Романовский Дмитрий Честь имею представить - Анна Каренина
ДМИТРИЙ РОМАНОВСКИЙ
ЧЕСТЬ ИМЕЮ ПРЕДСТАВИТЬ - АННА КАРЕНИНА
Повесть
...И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда...
"Туда! - говорила она себе, глядя в тень вагона, на смешанный с углем песок, которым были засыпаны шпалы, - туда, на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя".
Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. "Где я? Что я делаю? Зачем?" Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. "Господи, прости мне все!" проговорила она, чувствуя невозможность борьбы...
Когда Анна открыла глаза, она увидела себя в светлой комнате с гладким низким потолком. В первый момент Анна повторяла про себя полузабытые с детства молитвы, которые она еще разучивала с Сережей. Молитвы - монотонные, успокаивающие, символические причитания - это первое, что возникло у нее в голове, когда она стала приходить в сознание, но еще не могла открыть глаз. Теперь она видела эту странную, идеально чистую и пустую комнату и ничего не могла понять. Может быть, это Воздвиженское? Сейчас войдет Алексей и... Но он же поехал к матери... Княжна Сорокина. Пакет, поданный княжной из коляски. Последний визит к Долли. Там была Кити, подавшая ей в замешательстве руку... Потом станция Нижегородской дороги, поезд, платформа... Паровоз с тендером, первый вагон, середина второго вагона... Она упала на шпалы, присыпанные грязным песком... Где она? Опять мысль о Вронском. Сейчас он войдет и скажет... И тут ее сознание, медленно к ней возвращавшееся, ярко и явственно охватило все вокруг, как после крепкого, освежающего сна, и она с неопровержимой отчетливостью увидела серые, матово поблескивающие стены, ослепительно белый низкий потолок, широкое окно, за которым синело небо. Анна подогнула ноги, ухватилась за подлокотники кресла, в котором полулежала, и увидела это кресло; оно было странной формы и как бы создано специально для нее, так идеально повторяло оно линии ее тела. Анна провела рукой по своему платью, как бы желая удостовериться в реальности окружающего, поправила кружева, пробежала пальцами по растрепавшимся волосам, подоткнула шпильку, как-то странно с непривычной стороны заколотую, и вдруг поняла, что Вронский сюда не войдет. Она не знала почему, только знала, что не войдет. И знала, что это не Воздвиженское.
Она встала, подошла к окну, чтобы хоть приблизительно узнать, где она. В окне она ничего не увидела, кроме зеленых крон деревьев. Прозрачная листва трзпетала на солнце.
Анне ясно представилось все, что она видела в последние часы. Ненавистные молодые люди, бесцеремонно оглядывающие ее на станционной платформе, пьяный фабричный в повозке городового, суетливая Долли, наседкой хлопочущая о детях, пошло непогрешимая, не умеющая скрывать свои чувства Кити. И этот Тютькин со своими книжными хлопотами. Каждый озабочен собой и своими делами, каждый в себе, ничего для других. Левин? Его сельское подвижничество только для собственного душевного равновесия. Все чужие.
Анна отвернулась от окна и снова увидела эту комнату со странными креслами и серым однотонным ковром на полу. Гладкая дверь была лишена каких-либо рельефов, единственное, что выделялось на ней, был стеклянный шар, очевидно служивший ручкой. "Где я? - подумала Анна. - Может, на том свете? она усмехнулась. - Я уже была под поездом, и ничто не могло спасти меня".
Она направилась к двери, но дверь сама перед ней отворилась. На пороге стояла молодая женщина лет двадцати пяти. Анну поразила одежда этой женщины: на ней был странный костюм, состоящий из мужского френча и широких брюк. Женщина была гладко причесана, волосы ее были собраны на затылке белым шелковистым шнуром.
- Где я? - спросила Анна.
- Это клиника, - ответила женщина. Ее миловидное лицо выражало некоторую растерянность.
- Как я сюда попала?
- Вы это скоро узнаете. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
- Я хочу, чтобы вы мне сейчас все это объяснили.
- Вам это объяснит один человек. Он сейчас придет.
Хотя Анна чувствовала себя в этой обстановке странно и растерянно, она не могла не заметить, что по лицу молодой женщины скользнула тень, будто эта женщина могла чувствовать какую-то враждебность к Анне.
Внезапно за окном раздался нарастающий гул. Это не было похоже на гром, но Анне показалось, что с неба надвигается лавина, способная разрушить все, что находится на земле. Гул все нарастал. Анна невольно обернулась. В небе показался странный предмет. Да, это не была стальная птица. Это был именно предмет. Анна не смогла определить его размер, он представлял собой металлическую сигару с острыми откинутыми назад крыльями. Тускло блеснув на солнце, он пронесся по небу в сопровождении оглушительного грома. Анна подошла к окну. Предмет уже скрылся, а гул все нарастал, наконец он стал утихать и пропал так же внезапно, как и возник.
Анна обернулась к женщине и прочла в ее глазах нечто вроде усмешки.
- Я пришла спросить, не нужно ли вам чего-нибудь?
Анна, холодно глядя ей в глаза, ответила:
- Мне ничего не нужно. Ступайте и приведите человека, который мне все объяснит, ежели вы сами не можете ничего сказать.
Женщина вышла. Из открытой узкой створки окна слышался шелест деревьев и посвистывание птиц. Анна понимала, что ей не следует выходить из комнаты. По-видимому, она была во власти людей, которые не имели враждебных намерений. Это было ясно по располагающей к покою обстановке, по тому странному состоянию духа, в котором все переживания последних лет отодвинулись в прошлое, по той легкости, с какой Анна воспринимала свое нереальное положение. И поскольку делать было больше нечего, она снова села в кресло и стала ждать человека, который бы ей все разъяснил. Анна вспомнила свой последний разговор с Левиным и подумала, что он мог бы в нее влюбиться, если бы узнал ее ближе. А как бы отнесся к этому Вронский? И Анна невольно улыбнулась. Знает ли Вронский, где она теперь?
Она не слышала, как человек вошел в комнату, дверь открывалась бесшумно, а ворсистый ковер заглушал шаги. Анна внезапно увидела перед собой мужчину средних лет также в странном костюме: белые узкие брюки и черная вязаная рубашка с высоким воротом.
- Добрый день. Позвольте представиться: Глухов.
- Вы доктор?
- Да.
- Я была больна?
- Не совсем.
- Объясните мне мое положение, господин Глухов.
Мужчина сел в креслo напротив Анны.
- Боюсь, вы не поймете сразу. Представьте себе, что вы долго спали. Очень долго.
- Год?
- Вы сейчас видели в окне самолет. Разве за год смогли бы люди изобрести и построить столь совершенный аппарат, с такой скоростью перемещающийся в пространстве?
- Сколько же лет прошло?
Мужчина помолчал, потом ответил:
- Много лет.
Анна посмотрела на свои руки с бледно-розовыми миндалевидными ногтями и сказала:
- Могу я посмотреться в зеркало?
- Пожалуйста.
Мужчина встал и открыл боковую дверь, сливавшуюся со стенкой. Анна прошла в соседнюю комнату. Это была, по-видимому, спальня. Низкая кровать была застлана пушистым белым покрывалом. Всюду была идеальная простота - ни лишней мебели, ни росписи, ни лепки. Анна подошла к зеркалу. Сперва она показалась себе чужой, но постепенно черты лица этой красивой темноволосой женщины стали отождествляться с ее представлением о себе, она как бы начинала узнавать себя. Не стесняясь присутствия мужчины, она поправила прическу и увидела себя такой, какой была сегодня утром, собираясь к Долли. Сегодня... Но ведь этот человек сказал, что прошло много лет. Самолет. Какое нелепое сказочное название для этой металлической сигары с крыльями...
Анна повернулась к мужчине:
- Это все правда?
- Правда.
- Я хочу выйти на улицу и увидеть этот мир.
- В таком случае, вам надо переодеться. Прошло много лет, и ваш облик может показаться странным.
И тут Анна ощутила в себе небывалый прилив душевных сил. Ей уже не хотелось вникать в подробности случившегося, она желала увидеть мир сразу, своими глазами и, решительно тряхнув головой, сказала Глухову:
- Велите подать мне одеться.
- Хорошо. Только сперва вы должны ознакомиться с миром, не выходя из этого помещения.
Он вывел ее в длинный, ярко освещенный коридор со сверкающим полом. Это было не как во сне. Наоборот: это была явь, преувеличенная обостренностью чувств. Глухов привел ее в зал с зашторенными окнами, где стоял на высоком столе непонятный аппарат, белеющий матовыми плоскостями.
- Вам предстоит многое запомнить, госпожа Каренина. То, что вы увидите, называется кино. Смотрите!
На белом экране замелькали яркие картины незнакомого Анне, удивительного мира.
- Это Москва, - пояснял Глухов. - Узнаете? Собор Василия Блаженного. Кремль. А рядом - гостиница "Россия". Вы ее еще не видели. А это Петербург. Теперь он называется Ленинград. Это называется автомобиль. Запомнили? Еще автомобиль. Их много. Это метро, подземный поезд. Это новые здания. А вот это - узнаете? - Исаакиевский собор. Петропавловская крепость. Видите, как одеты люди?
Анна уже начала привыкать ничему не удивляться. Так много было впечатлений, что она уже не спрашивала, каким образом очутилась в этом чудесном будущем. Что ж, она погибла под поездом. Но ведь для них пустяк - воскресить человека, когда люди говорят и видят друг друга через огромные расстояния, когда небо бороздят железные птицы, когда ракеты поднимают людей на Луну, Марс и Венеру.
Все та же молодая женщина в светло-зеленом френче и брюках принесла Анне новую одежду.
- Зовите меня Вера, - сказала женщина и отвела глаза.
Анне снова почудилась враждебность в ее взгляде, но возбужденное состояние, в котором она находилась, не позволяло придать этому значения. Со смешанным чувством иронии и любопытства Анна натянула на себя темно-вишневые брюки из мягкого непривычного материала.
- Кажется, узки в бедрах, - сказала она, глядя на себя в зеркало.
- Так полагается, - успокоила ее Вера.
Зато приталенный френч показался Анне вполне элегантным. Она уже видела на экране так же одетых женщин, и ей не терпелось выйти на улицу и полностью ощутить себя в реальном будущем.
В сопровождении Глухова она вышла в коридор, где навстречу ей попался еще какой-то современный мужчина, который, как показалось Анне, взглянул на нее подозрительно. Анна шла чуть впереди Глухова, открытая лестница поразила ее своей необычностью: было непонятно, как держатся ступени, торчащие из полукруглой стены. Но, сделав вид, что она каждый день ходила по таким ступеням, Анна, слегка касаясь перил, легко сбежала с лестницы и, чуть не стукнувшись лбом о зеркальное стекло, оказавшееся дверью, вышла на улицу.
Глухов раскрыл перед ней дверцу автомобиля:
- Сперва поставьте ногу, а потом садитесь.
Анна, с детства отличавшаяся грациозностью, шагнула в машину и, пригнув голову, уселась на мягкое ковровое сиденье, как будто всю жизнь ездила не в колясках, а в автомобилях конца двадцатого века. Быстрая езда и поток встречных машин не ошеломили ее, а, наоборот, привели в блаженно-умиротворенное состояние. Включившись во внешний ритм двадцатого века, Анна перестала ощущать этот ритм, как пассажир сверхзвукового лайнера не ощущает скорости, наблюдая с высоты медленно движущуюся навстречу поверхность планеты. Сидя за рулем, не сводя глаз с убегающей под радиатор полосы асфальта, Глухов объяснял Анне, как опасны современные скорости, как часто случаются катастрофы, но Анна слушала с блаженной улыбкой и не представляла, как это при такой технике и комфорте люди могут гибнуть от катастроф, или... попадать под поезд.
Все же Анна узнала Невский. Он изменился, стал похож на музей архитектурных эпох, а потоки транспорта только усугубляли неподвижность домов-экспонатов. Но все это - общий силуэт, абрис петербургской застройки - вызвало в душе Анны щемящее чувство чего-то родного и навсегда потерянного.
Глухов повел Анну обедать в одно из модных кафе неподалеку от Николаевского вокзала. Здесь тоже было много удивительного. Люди с помощью автоматов выбирали кушанья и на разноцветных подносах сами несли их себе. Глухов занял столик в углу. Анна старалась выбирать блюда с незнакомыми, непривычными названиями. Она ловко пронесла поднос между столиками.
В кафе было шумно. За соседним столиком сидел элегантный молодой человек с отсутствующим взглядом. К нему подошла с подносом худощавая женщина и, составляя на стол тарелки и стаканы, виновато сказала:
- Кофе чуть теплый.
Анна подумала, что это горничная, прислуживающая молодому человеку, но женщина, отставив пустой поднос и усевшись за стол, неожиданно резко сказала:
- А в Москву поедешь сам. Это не по моей компетенции.
Молодой человек замигал глазами:
- Я брал типовые фермы.
- С корректировкой. Напишу докладную главному инженеру...
- Стерва.
Анна подумала, что сейчас женщина даст пощечину этому анемичному грубияну, но женщина рассмеялась и сказала:
- Шучу. Но в Москву тебя выпихну. И чтобы техусловия назубок.
Анна ничего не поняла из этого разговора, она оглянулась по сторонам - все были заняты своими долами. Две женщины, потягивая кофе, тихо говорили о каких-то запасных частях и тут же курили, сбрасывая пепел в грязные тарелки. Одна из женщин сказала:
- Я выпишу тебе пару аккумуляторов, только ты не рассказывай Валентине: она его любовница.
Анна подумала, что женщины даже в двадцатом веке склонны к интригам, и тут же заметила влюбленную пару. Он и она. Сидя за столиком, они о чем-то говорили, склонив друг к другу лица, но их взгляды красноречивее слов выражали их чувства, и Анна невольно улыбнулась.
- Что? - спросил Глухов, который и во время еды настороженно следил за Анной.
- Я подумала, что люди остались прежними.
- Конечно.
Когда они вернулись в клинику, Анна почувствовала неимоверную усталость. Глухов передал ее на попечение бесстрастной Веры, и та помогла Анне разобраться в осветительных приборах и научила, как управляться с ванной.
Утром Анна проснулась с головной болью. Одевшись, она вышла в комнату с серыми стенами и серым ковром. Тотчас явился Глухов. Справившись о ее самочувствии и пощупав пульс, он объявил, что у нее депрессивное состояние вследствие легкого катара. У Анны действительно, кажется, впервые в жизни был насморк.
- Вы не должны сегодня выходить на улицу. Вам надо отдохнуть.
- Я не хочу отдыхать.
- Это необходимо. - Его голос был твердым, а в глазах было внимание, и Анна покорилась.
- Я буду отсутствовать два дня. За вами будет смотреть Вера. В вашем распоряжении библиотека.
- Мне самой нельзя выходить?
- Нет.
- Я - пленница?
- Пленница иного времени. Вам некуда идти. Вы никого не знаете, вы не знаете наших обычаев, норм нашего поведения. Думаю, книги, предоставленные в ваше распоряжение, во многом помогут вам.
- Я понимаю. Но знаете, зависимое положение, в которое я попала...
Глухов взял ее за руку, и Анна не отняла руки, интуитивно поняв допустимость такого вольного обращения в конце двадцатого века.
- Я надеюсь, что за эти два дня вы усвоите в общих чертах те перемены, которые произошли за минувший век.
- Благодарю вас.
- В котором часу вы привыкли завтракать?
- Я еще не голодна. Если можно, велите подать кофе.
Глухов нажал кнопку звонка. Что-то привлекало Анну в этом человеке, от которого она теперь зависела.
- Вы уезжаете?
- Да. Я бы хотел, чтобы вы не чувствовали здесь неудобства. Скажите, что вам еще нужно?
- Не знаю. Если так и дальше будет продолжаться, я попросту лишусь всяких желаний. Ведь желание - это потребность заполнить какую-то пустоту.
Глухов улыбнулся:
- Вы опять обрели способность к философии.
- А вы знаете, какой я была прежде? - И, увидев некоторое замешательство на его лице, Анна продолжала расспрашивать: Что вы знаете о моей прежней жизни? Ведь прошло сто лет.
- Я много знаю о вас.
- Современная техника, вероятно, распространилась и на архивные данные. Вы мне уже рассказывали о технике современной статистики. Скажите, а есть еще такое, чего люди не могут?
- Разумеется. Чем дальше развивается наука, тем больше возникает неразрешенных вопросов...
- И тем более расширяется сфера деятельности?
- Вы уже рассуждаете как современная женщина.
Анна улыбнулась. Неслышно вошла Вера с подносом, на котором был кофейник и две чашки.
- Вот и ваш кофе, - сказал Глухов.
Анна удивленно посмотрела на Веру:
- Откуда вы знаете, что я просила кофе?
- Я слышала. Ваша комната радиофицирована.
- Радио... - сказала Анна, тотчас поняв, что при помощи какого-то устройства все, что здесь говорится, можно услышать в других местах.