- Конечно, известен.
Игорь стал искать взглядом, на что бы обратить внимание Анны, но она сказала:
- Я встретилась с вами, чтобы попросить о помощи. Мне нужно навестить его семью.
- Зачем? Вы же понимаете: они в таком состоянии, что не могут хорошо к вам отнестись.
- Мне и не нужно хорошего отношения.
- Тогда что же вам нужно?
- Я хочу познакомиться с ними.
- Лучше это сделать позже.
- Я хочу все выяснить сейчас. Я не могу приобщиться к людям, пока не узнаю своего прошлого.
- А если оно вам не понравится?
- Тем более я должна его знать.
Навстречу им шли несколько ярко одетых мужчин. Анна услышала английскую речь. Один из них, встретившись с ней взглядом, воскликнул:
- Анна Каренина! - И что-то вульгарное послышалось ей в этом английском акценте. Иностранец поворотился и пошел рядом с ними, потом обогнал их и, загораживая дорогу, поднял металлический предмет, висевший у него на ремне через плечо. Анна тотчас поняла, что это фотоаппарат, делавший снимки. Игорь заслонил ее от фотографа, крикнул ему что-то грубое. Анна услышала позади себя механическое жужжание и обернулась - другой иностранец с кинокамерой снимал ее сзади. Игорь почти бегом потащил ее вперед.
- Ловят сенсации, - пояснил он.
- Обо мне все знают?
- Еще бы! Психологический информатор, да еще полная трансформация психики.
- И за границей знают?
- Даже подробнее, чем мы.
- А я вот не все знаю, - сказала Анна грустно. Потом они стояли в очереди у справочного бюро,
Игорь позвонил куда-то по телефону, и они поехали на Петроградскую сторону.
- Дальше я пойду одна.
- Я вас не отпущу.
- Не пойду же я туда с вами!
- Лучше было бы совсем туда не ходить.
- Это исключено. Я вам очень благодарна, но мы здесь должны расстаться.
- Я вас подожду.
- Нет, я прошу вас, не надо ждать. Я вам позвоню по телефону. У меня есть ваш номер.
Лифта в этом старинном доме не было. Анна поднялась на пятый этаж по лестнице со сбитыми ступенями и перекошенными перилами. Дверь открыла довольно молодая женщина.
- Что вам надо? - резко спросила она.
- Мне нужно видеть Галину Николаевну.
- Это я, - все так же резко ответила женщина.
- Я хочу поговорить с вами.
- Зачем?..
Анна ожидала всего чего угодно, поэтому взяла себя в руки и как можно спокойнее сказала:
- У вас преимущество: я не знаю вас, а вы меня знаете.
- Кто же вас не знает!
Анна не знала, что еще сказать, и молча стояла перед полуоткрытой дверью. Женщина тоже некоторое время стояла молча, глядя куда-то вбок, а потом, открыв дверь пошире и все так же не глядя на Анну, сказала:
- Проходите.
Они прошли в гостиную, обставленную как и квартира Глухова, сели на неудобные стулья с полированными спинками.
- Так что вам нужно? - сухо спросила Галина.
- Я хочу все знать о себе.
Вошла пожилая женщина, которую Анна видела у "Юбилейного" и в отделении милиции. Не сводя с Анны ненавидящих глаз, она тоже села на стул. Галина взяла с низкого стола журнал, протянула Анне:
- Здесь все написано.
- Вы можете рассказать мне то, что не пишут в газетах?
Галина горько усмехнулась:
- Еще бы! Только нужно ли? Вы же ничего не помните, ну так и продолжайте не помнить. Для вас это лучше.
- Вы должны согласиться с тем, что каждый человек имеет право все о себе знать.
- Насколько мне известно, вы знаете свою биографию из Толстого.
Старуха наконец подала голос.
- Анна Каренина... - сказала она желчно.
- Да, я - Анна Каренина, но я ношу паспорт Купцовой, у меня ее диплом, я получаю ее жалованье, хотя пока имею слабое представление о ее работе. Я хочу взять на себя ее обязанности и хочу быть ответственной за ее прошлое.
- Вы не в состоянии за все ответить.
- Я не думаю, чтобы Купцова совершила такие преступления, которые нельзя искупить.
- А чем можно искупить смерть человека?
- Хотя бы тоже смертью.
Старая женщина снова заговорила:
- Значит, вы все искупили, поскольку легли под поезд в обличий Анны Карениной, и вы...
- Мама, я хочу поговорить с ней наедине, - попросила Галина.
- Ты меня не выгонишь. Хватит! Все ошибки свои ты делала самостоятельно, иначе бы не было ошибок.
- Мама, оставь нас, пожалуйста.
- Не оставлю!
Галина обратилась к Анне:
- Пойдемте на улицу. - Она встала, повела Анну в переднюю. Старуха пошла за ними:
- Куда ты собираешься?
- Мама, мне нужно поговорить!
- Нечего тебе говорить с этой мерзавкой.
Уже на лестничной площадке, когда Анна взялась за перила и почувствовала пальцами выщербленный деревянный поручень, она поняла, что эти слова были о ней. Голова ее слегка качнулась как от удара в лицо, но Анна взяла себя в руки и даже сказала старухе "до свидания", хотя знала, что ей не ответят.
- Извините, что так получилось, - сказала Галина.
- Я сама шла на это. Теперь вы мне все расскажете?
- Хорошо. - Они пошли медленно по незнакомой Анне улице, где среди новых домов с плоскими фасадами торчали доходные дома девятнадцатого века.
- Я, конечно, не та женщина, которая нужна была Федору, Он даже иногда стеснялся меня, когда мы бывали в кругу его знакомых. Но вы бы тоже ему не подошли. Потом, когда родилась Оля, он вроде примирился, хотя никуда не брал меня с собой. То есть он приглашал меня в свои компании, но я-то понимала, что буду мешать, и сама с ним никуда не ездила, ссылалась то на дочь, то на маму. Потом началась ваша связь.
- Я была его любовницей?
- Да.
- И долго длилась эта связь?
- Я узнала об этом год назад. Это всем было известно.
- И моему мужу?
- Конечно. Вы открыто себя вели. Вы считали себя выше общественного мнения. А по-моему, вы были не выше, а ниже его.
Некоторое время они шли молча.
- Вы рассказывайте. Мне необходимо все это знать.
- А потом я подала на развод.
- А я не подавала на развод?
- Нет. Мне кажется, Федор был вам нужен в других целях. Вы были против расширения вашей научной группы. Вы боялись, что когда ваше открытие станет достоянием большого коллектива, вы потеряете ведущее положение в группе Федора.
- Значит, я имела на него влияние?
- Да, вы умели влиять. Вы умели быть обаятельной, когда это вам было нужно. Я сама в этом убедилась, когда встретила вас на одном банкете в институте.
- Я до самого конца была его любовницей?
- Нет, Федор порвал с вами, когда узнал, что у вас еще с кем-то связь.
- Еще связь... Значит, на самом деле я не любила Федора?
- Я не думаю, чтобы вы вообще кого-то любили. Вы любили только себя. Вы быстро сделали карьеру, вы нравились мужчинам, и это вы использовали в своих целях...
- Я была способным ученым?
- Каким бы способным ни был человек, он должен считаться с другими.
- Как относился ко всему этому Глухов?
- Я думаю, он превыше всего ставит свою работу. Я мало его знала, но он казался мне очень сухим человеком.
- А что произошло в последнее время?
- В последнее время? Федор пошел на примирение со мной, и я, конечно, как дура, поддалась. Я никогда не умела быть самостоятельной, потому и жизнь вся кувырком.
- А что было со мной?
- О, вы не давали Федору покоя. Вы постоянно ввонили ему, вы преследовали его. Вы никак не могли примириться с мыслью, что вас кто-то может бросить. Я даже боялась вас. Мне казалось, вы готовы на все.
- А вам не приходила в голову мысль, что я специально довела его до смертельного шока?
Галина испуганно посмотрела на Анну:
- Не думаю. Вы никогда не допускали ничего такого, что могло повредить вашей карьере.
- Я очень благодарна, что вы мне это все рассказали.
- Мне надо идти. Тут, в саду, моя дочь с соседкой гуляет. Нам пора домой.
- Можно мне посмотреть на вашу дочь?
Галина поколебалась.
- Что ж, пойдемте, если хотите.
Пятилетняя Оля ехала по садовой дорожке на велосипеде. Анна сразу узнала в ней ту девочку с мячиком, которую видела перед "Юбилейным". Оля слезла с велосипеда и бросилась к матери.
- Познакомься, Оля, это... Анна Аркадьевна, - запнувшись, сказала Галина.
Девочка склонила голову набок и смущенно завозила пяткой по земле. Анна уже знала, что современные дети не умеют ни кланяться, ни делать реверанс, ни даже просто знакомиться.
Анна склонилась к ней:
- Отчего у тебя коленки такие грязные?
Девочка пригляделась к симпатичному лицу Анны и перестала стесняться:
- Они у меня не грязные, а ушибленные.
- Упала?
- Упала.
- Заплакала?
- А вот и нет! Некоторые мальчишки тоже плачут, а я нет.
- Правильно. Я тоже стараюсь не плакать, когда больно.
- А вы хотите цветочек?
- Хочу.
- Я бы сорвала, но милиционер оштрафует.
- А у меня есть деньги. Я заплачу штраф.
Девочка засмеялась - чем-то похоже на Сережу...
Анна проводила Галину с Олей до их улицы, на прощанье сказала:
- Если мне понадобится вас еще увидеть, вы не будете возражать?
Девочка засмеялась - чем-то похоже на Сережу...
Анна проводила Галину с Олей до их улицы, на прощанье сказала:
- Если мне понадобится вас еще увидеть, вы не будете возражать?
- Пожалуйста, - и Галина даже попыталась улыбнуться, звоните.
Анна вернулась домой в одиннадцать часов, по было еще совсем светло: едва минула пора белых ночей. Она открыла дверь своим ключом и услышала звуки фортепиано. Это не могло быть радио: звук был слишком чистым. Вероятно, у Глухова кто-то был. Анна не хотела никого видеть и решила сразу пройти в свою комнату, но потом подумала, что по правилам даже современного этикета следует показаться гостям, и вошла в гостиную. Глухов был один. Он сидел перед низким пианино и при ее появлении оборвал игру. Для нее было неожиданностью, что он играет.
- Я была у них.
- У Киянов?
Анна кивнула.
- Надеюсь, они приняли вас со всею светской любезностью?
- Возможно, по современным понятиям, это и была светская любезность. Во всяком случае, я многое узнала о себе.
- Знание - это светоч разума.
На какой-то миг в его взгляде отразилось страдание, но он тотчас опустил глаза в нотную тетрадь. Почувствовав неловкость, Анна спросила:
- Что вы играли?
- А как вы думаете - что это? - Он посмотрел на нее, взгляд его был по-прежнему спокоен.
- Я бы сказала - это похоже на Шопена.
- Это Григ.
- Новый композитор?
- Он писал на рубеже веков. Каренина могла его знать, но Купцова его недолюбливала, вероятно поэтому она и не включила его в ваше сознание.
Анна почти физически почувствовала тот интеллектуальный круг, в который замкнула ее эта женщина.
- А мне понравилось это, - сказала она, - похоже на Шопена.
- У Грига много шопеновских интонаций; прозрачность, недосказанность. Купцовой нравилось все конкретное.
Анна с трудом втягивалась в работу института. С утра она самостоятельно изучала электродинамику, потом занималась электроникой с Верой и нейрофизикой с Глуховым. Перед обедом она уходила в мастерскую и с помощью обычного электропаяльника по стандартным чертежам лепила многокаскадные контуры, которых требовалось бесчисленное множество. Молодые радиотехники - веселые парни и девушки - охотно помогали ей разобраться в схемах, и хотя эти молодые люди относились к ней сперва настороженно и как-то странно переглядывались при ее появлении, Анна вскоре подружилась с ними. Она отдавала себе полный отчет в отношении к себе окружающих и была преисполнена упорного желания войти на равных в жизнь коллектива. После обеда она усваивала электронную аппаратуру. Вникать в ее принципы она пока что и не пыталась, но ведь пользоваться готовой аппаратурой проще, чем строить ее. Пользуются же люди воздушным транспортом, не имея понятия об устройстве авиационного двигателя.
И все же иногда, особенно после обеда, возникало желание велеть подать коляску и отправиться на прогулку по Невскому или пешком пройтись по Морской, зайти в какую-нибудь кондитерскую...
Она теперь часто встречалась с Игорем. Они вместе ходили на концерты. Анна быстро усвоила эстрадную музыку. Поначалу ее смущали синкопы, бешеные ритмы, ударники. Но она взяла в привычку анализирогать новые явления, и вскоре поняла, что за исключением манеры исполнения, ритма и введения новых инструментов, легкая музыка за последние сто лет ничуть не изменилась: те же принципы оркестровки, та же гармонизация, те же мелодические обороты. Даже новинки поп-музыки оказывались безнадежно старомодными. Зато серьезная симфоническая музыка совершила гигантский скачок. Они слушали в Большом зале филармонии симфонию Белы Бартока. Сперва Анна ничего не понимала, ей были мучительны необычные сочетания звуков, она была попросту оглушена. Но потом она уловила знакомые ощущения нового мира.
Это был мир, перевернутый Эйнштейном, мир, где противостояли две социальные системы, мир, в котором о космических полетах говорилось, как о поездке из Саратова в Москву, мир, в котором женщина стала независимой, мир, в котором открыто признавались в любви. Когда после концерта они вышли на улицу и Игорь спросил, понравилась ли ей музыка, Анна не смогла ответить: от волнения у нее стучали зубы.
Молча дошли они до станции метро, народу на Невском было уже мало, и когда Игорь привлек ее к себе и поцеловал в губы, Анна нисколько не удивилась, она только спокойно отстранилась. Он вопрошающе смотрел ей в глаза, и она не отвела взгляда. Анна провела рукой по его светлым волосам, загибающимся над воротником жесткой крутой волной. Он снова поцеловал ее, и она снова отстранилась.
- Поедем ко мне, - предложил он и коснулся лбом ее лба.
- Зачем?
- В гости. Ты же еще не видела, как я живу.
- В другой раз.
- А почему не сегодня?
- Я не предупредила Глухова.
- Но ты же теперь ему не жена?
- Он будет беспокоиться,
- Но ты же ему не жена? - настойчиво и тревожно повторил он.
Анна поняла вопрос, и ей стало неловко за себя и за Глухова.
- Успокойся. Мы живем как чужие, каждый в своей комнате. - Анне стало легче, что они так сразу перешли на "ты". Она расценила это как еще один шаг в двадцатый век.
- Почему ты с ним не разводишься?
- Зачем? Я не собираюсь замуж, а он, вероятно, не намерен жениться.
Она хотела отстраниться, но он привлек ее к себе. Его объятие было нежным, но настойчивым. Она чувствовала, что не в состоянии вырваться, и так они стояли вплотную друг к другу на вечернем Невском, прохожих было мало, но они все же были, и хотя они проходили равнодушно и любовные сцены на улице были для них обыденными, Анна испытывала смущение.
- Я люблю тебя, - сказал он.
И ей стало тоскливо, ей очень не хотелось терять этого милого человека. Не только прогулки с ним были приятны, ей нравился и он сам, нравилось, что у него такое открытое красивое лицо, что у него такие густые, модно зачесанные волосы и такая стройная спортивная фигура и что он всегда красиво одет, и что он такой современный,- как живой символ своего времени, к которому приобщалась Анна.
- Мне пора, уже поздно, - сказала она.
- Сперва надо ответить. Я же сказал, что я люблю тебя.
- Я из девятнадцатого века, - попробовала она пошутить, и не могу решать так, сразу.
- Тебе хорошо со мной встречаться?
- Да.
- Ты согласна быть моей?
- Разве теперь это бывает, чтобы женщина была чьей-то?
- Любовь не меняется. Это стремление к безоговорочному обладанию. Взаимному.
- Ну вот, ты сам предлагаешь нечто серьезное, что должно изменить мою жизнь, и требуешь, чтобы я ответила немедленно. Надо же подумать.
- Хорошо. Подумай.
Его теплое дыхание коснулось ее щеки. Вся замерев, она слушала это дыхание, и вновь воскресшее чувство любовной неги охватило ее. Она припала щекой к его плечу и стояла так почти не дыша - без кыслей, без воли, и могла бы так стоять вечность. Потом она подняла взгляд. Его глаза мерцали в свете ртутных фонарей, а на впадины щек легли синие тени. И тут ей представились другие глаза - черные. И темные волнистые волосы. И губы - совсем другие. "Не он! - подумала она. Это не он! Это..." Тело ее судорожно напряглось, и она с неожиданной легкостью высвободилась из объятий Игоря. Он схватил ее руку.
- Нет, - сказала она.
- Почему? - Он прижал к губам ее руку.
- Не надо.
- Ты же меня любишь! - Он снова взял ее за плечи.
- Нет.
- Неправда. Я вижу. - В интонации его голоса появились повелительные нотки.
- Просто я - женщина. А этого еще мало. - Она отстранилась от него, зачем-то сняла с плеча сумку на длинном ремне, перевесила ее на другое плечо. - Мне не нравится, как ты себя начал вести.
- Прости меня. Но я люблю тебя.
- А я про себя еще ничего не решила.
- Ты еще будешь думать?
- Да.
- А ты будешь думать обо мне?
Она улыбнулась:
- Конечно.
Он довел ее до эскалатора. Анна, ступив на движущуюся ленту, обернулась. Игорь, уже уходящий прочь, тоже обернулся. Их взгляды встретились. Тогда он подбежал к барьеру и, перегнувшись через никелированную перекладину и не обращая внимания на удивленных прохожих, крикнул:
- Я люблю тебя!
Спускаясь на эскалаторе, Анна заново переживала этот разговор. На душе защемило. Очевидно, ни в двадцатом, ни в каком другом веке невозможна простая дружба между мужчиной и женщиной. Но тут вспомнился Большой зал филармонии, и музыка, услышанная в этот вечер. Она пьянила, как разговоры о полумистической квантовой механике и кривизне пространства. Все это было пока выше того, что она могла понять.
Когда она пришла домой, Глухов по обыкновению сидел в гостиной и читал. Анна попросила разрешения поставить пластинку легкой музыки. Надо было хоть на время снять с души непосильную тяжесть современности, хоть немного отдохнуть. И сразу ее захлестнуло то грустное и теплое чувство, которое она постоянно испытывала, но которое скрывалось в ее душе, заполняемой повседневными впечатлениями. Любовь к Алексею Вронскому обрела теперь новое состояние. Это было как ровное горение никогда не тающей свечи. Вспомнилась дача, где она встречалась с Вронским. И тут же вспомнилась гостиная княгини Бетси. И вспомнились вечные заботы вечно усталой Доллн. Вспомнился Сережа, когда она с ним в детской расставляла на ковре оловянных солдатиков.