Олдисс Брайан Удовольствие для двоих
Брайан Олдисс
Удовольствие для двоих
Ровно в половине восьмого я встал, подошел к окну и отдернул занавески. За окном - еще одно холодное лондонское утро. Мерзко.
Мисс Колгрэйв по-прежнему восседает на стуле, там, где я ее оставил. Я одернул задравшуюся на ней юбку - перед завтраком женское тело выглядит не очень аппетитно - и отправился на кухню. Налив себе чашку чаю и поставив вариться яйцо, я закурил. Первая утренняя сигарета всегда доставляет мне огромное удовольствие.
Завтракал я в спальне и, завтракая, внимательно рассматривал мисс Колгрэйв. В какой-то момент я даже встал, чтобы поправить ей шарфик на шее. Мисс Колгрэйв была не очень добропорядочной женщиной, и она заплатила за свои грехи. Но избавиться от нее теперь будет нелегко.
Прежде всего следовало бы завернуть ее в одеяло, как я поступил с мисс Роббинс, но сделать это будет трудновато, поскольку одеял у меня почти не осталось, а настоящая зима еще впереди. Я подумал: какая жалость, что невозможно легализовать истребление таких бесполезных женщин, как мисс Колгрэйв и мисс Роббинс. В конце концов, такие женщины - позор нашего общества.
Какое-то время я раздумывал об одеяле, потом решил, что не мешало бы прогуляться, прежде чем что-нибудь предпринимать. А мисс Колгрэйв никуда не убежит.
Я вышел в коридор, запер комнату и начал спускаться по лестнице. На площадке первого этажа я встретил миссис Мичер, собирающуюся куда-то уходить. Это очень добродетельная маленькая женщина, и я ей явно нравлюсь. Хотя она довольно юная особа, я должен признать, что она не так любопытна, как некоторые.
- Доброе утро, мистер Крим, - сказала она. - Правда, оно не слишком-то приветливое, не так ли?
- Хорошо хоть дождя нет, миссис Мичер.
- Да, и на этом спасибо. Как ваша поясница?
Я потянул спину, пока тащил мисс Роббинс в подвал, и боли периодически беспокоили меня.
- Сегодня получше. Как говорит Святой Отец, каждый должен нести свой крест. А как наш ревматизм, миссис Мичер?
- Вы знаете, эти лестницы... Я полночи не могла уснуть. Но мы не должны роптать, не так ли, мистер Крим?
- Да, от этого мало прока.
- Вам тоже не спится, мистер Крим? Я слышала этой ночью, как вы ходили по комнате, и еще доносились какие-то приглушенные удары. Я была сильно взволнована.
Миссис Мичер очень добродетельная женщина, вдова, но все женщины одинаковы. Они любопытны, и им совсем не свойственны замкнутость и одиночество, как это часто бывает с мужчинами. И этот их недостаток надо безжалостно искоренять. Однако я был, как обычно, вежлив и объяснил, что делал гимнастику с целью размять поясницу. Что-то заставило меня добавить:
- Миссис Мичер, нет ли у вас лишнего одеяла, которое вы могли бы одолжить мне?
Она выглядела немного удивленной и вертела в руках шляпку. Это раздражало меня.
- Кажется, есть одно, где-то в шкафу, - сказала она. - Я, пожалуй, могла бы одолжить его, но сейчас я тороплюсь. Вот если бы вы смогли зайти ко мне попозже. Попили бы чаю, если, конечно, вы не против.
- Это было бы замечательно, миссис Мичер.
- Да, это было бы замечательно. Я считаю, что каждый человек должен заниматься своим делом, но в то же время надо жить по-добрососедски, не так ли? Конечно, когда соседи - люди порядочные.
- Вы совершенно правы, миссис Мичер.
Она нацепила шляпку.
- Тогда в полпятого. Я уважаю мужчин, которые не пьют, мистер Крим - не таких, как этот ужасный мистер Лоуренс, тот, что недавно въехал на первый этаж.
- Пивные - это порождение дьявола, миссис Мичер. Мама часто говорила мне об этом, и ее слова я никогда не забуду.
Она пошла вниз. Я отправился следом, размышляя о том, что это совсем неплохая идея пригласить ее на чашечку чаю - когда я приберу комнату, конечно.
Я успел добраться только до темного холла, когда миссис Мичер выскочила на улицу. Здесь что-нибудь можно увидеть только при включенной лампочке, но она перегорела, а наш домовладелец не удосужился заменить ее. Он скверный человек; его интересуют только деньги. Таких людей я презираю.
- Крим!
Открылась дверь, и появился Лоуренс. Это полный мужчина, обычно расхаживающий по этажу в домашних тапочках и в рубашке с короткими рукавами. Я же не позволяю себе появляться на людях, не надев жилета. Нечистоплотность в одежде - нечистоплотность в поступках.
- Доброе утро, мистер Лоуренс, - сказал я, пытаясь удержать его на расстоянии.
- Послушайте, Крим. Я хочу спросить. Это Флосси Мичер только что вышла отсюда?
- В этом доме, по моим сведениям, больше женщин не живет.
- А та шлюшка, которую вы тащили к себе в комнату прошлой ночью? Я видел ее!
Обвинение, брошенное этим хамом в том, что я, словно какой-нибудь мелкий соблазнитель, вожу к себе женщин, страшно рассердило меня. Но он уже продолжал:
- Зайдем на минутку ко мне. Вы могли бы мне кое в чем помочь.
- Я занятой человек, мистер Лоуренс.
- Ну, я надеюсь, не настолько занятой, чтобы не помочь приятелю. Я знаю, вы старые друзья с Флосси Мичер. И вы, конечно, не хотели бы, чтобы она узнала об этих женщинах.
В его словах была доля правды. Не испытывая особого интереса к миссис Мичер, я все-таки не желал пасть в ее глазах и потому принял приглашение Лоуренса.
Маленькая неприбранная комната - мятая постель, стулья, стол, заставленный пивными и молочными бутылками, на полу - куча грязного белья. Больше в комнате почти ничего не было. Очевидно жилец ведет богемный образ жизни. Мне такой образ жизни глубоко неприятен; родители всегда учили меня быть аккуратным во всем, что бы я ни делал. Лоуренс предложил сигарету.
- У меня свои, спасибо, - сказал я. По возможности я стараюсь избегать чужих микробов. Мы закурили - я снизошел до того, чтобы прикурить от его спички, - и он произнес:
- Флосси Мичер невысокого мнения обо мне, не так ли?
- Мне не известно, что она о вас думает.
- О нет. Тебе все известно! Я слышал, как в разговоре с тобой она говорила, что я грязный ублюдок. Приоткрыв дверь, я стоял здесь и слышал каждое ваше слово.
- Мистер Лоуренс, миссис Мичер никогда не сквернословит.
- Да брось, приятель. Кого ты из себя строишь?
Здесь мне пришла в голову превосходная идея; при случае я могу быстро соображать. Мне пришло в голову, что после истории с мисс Колгрэйв, вероятно, в дальнейшем могут возникнуть те же трудности, и сейчас надо постараться извлечь из этой встречи хоть какую-нибудь выгоду для себя.
- Я, собственно, спустился, мистер Лоуренс, чтобы спросить, не могли бы вы одолжить мне одеяло. Ночи становятся холодными.
Это привело его в замешательство. Он сидел с открытым ртом и выглядел чрезвычайно глупо. Я никогда не открываю рот так широко, хотя мои зубы куда более привлекательны нежели его.
- Я могу дать одеяло, - сказал он наконец. - Но сначала я намерен расспросить тебя о Флосси Мичер.
- Буду рад рассказать все, что знаю.
- Так вот как! Ты странный малый, Крим, и я не ошибусь, если... Ладно, скажи мне тогда вот что: ее муж, Том Мичер, он умер?
- Мне кажется, что ее муж умер еще до того, как она переехала сюда, на Институтскую площадь.
- Вот что! Бедняга Том. От чего же?
- Миссис Мичер говорила, что от пневмонии.
- Понимаю. Я знавал Тома Мичера. Мы при случае пропускали кружку-другую пива вместе, когда я еще работал в Уолтемстоу. Он тогда был каменщиком, как и я.
Я подумал, что его огрубевшие мозолистые руки как раз похожи на руки каменщика. Я дал ему понять, что готов получить одеяло и уйти.
- Не так быстро. Садись. Попьем пивка, как цивилизованные люди.
- Спасибо, но в мое представление о цивилизованных людях не входит пиво. И, естественно, я его не пью.
- Парень, да ты настоящий сноб.
- Нет. Просто у меня есть определенные принципы. Вот и все.
- Принципы... Хорошо. - Он пожал плечами и продолжил. - Расскажи мне побольше о Флосси. Она женщина строгих правил, да?
- Она соблюдает приличия, если это то, что вы хотите знать.
- Пришли к тому же самому. Люди, соблюдающие приличия, не имеют времени ни на что другое. Я знаю, что именно из-за нее старина Том начал пить, а потом она же тратила все свое время, пытаясь удержать его от этого занятия.
- Мистер Лоуренс, частная жизнь миссис Мичер - ее личное дело.
- Ах нет, не совсем. Дело в том, что я собираюсь жениться на Флосси Мичер.
Жизнь других людей зачастую настолько убога, что мне, в действительности, даже не хочется и слышать о ней, но заявление, сделанное этим человеком, так удивило меня, что я согласился присесть и выслушать его путаный рассказ. Несколько раз я терял нить того, о чем он говорил, поскольку на самом деле это было не особенно интересно.
Он открыл себе бутылку пива. Казалось, что это тошнотворное зелье помогает ему собраться с мыслями.
- Я осмелюсь предположить, что ты удивлен, Крим, почему это я решил жениться на этой бой-бабе, а? Странная история, действительно. Годы проходят - мы меняемся. Я отношусь к тому типу мужчин, которым необходима суровая, строгая женщина.
Мне-то повезло больше. У меня была строгая мать, и она показала мне, что по-настоящему из себя представляет мир. В этом различие между нами: даже по тому, как мы одеты, можно точно определить, кто из нас получил должное воспитание. Я до сих пор помню те мучения, что испытывал каждый раз, когда мать, принимаясь за мои ногти, глубоко вонзала острую пилку в живое мясо.
- В семье было семеро детей, Крим. Я был самым младшим. Родители добрейшие люди: и мухи не обидят. Братья и сестры такие же. Самым странным в их доброте было то, что они никогда не говорили мне что делать, как жить. Ты не поверишь, но я вырос совершенно сбитый с толку, не подготовленный к жизни, хотя вокруг меня всегда толпилось множество людей...
О, я верю вам, мистер Лоуренс, верю, потому что вы и сейчас никчемный, пропащий человек. Это еще раз показывает, насколько важно полученное воспитание. Я единственный ребенок в семье, все время был окружен вниманием и в результате вырос аккуратным, психически здоровым и здравомыслящим. Хотя родители давно умерли, меня часто охватывает чувство, что они все еще рядом, все еще наблюдают за мной. Ну, и мне не в чем себя упрекнуть. Я вырос таким, каким они хотели видеть меня. Вообще, я думаю, можно сказать, что я лишь чуть более решителен и респектабелен, чем они. Примерно это я говорил мисс Колгрэйв, когда в конце концов мне удалось усадить ее на стул. Как омерзительны эти женщины! В последний момент они теряют контроль над своим телом и непроизвольно опорожняют кишечник. Папа был особенно внимателен к таким вещам и нещадно порол меня, когда я мочился в постель; я знаю, он понял бы, что я испытывал тогда к мисс Колгрэйв.
- Мне было двенадцать, когда на меня впервые кто-то обратил внимание. Странно, как это все возвращается к нам. Я, как сейчас, вижу наш сад, сломанную изгородь... Мне было двенадцать. У меня появилась первая подружка. Ее звали Салли. Салли Бивс. Она была хорошенькая. Да. Я представляю ее сейчас! У нее была сестренка Пегги. Эта парочка буквально впилась в меня, Крим. Мы частенько встречались на чердаке их старого гаража. У тебя будет стынуть кровь, если я опишу то, что они вытворяли со мной. Например, пытки. Однажды Салли приволокла резиновую трубку...
Мерзкие типы, подобно Лоуренсу, говорят только о женщинах и ни о чем другом. Пригласи я его наверх и покажи ему мисс Колгрэйв, он поменьше бы думал о них.
А сейчас он рассказывает ужасные вещи, которые мне совсем не хочется слушать. У меня путаются мысли. В какой-то момент я в гневе подумал, как хорошо бы нам жилось, если бы мир был избавлен от Лоуренса. Но это не моя забота; у меня и так дел достаточно. Потом, будучи человеком утонченным, я всей душой не любил скандалов и драк, а Лоуренс, по всей видимости, куда сильнее меня. Выбирая женщин, я всегда сначала убеждаюсь в их физической слабости, дабы в дальнейшем избежать нежелательных эксцессов. Кроме того, надо бы и о своем сердце подумать.
- Да, я любил Салли, несмотря на все, что она со мной делала. Видишь ли, она первый человек, который хоть как-то обратил на меня внимание. Безграничной семейной доброты мне было недостаточно. Ты можешь смеяться, но, честно сказать, я предпочитал жестокость Салли. Иногда, увидев, что я доведен ее издевательствами до слез, она бросалась целовать меня, и тогда я клялся себе, что женюсь на ней, как только вырасту.
Супружество. Мне бы следовало и раньше догадаться, что Лоуренс свой скучный, утомительный рассказ сведет к этому. Откровенно говоря, разговоров на эту тему я предпочитаю избегать. После смерти мамы я сделал глупость и женился; если бы она была жива, я уверен, что этого бы не случилось.
Внешне Эмили казалась достаточно добродетельной женщиной. Она была старше меня и обладала небольшим состоянием. Она настояла на том, чтобы провести наш медовый месяц в Болонье; и это сразу вывело меня из равновесия - я не люблю путешествовать там, где люди не говорят по-английски. Мы пересекали Ла-Манш на ночном пароме. И не успели мы зайти в каюту, как Эмили начала заигрывать со мной, да так непристойно, что я не мог оставить этого без внимания.
Я был в шоке и даже не могу передать, насколько велико было мое разочарование. Под каким-то предлогом я выманил ее на палубу и спихнул в воду. Это было нетрудно, и я почувствовал себя лучше.
Конечно, позднее я сожалел о содеянном. Помню, меня тогда мучил приступ поноса, что со мной бывает довольно часто. Но ее родители так сочувствовали мне, узнав о несчастном случае, происшедшим с их дочерью, что вскоре я совсем оправился.
- Дела у отца шли неважно, и обстоятельства сложились так, что мы вынуждены были уехать из города. Салли я больше не видел. Но после всего, что было, обычные девушки уже не казались мне столь привлекательными. У меня были женщины, которые грубо обращались со мной, но это было все не то. Забавно, не правда ли? Я хочу сказать, что иногда мне кажется, что я предпочитаю быть несчастным. Тебе когда-нибудь приходило в голову, Крим, что мы, на самом деле, не знаем самих себя, не говоря уж о других людях.
Его жизнь - это беспорядок и грязь. Моя - выдержанность и строгость. Я не имею ничего общего с ним, совсем ничего. Он уже начал вторую бутылку пива. Внезапно я перестал грызть ногти и сказал:
- Так как насчет одеяла, мистер Лоуренс?
- Я тебя еще хочу спросить. Разве ты не считаешь, что Флосси как раз для меня? Строгая, властная женщина. Как ты думаешь, сколько ей лет?
- Откуда мне знать.
- Ну, примерно?
- Около сорока.
- Я бы сказал - тридцать восемь-тридцать девять. А мне - сорок девять. Так что это было бы совсем неплохо. Правда, принимая мучения, хотелось бы жить с комфортом. У нее же есть деньги, Крим?
- Ну, у нее своя мебель.
- Да. Старина Мичер в пятидесятых неплохо зарабатывал и, наверняка, оставил ей кругленькую сумму. Я слышал что-то о десяти тысячах фунтов. Она, должно быть, крепко держится за них, раз живет в такой дыре.
- Здесь было вполне прилично, пока не появились вы, мистер Лоуренс.
- Брось ты! Ты когда-нибудь спускался в подвал? Думаю, что нет. Конечно, зачем тебе это. Так вот, в подвале воняет так, словно они там дохлятину хранят. Ну да ладно, вопрос вот в чем: есть кто-нибудь еще, кто положил глаз на нашу Флосси? И как ты думаешь, она примет меня?
- Вы вынуждаете меня быть откровенным, мистер Лоуренс, поэтому я скажу, что вряд ли.
- Тогда пусть это будет для вас сюрпризом, _мистер_ Крим. Со мной все в порядке... Я только хочу, чтобы вы замолвили обо мне словечко. Согласны?
- Я не могу ничего обещать.
- Я дам вам одеяло. Даже два.
Если кто-то желает быть дураком, я не вижу причин препятствовать этому. Я сказал, что постараюсь и сделаю все, что в моих силах. В конце концов он выдал мне два очень старых ветхих одеяла, и я потащил их наверх.
В какой-то ужасный момент, не могу сказать - почему, я подумал, что женщина, развалившаяся на стуле - моя мать. Я совершенно забыл о мисс Колгрэйв. Мне стало дурно, и я решил выйти на улицу.
Печально, но люди, делающие все, чтобы стать счастливыми, таковыми, как правило, не бывают.
Я сидел в маленьком кафе, куда иногда заглядываю, и пил кофе. На работу я уже решил сегодня не ходить. В магазине не ценят моих стараний. Появлюсь завтра и, если они устроят скандал, просто уйду. Деньги - вот что беспокоит меня; их едва хватило на сигареты. Тут, неожиданно для самого себя, я подумал о миссис Мичер и о тех десяти тысячах, про которые говорил Лоуренс.
В кафе вошла молоденькая девушка и расположилась за соседним столиком. Она была в моем вкусе, и я перебрался к ней. С такими, как она, тебе не нужно много говорить - они сами могут часами болтать и нисколько не возражают, даже если ты их совсем не слушаешь. Эта, например, рассказывала, что работает в магазине тканей, здесь поблизости, а в свободное время подрабатывает фотомоделью.
Вот как! Я ненавижу фотографию, да и вообще, всякое искусство - оно не ведет ни к чему хорошему. Если бы это было в моих силах, я бы сжег все картинные галереи. Тогда, может быть, у нас поубавилось бы этой распущенности, о которой сейчас так много пишут. Я слышал, как отец говорил, что все художники и писатели - любимчики Дьявола, хотя и делал для некоторых, таких как Ллойд Дуглас и Конан Дойл, исключения.
Узнав от девушки, что она заходит сюда каждый день, примерно в одно и тоже время, я понял, что всегда, когда пожелаю, смогу найти ее здесь. Я сказал, что работаю директором одной большой фирмы, выпускающей одеяла, и она согласилась позировать мне обнаженной, если это понадобится. Пожелав ей всего хорошего, я ушел.
Предстояло решить, что делать с трупом. Раньше, обдумывая такие вопросы, я предпринимал длительные прогулки по Лондону. Этим же я воспользовался и сейчас, хотя было довольно холодно. Расстроенный желудок вынуждал меня неоднократно забегать в общественные туалеты, и там я испытывал настоящий стыд, читая надписи на стенках кабинок.
Я видел, как сносили старые дома. Потрясающее зрелище, но удовольствие от него было испорчено цветными, работающими на стройке. Этих выходцев с Ямайки и им подобных следует отправить обратно в Африку, где им самое место. Не то, чтобы я был сторонником расовых барьеров; просто им нечего тут делать. Я бы не хотел, чтобы моя дочь вышла за кого-нибудь из них замуж.