И все это помимо того, что необходимо делать постоянно. Хворост, грядки, вода для полива, поле тоже уход требует. Я даже козу доить пробовал, пока меня со смехом Анюта не отогнала.
Переиначил я ее имя в Анюту, один раз случайно так назвал, а потом как бы уже и в привычку вошло.
Стрегор бросил свою привычку караулить по ночам после второй бессонной ночи, уснув прямо за завтраком. Первое время он еще продолжал поглядывать на меня с подозрением, потом успокоился. Особенно после того, как я починил старые верши, и мы с ним на рыбалку ходить начали. На ту самую речку, где мне пришлось хряка из себя изображать.
От Анютиного дома до моря рукой подать. Но если бы прошел по самому берегу, то и знать бы не знал, что совсем рядом люди живут, стена деревьев прикрывает. И берег не совсем удачный, весь из крупных камней, с их края до воды пару метров точно будет. Какая-то своя логика была у человека, что место для строительства выбирал.
Маленькая Кармина стала моим учителем языка. Как это происходило – покажет она пальчиком на какой-нибудь предмет и скажет название. Я повторю за ней. Ей смешно, и с криком – мама, мама – к матери несется, чтобы пересказать, как этот глупый дядька вещи называет неправильно.
Так я и спал под навесом, и, хотя, успел уже стены хибары в порядок привести, но внутри еще ни разу так и не был. Да и чего я там забыл, единственная комната метров десять – двенадцать квадратных разделена пополам перегородкой из тех же жердей. Стол, три лежанки, вешалки с какой-то одежонкой и пара другая полочек. Больше там и не было ничего, через открытые двери видно.
Вот так в работе и забывался. Чем же еще от всяких навязчивых мыслей отвлечься можно? Лучший способ. Нет, конечно, есть значительно лучше, но как-то не складывалось. Анюта симпатичная женщина, с хорошей фигурой, только руки натруженные такие. Нет, совсем не страшные, просто видно, что всю жизнь она работает, работает. И работает физически. А так очень даже ничего, такая грация в движениях присутствует, непонятно даже, откуда что берется.
Я, в общем-то, никогда женским вниманием обделен не был, но вот не случилось до сих пор у нас с ней и все тут.
Поздним вечером, после обязательного вечернего чая, вернее заменяющего здесь его бадана, растения с мелкими ярко-красными бутонами, я повалился на свой тюфяк и принялся размышлять.
Хозяйство у Анюты бедное, оно и понятно, одна она, без мужа. Но суть не в этом. Все равно даже по бытовым предметам можно хотя бы приблизительно определить уровень развития цивилизации.
Взять, например, мой мир. Понятно, что у людей очень обеспеченных есть все, и все очень дорогое. Но если заглянуть в любое жилище людей даже с очень низким достатком, там ведь тоже все есть. Есть телевизор, пусть и ламповый, утюг, кофемолка, еще что-то, в конце концов, магнитофон какой-нибудь. Правильно, все дешевенькое, не огромная панель на всю стену и не тостер со встроенным пылесосом.
Дело не в этом. Все дело в том, что в доме Аниаты не было ничего такого, чтобы хоть косвенно говорило о том, что цивилизация ее мира достигла каких-то высот. В сравнении с моим миром, конечно. А с чем мне еще сравнивать?
Парус не в счет. Под парусом и у нас многие ходят, и получают от этого больше удовольствия, чем от скоростных скутеров.
Теперь голые факты.
Вся одежда, что попадала мне в руки, имела швы, явно сделанные не на швейной машинке, а вручную. Да и предметы, что не возьми, имеют следы ручной работы, начиная от топора и заканчивая серпом, ножом или гвоздем. Железо есть, попадаются стальные вещи, равно как из меди и олова. Но нет ничего такого, чтобы говорило бы о более высоком уровне развития. Вряд ли Аниата с детьми живет в отрыве от всего остального мира. Пусть даже так, что очень сомнительно, но, по крайней мере, шесть – семь лет назад контакты с остальным миром у нее были, судя по возрасту дочери. Вчера вечером, когда мы собирались пить вечерний чай, она вышла с цветным платком, наброшенным на плечи, и платок этот совсем не выглядел давним изделием, храни ты его хоть как. Кстати, и бусы у нее на шее имелись, из красного стекла. К чему бы это? Так, отвлекся.
Видимо, эволюция и здесь происходит по тем же законам, что и у нас. Почему я так думаю, да хотя бы потому, что у Аниаты две груди и находятся они на том месте, где им и положено. Об остальном судить сложно, а хотелось бы. Опять отвлекся.
А если люди одинаковые, в моем мире и в этом, то и цивилизация развивается по тем же законам.
И напрашивается грустный вывод. Если у них здесь уже не средневековье, то, по крайней мере, время не позже девятнадцатого века, если с Землей сравнивать.
Иначе у них уже наверняка бы свой Зингер нашелся, да и не только в этом дело.
Я немного полежал, раздувшись от гордости, затем продолжил размышлять.
Вот только разброс у меня очень большой получается, несколько столетий, слишком мало данных.
Следующий мой вывод был еще грустнее.
Всю историю человечество только и делало, что воевало, воевало. В мое-то время постоянно происходят военные конфликты, а уж в эти века… Мне не удастся отсидеться в этом Богом и людьми забытом уголке, да и не хочется этого делать. Как бы то ни было, передо мной целый новый мир, со своими особенностями, чудесами, сокровищами, тайнами и всем остальным прочим. И так хочется все это увидеть. Если уж я здесь, значит кому-то это надо, может быть даже мне самому. Для того чтобы мне здесь выжить, придется научиться как минимум двум вещам – понимать местный язык и научиться себя защищать.
Глава 3. Ответ за базар.
Разбирая в сарае старое хламье в поисках нужного мне металлического штыря для починки навеса входных дверей, я обнаружил обрывок цепи, вплавленный в кусок железа граненой формы. Отлично, о чем-то типа этого я и мечтал. Анюта пожала плечами, бери, вещь в хозяйстве бесполезная. Ну, это кому как. Мне эта вещь просто необходима.
Так, теперь нужна рукоятка, равная длине цепи с билом и петля на ее конце. Я даже знаю, из чего ее сделаю. Есть у меня на примете кусок превосходной древесины, достаточно крепкой для такой цели. Когда-то нунчаками крутить приходилось, так, для общего развития. Все же, не с чистого листа начинать придется. Во-первых, какие-то навыки остались и, во-вторых, техника немного похожа. Совсем немного, но все же.
Еще нужно пересмотреть, что я вообще имею в этом смысле. Кое-что есть, но больше подходит против пары хулиганов, пусть даже и с ножом. Сомневаюсь, что это пройдет против профессионального воина, вооруженного приличной длины клинком. И мой кистень и моя техника. Да и что у меня есть? Неполный год занятий боксом и целых два года спортивным фехтованием, причем в обратном порядке. Но это было еще во время учебы в школе. Бокс против меча или сабли совсем не круто, а спортивное фехтование значительно отличается от фехтования тем же мечом. Что было потом? Потом было увлечение единоборствами, тоже не очень долгое. Затем я увлекся железом и решил, что этого будет вполне достаточно.
Теперь, отправляясь за хворостом или проверять ловушки для рыбы, я обязательно брал с собой кистень. Пусть я приходил на целый час позже и весь взмыленный, но даже такие занятия давали мне хоть какую-то цель. А цель была одна – научиться кистенем бить, просто бить. Но бить точно и мощно. А что еще с ним можно делать? Может быть, парировать или даже вырывать оружие из рук противника. Но кто бы мне показал, как это делать. Не сомневаюсь, найди я среди хлама ржавую саблю, я бы занимался ею, но нашлось-то другое.
Я старался, чтобы никто не видел моих занятий. Когда человек моего возраста начинает постигать азы, это всегда смешно.
Да и с чем еще заниматься? Разве что выпросить у Анюты ее большой кухонный нож, которым она рыбу разделывает.
И все равно чувствуешь себя намного увереннее, когда имеешь в руках хоть что-то. Не обязательно же моим противником станет закаленный в боях мастер меча. Вполне возможно, что это будет обыкновенный бродяга, такой же славный боец, как и я, если еще не хуже.
Вот с языком у меня дела обстояли достаточно неплохо. Той неполной сотни слов, что я уже знал, вполне хватало объясниться даже на такие тонкие темы, как кормление коз или необходимость принести охапку хвороста на дрова. Что характерно, понять смысл обращенной ко мне речи было значительно проще, чем самому выразить собственную мысль. Насколько я знаю, язык можно считать усвоенным, если можешь на нем думать. Конечно, до этого было очень далеко, но даже Кармина все реже смеялась над моим произношением. А может, все дело было в том, что ей уже надоела новая забава.
Я не считал дни, проведенные в доме Анюты, но прошло не менее двух недель. Календаря у нее не было, а хотелось бы посмотреть, что он из себя представляет. Сомневаюсь, что счет может чем-то отличаться от того, что я знаю. С другой стороны, не обязательно же он должен быть десятеричным. Он может быть каким угодно и количество дней в месяце тоже может быть любым. А еще может быть так, что нет ни месяцев, ни недель.
Но в моем нынешнем положении можно слишком и не умничать.
Утро обычно начиналось с того, что я приносил пару ведер свежей воды, затем выгонял пастись коз. Они отлично знали, где можно найти себе пропитание и всегда возвращались домой к вечеру сами. Дальше шла повседневная рутина. Огород, грядки, поле и не обязательно в перечисленном порядке. Обед, часовой отдых, и опять фермерство до самой темноты. Ужин уже в сумерках, перед тем как ложиться спать обязательное чаепитие.
Меня всегда интересовало, почему они живут отдельно и именно здесь. Должна же быть какая-то причина. Попытки узнать у Аниаты ни к чему не привели. Когда она начала объяснять, я вскоре замахал руками, потому что не мог понять и половины слов. Все-таки в ежедневном общении мы пользовались в основном одними и теми же словами, такими же одинаковыми, как и то, что мы делали.
Нет, у меня не получится жить здесь долго, слишком все однообразно. Да и все, чем мне приходится заниматься, ничего кроме уныния не вызывает – никогда не любил ковыряться в земле. Понятно, что сейчас мне приходится делать все это по разным причинам. И хорошо одно лишь то, что делаю я это по собственному желанию. Вполне могло быть и так, что подобными делами мне бы пришлось заниматься из-под палки, попади я в другое место. До сих пор мне так и не удалось выяснить, где я, что это за страна, кто ею управляет. И существует ли здесь, например рабство. А как узнать, спрашивается, если я не знаю даже, как это слово звучит.
И приходилось вставать утром и идти за водой. Затем отправлять коз пастись и так далее. И никаких развлечений, да и откуда на них время.
Я возвращался с очередной охапкой хвороста, раздумывая о том, действительно ли Аниата строила мне сегодня глазки или все же мне показалось. Пару моих попыток познакомиться поближе она решительно пресекла. Причем сделала это не то чтобы с отвращением, просто отстранилась мягко, но настойчиво, покачала головой и сказала – нет. Ну нет, так нет. Были у меня периоды и подлиннее. Сегодня же она и поглядывала как-то по-особенному, и ее улыбки были не такие, как обычно.
Вот вечером и попытаюсь выяснить, так ли это или мне все же показалось. Сколько можно, я же вижу, что совсем ей не противен. Да и она молодая здоровая женщина, к тому же очень симпатичная. И думаю я так совсем не потому, что других здесь нет. Я это еще с бугра увидел, когда за ними наблюдал, не решаясь приблизиться.
Подходя уже к самому краю леса, обнаружил что под навесом, там, где обычно спал, стоят четыре лошади. Я возмутился, что за дела, там сейчас столько конских яблок будет, и еще мокро и вонюче. В доме всего три лежанки, а поскольку доступа к телу хозяйки не имею, мне что, в курятник переселяться? За базар ответите.
Интересно, кто это? Может, родственники навестить приехали? Лучше оставлю я здесь вязанку, черт его знает, как они на меня отреагируют. Возможно Аниата уже монетки пересчитывает, полученные в оплату за удачную продажу молодого и сильного раба, вряд ли ассигнации имеют здесь хождение. Кстати, местных денег я в глаза даже не видел еще.
Чуть в стороне лес почти вплотную к хозяйству подступает. Вот оттуда поглядим мы и послушаем, а уже затем выводы будем делать.
Под навесом, рядом с очагом, где мы обедали, сидели два крайне неприятных типа, которые занимались тем, что жрали и ржали, изредка поглядывая в сторону дома.
Опять ничего не понятно. Теперь вплотную к домику перебежим, здесь стена глухая, никто в окошечко не увидит.
Так, в доме гомон, смех, звук пощечины. И снова ничего не понятно, но явно, что не родственники с визитом нагрянули.
Заглянул в маленькую комнату – две лежанки для детей, вот и вся обстановка.
Где же они сами, и во дворе их не видел.
Дальше заберемся через оконный проем в комнату, и шуметь не стоит.
Голоса рядом, в соседней. Если что нырком в окно, на улицу, дальше влево, в заросли. План отхода давно разработан, не только хворост на уме был.
На дворе сейчас время такое, что к вечеру уже. Когда, казалось бы, еще светло, но зайдешь в помещение, и света сразу не хватает. Грань между светом и полумраком.
Осторожно заглянув через дверной проем, прикрытый занавесью из кусочков тонкого бамбука продетого через нитку, я увидел то, что совсем не мечталось увидеть.
Аниата лежала с широко раздвинутыми белыми незагорелыми ногами, устремив свой застывший взгляд в потолок на одну только ей видимую точку, заранее закусив нижнюю губу. Перед ней возился, спуская штаны, мужик, радостно скалясь в предвкушении. Второй был занят тем, что внимательно наблюдал за открывающимся перед ним действом, держась руками за то самое место, которое он рассчитывал вскоре использовать.
Ну и причем здесь я? Может быть, здесь так принято.
Когда я взглянул в противоположный угол, то сразу понял причем.
В углу, прямо на полу сидел Стрегор, прижимая к себе сжавшуюся в комочек сестренку, прикрывая ей ладонью глаза. Сидел и смотрел на них так ненавидяще, что я даже вздрогнул, увидев его взгляд.
Губы его были разбиты всмятку, а из носа тонкой струйкой бежала кровь, которую он даже не пытался вытереть.
Скоты, по крайней мере, могли бы детей выгнать. Но, как бы в опровержении моих слов, один из гостей повернулся к Стрегору и что-то сказал с улыбкой, показав рукой на лежавшую мать.
Все это происходило не бесшумно. Весело переговаривались насильники, громко смеялись что-то жрущие под навесом остальные. Я понимал часть слов, одно два из десятка, но даже не пытался вникнуть в смысл разговора.
Впервые за все время моего пребывания в этом мире передо мной встал выбор, и мне предстояло его сделать.
Все естество кричало о том, что нужно немедленно бежать отсюда. Ведь для того, чтобы изменить хоть что-то, придется убивать людей, пусть и не самых лучших.
Да и ситуация выглядела привычной для этих людей, слишком свободно они себя здесь ведут. Вот и реакция Аниаты говорит о том же.
Ты можешь также легко покинуть дом, тихо и незаметно, как и вошел, и дождаться, пока они уедут. Вернувшись, объяснить, что испугался этих людей и решил переждать в лесу. И ничего не изменится вокруг, ничего.
Только внутри тебя, в душе, появится немного гнили. Со временем ее будет все больше и больше. Затем она полезет наружу, и люди станут ее замечать. Так что думай, Артик.
Одним прыжком преодолев расстояние до ближнего, я с размаху опустил било на его голову, заботясь лишь о том, чтобы оно не скользнуло по низкому потолку, и не сбился верный прицел.
Человек в помятой замызганной шляпе кулем рухнул на пол, даже не вскрикнув. Второй резко повернулся ко мне и успел подставить под удар руку.
Било лишь скользнуло по его голове, заставив пошатнуться.
Рывком за шиворот одежды я заставил его развернуться и взял шею в захват.
Плечо и предплечье давят на яремные вены, перекрывая мозгу доступ к кислороду, а сзади, к затылку, прижато предплечье левой руки. Теперь наклоняем его к себе и тащим, за собой тащим, отступая. И давим так, как давят свою жертву удавы. Они на долю мгновения расслабляют свои объятья, чтобы затем сдавить еще сильнее. И так снова, и снова, снова и снова, импульсами.
Что я тебе могу сказать? Разве только то, что однажды сам попался на такой вот захват. Уже потом колол себе между ребер новокаин и считал, что легко отделался. Надеюсь, что у тебя так не получится.
Отпустив на пол безвольно поникшее тело, я ударил кулаком в удобно подставленную голову, целясь в височную кость. Ничего нельзя делать наполовину, говорят умные люди, и они правы, правы всегда и во всем.
Метнувшись в комнатку, к Анютке, ухватил ее под мышки и поставил ее рядом с лежанкой. Дави на нее, дави или садись и подпрыгивай. Делай так, чтобы она ритмично скрипела. Она у тебя очень скрипучая, вечерами я отлично слышу даже со своего места, как ты ворочаешься перед сном. Хоть и довольно далеко нахожусь.
Она поняла меня, и со двора послышался довольный смех.
Фу, перевел я дыхание, несколько минут выиграл, они ничего не поняли. Их еще двое, а из меня воин как не скажу из чего пуля. Его сейчас под навесом, где я сплю, полно уже должно быть. Нельзя мне через дверь выходить, скрипучие они очень, не дошли руки. Да и не человек я сейчас, поэтому выходить мне можно только там, где вошел.
Так, до них пара прыжков, сидят они один напротив другого, и весело ржут, прислушиваясь к скрипу, доносящегося из хибары. Я осторожно выглянул из-за угла дома. Один точно мой, добежать успею. И не промахнусь, руку достаточно набил, как знал, блин. Давай на счет три, а то как-то не по себе, двое их все-таки, оба при тесаках и пистолеты на столе лежат.
Не выдержав, я рванул вперед на счет два, заводя руку назад для удара. С разбегу удар получился такой силы, что брызнуло серыми с кровью ошметками. Второй мгновенно выскочил из-за стола, выхватив свой клинок, больше похожий на огромный мясницкий нож с гардой.