали вперед смерть, полностью слушаясь его, Морхольда, приказов. И он радовался этой прекрасной симфонии смерти, такой послушной в его руках.
Любой пулемет подобен блондинке валькирии, с его-то мощью и силой, равной тактико-техническим характеристиками дочерей хевдингов, взятых Одином к себе в свиту. Шелест протягиваемой ленты и блеск патронов так же прекрасен, как и шелк светло-золотистых, сверкающих пшеничными колосьями на солнце волос. Отдача во время очередей, сотрясающая все тело, не равна ли усилиям мышц богинь войны, перекатывающихся под кожей, закрытой сверкающими доспехами?
Морхольд рванул влево, не успевая перехватить ускользнувшую от него парочку черно-серых тощих птеродактилей, что-то каркающих друг другу. Но сосед-стрелок выручил, подстраховал, срезал обоих тварей одной очередью, заставил кружиться и скользить вниз двумя темными, брызгающими алым, болидами. Чуть проглянувшее через тучи солнце мазнуло по черным стволам соседнего боевого поста, уже возвращавшимся назад. Поста, стрелявшего с точностью снайпера.
Любую «снайперку», даже крупнокалиберную, Морхольд заслуженно равнял с тонкой и опасной восточной брюнеткой. Ствол, такой же длинный и идеальный, как ее ноги, приклад, аккуратный и удобный, точь в-точь, как и то, что ниже спины. Ну, а уж если говорить о моменте самого выстрела… – и сравнивать? Морхольд усмехнулся, подумав, а если бы кто сейчас смог прочитать его мысли? За кого приняла бы его такая незаурядная личность? Верно, за кровожадного и озабоченного маньяка. Но стесняться этого не стоило. Совершенно.
ПКТ загрохотали гуще и чаще: вынырнув откуда-то сверху и сбоку, опасно и близко, на дирижабль заходило целое звено из трех крыложоров. Белые раскаленные нити потянулись к ним, рассыпаясь сотнями кипящих капель от разлетающихся после попаданий пуль. Ленты, шелестя и позвякивая, распадались на звенья, с лязгом собравшиеся у ног Морхольда в уже приличных размеров кучку.
Да, Морхольд не стеснялся самого себя. Да, он на самом деле любил свое дело. И другого себе не хотел. Войну можно любить в разном виде. Пафосную глянцевую картинку он не воспринимал уже в детстве. В отличие от редких и правдивых разговоров по душам со старшими, бывавшими на ней, настоящей. И сейчас, стреляя по крылатым образинам, и позавчера, убивая грабителей, спасших его только из-за вещей и неделю назад, прорываясь с Дарьей через Отрадный, Морхольд, скрипя зубами от боли и усталости, все равно чувствовал себя на своем месте. Это просто была его настоящая жизнь.
Патроны закончились практически одновременно с целями. Последнюю, трусливо удиравшую за светлые облачка, расстреляли из чего-то ручного, похожего на ружье самого Морхольда. Красиво и беспощадно, тут же влепив следующий выстрел, стараясь не просто убить, а снести к чертям собачьим голову с вытянутой и не такой уж крепкой шеи. Морхольд, порыскав в поисках врага, выдохнул, отпустив штурвал из совершенно мокрых ладоней. Откинул капюшон, задрал очки на лоб, наслаждаясь холодным воздухом. И отдыхом. Вполне заслуженным отдыхом.
Вот сейчас он примирился с небом. С его простором и свободой. И его, вот и смешно, и грешно, примирило нападение глупых голодных мутантов. То, как он смог вернуть себе силу оружия, пороха и огня. То, как он оказался почти равен пилотам и их умению водить воздушные суда.
Жуть, высунувшись из отворота куртки, диковато осмотрелась. Бедная зверушка, явно нагадившая у него за пазухой, приходила в себя.
– Чшш, – Морхольд погладил Жуть. – Все в порядке. Спи дальше.
Жуть спать не собиралась, несомненно ожидая еще одного подвоха в виде грохота и пороховой вони. Забралась к нему за спину, вцепившись в разгрузку, тихо засопела-засвистела прямо в ухо. И тут же дернулась от неожиданности, больно проколов когтями все слои одежды. Зверушку испугал хрипло каркнувший динамик, ранее не замеченный. Внутренняя радиосвязь, прямо магия какая-то.
– Все целы, – Кликман казался очень довольным. – Не спрашиваю, а говорю, что все целы. Мы не подпустили ни одну из пташек. Молодцы!
– Спасибо, – Морхольд нажал на клавишу обратной связи. – Отстегиваться?
– Нет, – в динамиках раздался женский голос, – пока рано. Классно стрелял, сосед.
О как, пулеметным снайпером оказалась женщина. И вряд ли инженер.
– Ты тоже молодец, – Морхольд улыбнулся, – красава, че…
– Хватит трепаться, – Кликман усмехнулся. Хотя в динамике это прозвучало кваканьем, смешанным с бульканьем. – Проверьте боезапас. Сейчас каждому принесут дополнительные ленты. Впереди «лысянка».
– Чего? – переспросил Морхольд.
– То самое место, о котором тебе рассказывали, – ответил Кликман, – где водятся драконы. Их нельзя подпускать ближе десяти метров.
– Что у них?
– Кислота, – отозвалась соседка. – Сейчас… вон, посмотри вниз.
Морхольд посмотрел. Пришлось нацепить очки. Его единственный рабочий глаз крайне жестоко отстегал ветер, лихо ворвавшись в щели гондолы. Слез сейчас еще не хватало, угу.
Почему «лысянка», стало ясно сразу. Пустая огромная плешь, предвещающая степь, небольшие пролески где-то далеко по ее краям. Действительно, очень напоминало лысую макушку, окруженную редкими волосами.
– Твари живут в рощицах, – женщина-снайпер вздохнула. – Скоро увидишь то, что осталось от «Утенка». Его сожгли год назад.
Морхольд не ответил. Что тут скажешь?
Ребра дирижабля виднелись внизу, правее курса. Черные и переломанные, они торчали вверх руками, тянущимися к небу с немой мольбой. Памятники людям, рискнувшим покорять ставшее злым небо и поплатившимся за это жизнями. Морхольд даже был готов простить им работорговлю или… помощь в ее осуществлении. Почти.
– Если появятся, нам надо продержаться минут десять, – Кликман казался очень серьезным, – а потом пойдем на сверхсветовой.
– Че-го? – поразился Морхольд.
Судя по смеху из динамика, остальные стрелки явно знали, о чем речь.
– С приводом у нас все в порядке, – продолжал валять ваньку летун, – мой личный очаровательный Чубакка все сделала в лучшем виде.
– Скажу сестре, чтобы припомнила тебе Чубакку, – соседка тоже улыбалась. – Знать бы, правда, кто это.
Морхольд усмехнулся. Как объяснить детям Беды то, что они никогда не увидят?
– Чубакка хороший, – заявил он, – но…
Морхольд усмехнулся. Как объяснить детям Беды то, что они никогда не увидят?
– Чубакка хороший, – заявил он, – но…
– Что «но»?
– Большой и волосатый чувак, говорящий с помощью рычания в разных тонах и вариациях. Так что, в принципе…
– Морхольд, ты каналья, – констатировал летун. – Никакой мужской солидарности, сдал со всеми потрохами. За это не расскажу тебе, как мы пойдем на сверхсветовой.
– Уж расскажи, будь добреньким, – Морхольд оглянулся на какой-то шум. В гондолу боком протиснулся давешний парень из палубной команды. Деловито защелкал поднимаемыми крышками и лентами, звенящими свеженькими звеньями.
– Реактивная тяга, чего уж там, – Кликман довольно вздохнул. – Опасно, но куда опаснее ждать вон тех тварей. Уважаемые бортовые стрелки, приказываю прекратить треп и вернуться к вашим прямым обязанностям. Да, Морхольд, оно не особо важно, но ты только что отработал свой долг, возникший по причине несказанной доброты госпожи Ди.
– Ты меркантильная сволочь, Кликман, – проинформировал Морхольд, – жадная меркантильная подлюка.
– Жадность не порок, в отличие от бедности. Ладно, ребят, приготовились. А я пойду займусь ускорителями. Их нам хватит где-то на полчаса лета. Сели все!
Судя по крику, под «всеми» Кликман имел в виду пассажиров. Морхольд проверил, как ходит станок, попробовал педали. Механизмы работали на «ура». Он пригляделся, ища цели. И увидел. И они ему крайне не понравились.
Внизу, мелькая желтыми высохшими волнами, текла степь. Давно не самарская, и даже заметно чужая. Ветер трепал ее, разлохмачивая неровно трепыхающиеся разнотравье и сухостой. Гнул редкий кустарник, торчавший обожженными скелетами. Поднимал пыль от высохшей под его напором земли. Нес дирижабль вперед и вверх. И точно так же помогал новому врагу, видневшемуся пока еще поодаль, плывущему над темными массивами рощиц.
Морхольд прикинул размеры трех пока еще плохо различимых тварей. Эти были куда больше недавних мародеров-крыложоров, да-да. И отличались от них так же, как большая белая акула отличается от черноморского катрана.
Мощные вытянутые тела, казавшиеся отсюда светлыми, в редких черных пятнах, плыли важно и неторопливо. Ошибочно неторопливо, по скорости явно сравнявшись с дирижаблем. И как пока ни старался капитан и команда «Сокола Элвиса», они явно догоняли, пока идя параллельным курсом.
Морхольд пошарил по карманам, помня, что убирал пару самокруток куда-то не так и далеко. Отыскал и, подумав, взял одну из гильз. Придется попробовать курить в нее, опасаясь пепла или случайного огонька. Глупость, конечно, но почему-то курить захотелось до безумия. Да и эти, летящие сбоку, заставляли нервничать.
Он всем нутром чуял исходящий от них животный ужас, нагоняющий даже быстрее своих хозяев. То ли разговоры на рынке так подействовали, то ли остов дирижабля, оставленный позади. Черт знает, в общем. Настроение неожиданно стало просто паскудным. Поселившаяся внутри тоска сплелась с вновь проклюнувшейся болью и на пару с ней выводила крайне интересные рулады на психологически-болевом уровне восприятия.
Высушенная самокрутка должна была быть горькой. Но не была. Дымок пах чем-то сладким, надеждой и ожиданием. Морхольд тихонечко тянул, рассматривая приближающиеся живые дредноуты. Те прямо на глазах, пару раз сильно взмахнув крыльями, становились все ближе и больше. Бинокль бы, или еще какой прибор из оптики, рассмотреть… Морхольд хлопнул себя по лбу. Дурак ты дурак, Морхольд.
В подсумке, висевшем слева, мирно дремал небольшой прицел к вертикалке. Морхольд, торопливо достав его, поднес к глазу. Всмотрелся, ожидая совсем уж серьезной каверзы свихнувшейся природы Беды. И не ошибся. Сюрпризов она подготовила достаточно.
Больше всего кожистые великаны напоминали Стервь, явно состоя с нею в дальнем родстве. Крепкие, совсем не птичьи тела, длинные широкие крылья с какими-то прорехами по самым краям. Средней длины мощные шеи, вытянутые морды со светлыми пятнами по бокам, так смахивающими на глаза. Хотя именно их, тут Морхольд вряд ли ошибался, разглядеть пока оказалось невозможным.
Темная, в густо-серых разводах кожа вздымалась под усилиями мощных мускулов. Вдоль хребта ему почудились торчащие шипы, но чего со страху не привидится? Но вот мелкие крылатые силуэты на спинах ему явно не показались. Чертовы крылатые твари, вдобавок к пока еще неведомой кислоте, владели дополнительными опциями. Хреновы драконы, не пойми как появившиеся на свет, несли на себе самый настоящий десант.
В общем, подводя итоги, подлетающие противники имели явное как огневое, так и численное преимущество. Являлись, чего уж там, тяжелыми авианесущими ракетными крейсерами воздушного базирования. Вот такое вот дерьмо, мда.
Морхольд погладил Жуть, крепко ухватил ее и пересадил на несущую раму гондолы, щелкнув по носу. Зверушка зашипела, обиделась. И назад не пошла.
– Вот и сиди там, дурында, – Морхольд подмигнул ящерке, одновременно туша самокрутку прямо в гильзу, – и удирай, если что. Ты маленькая, легкая, выживешь.
– Ты там с кем? – поинтересовалась соседка. – Сам с собой? У тебя все хорошо?
– С домашним любимцем.
– Кошка? – обрадованно взвизгнул динамик, испугав Жуть. Ну, что тут скажешь? Бабы, они и есть бабы. Коты, кошки, котики, котятки. Бой на носу, а этой все мимишность подавай.
– Нет.
– Хорек? – с не меньшей надеждой поинтересовался динамик.
– Я отключиться забыл?
– Ага. Так кто там у тебя?
– Да черт знает, – протянул Морхольд. – Жуть какая-то.
– Жуть?
– Самая настоящая, потом покажу.
– Забились.
– Слушай, куда этим стрелять, а? – Морхольд покосился на тварей. И подумал о явной глупости Кликмана, давно должного заняться своей реактивной гравицапой.
– Под крылья, в шею. В глаза или пасть попасть тяжело. Можно в основание хвоста, если получится, перебьешь нервы.
– Да вы прям их изучали…
– Изучали. – Динамик хрипнул. – После второго сожженного экипажа отправили ИЛы. Тогда штурмовиков было три.
– Извини.
– Не стоит. – Динамик замолчал.
Морхольду стало неловко. Все-таки жизнь этих лихих ребят и девчат состояла не только из куража и веселья. А он, старый дурак, вовсе не подумал об этом.
Динамик ожил. Ему нравился ее голос. Молодой, живой, мягкий. Совершенно не вяжущийся с потоком снарядов, что она метала из своего «КПВТ».
– У меня есть половина ленты МДЗ. Тебе неудобно, но надо подпустить их ближе. Старайся попасть в легавых, тех, что на спинах. Не смогу стрелять раньше, чем метров с пятидесяти. Тогда сможем сбить одного, может, и двух.
– А не собьем?
– Не собьем, товарищ со странным именем, так все погибнем.
– Как тебя зовут?
Она помолчала.
– Аня меня зовут. Анка-пулеметчица, так называют.
– Прямо так?
– Да. И старшие смеются иногда. Не знаешь почему?
– Знаю. И не скажу.
– Вредный… – Аня вздохнула. – Я слышала про твою цель. Димка растрепал. Это так…
– Глупо?
– Дурак. – Она вздохнула. – Это очень правильно. И даже немного романтично.
– Сколько тебе лет? – неожиданно для самого себя спросил Морхольд. – Двадцать есть?
– Некрасиво интересоваться у девушки ее возрастом. Ты разве не знаешь?
Морхольд не ответил. Стало некогда. Легавые добрались до них раньше. А он, дурило, заболтался, упустил момент.
Первые крылатые скользили уже очень близко. Мелкие собратья плавно и красиво упали со спин дредноутов, скользнули вниз, тут же поднимаясь на крыло. Морхольд рывком опустил стволы, нажал на педаль, разворачивая гондолу. Прицелился, ловя цель. И нажал на спуски.
ПКТ снова загрохотали, размазали, разорвали небо двумя красно-белыми линиями, стараясь достать небольших противников. Морхольд, сжав зубы, ругался. Потому что так и не смог зацепить ни одну из черных галочек, несущихся к ним. Галочек, вооруженных на зависть любому наземному хищнику.
В этих попадать оказалось сложнее. Он потратил не меньше двадцати – тридцати патронов, чуть зацепив только одного. Морхольд, глядя на мечущихся аспидно-черными дьяволами легавых, не понимал одного. Что в них опасного? Пока один, уйдя в штопор вниз, не смог подняться. Он превратился в стремительный силуэт, мелькнул совсем рядом, врезался в еле видимый край жесткой части дирижабля. Чуть не врезался. Кто-то смог его сбить на самом подлете, рискнув выпалить картечью. Скорее всего, тот же самый Соколиный Глаз, что сбил последнего из прошлой партии.
Тварь разлетелась мелкими клочьями вспоротой груди, мелькнули судорожно бьющие крылья. А потом даже до Морхольда донесся едкий запах, поползший от растекшейся по корме слизи. Где она находилась в твари, было неясно. Но запах говорил сам за себя. Самая настоящая кислота.
Морхольд зарычал, вцепившись в штурвал и поливая огнем мечущиеся черные силуэты. Двигатели на корме визжали, набирая обороты, не давали тварям приблизиться. «Сокол Элвис», подрагивая и скрипя, начинал ускоряться.