– А то. Яма выкапывается, накладывается настил с дырками, а сверху накрывается контейнером-двадцатитонником. Железным. Днем в таком толчке сидеть – тот еще кайф. Да еще хлорки всегда насыпано, аж…
– Ну, вот. И мужик так думает – ну фиг ли делать? Подчиненного припахать, конечно, можно, чтоб достал – так он же раззвонит всем, паразит! Мол, лейтёха – лажак, пекаль утопил… Пошел, надыбал у химаря [26] эльку [27], противогаз, дождался ночи и полез.
– В одиночку?
– Ну а кому про такое расскажешь? Взял фонарик и полез, сам-то тощий, не пришлось доски ломать – так в очко пролез… Вот. А я, помню, вообще спать поздно ложился. Пока письмо напишешь, пока маленько попрохладней станет – глядишь, уже за полночь. А в тот день я еще с засады вернулся – ну, как обычно: сидишь там трое суток и таблетки жрешь, чтоб не спать. А потом вернешься и уснуть не можешь, только какая-то трясучка мелкая по всему телу.
– Ага, помню. Я еще потом феназепам глотал, чтоб закемарить…
– Ну, вот. Короче, прокрутился часов до двух, потом думаю – пойду прогуляюсь, заодно и кал метну. Встал и потопал на очко. Еще подумал – фиг ли туда топать, можно и на свежих воздусях присесть. Так ночь, как назло, лунная была – там же хоть газету читай, когда полнолуние, видно все вокруг за десять километров. Пришлось к контейнеру топать. И вот только подошел, как сейчас помню: свет лунный на крайнее очко падает, а остальное все в темноте. Только я к этому очку подошел, как – фигак! Из очка одна рука высовывается с фонарем, во второй – пистолет с глушителем, и следом – такая морда в маске! Ну, бл-лин! Я там чуть не обделался, ей-Богу. Такая мысль дикая мелькнула: наверное, духовский диверсант по кяризам до нашего очка докопался. Я так рефлекторно ногой замахнулся – хоть по морде его пнуть, если успею! А он из-под противогаза гундосит: э-э, стой, это я! Кто ты? – спрашиваю. Да я это, Вовка, – отвечает. И руку протягивает, всю в говне – помоги вылезти, говорит! Щас, говорю, разбежался. Какого хрена там забыл? Да так, говорит, было одно дело…
– А я на засаде один раз шуганулся капитально. Ну, вы помните, да? Самое трудное – это на место засады выйти, чтоб местные не заполянили.
– Ну, ясен перец: только из ППД на броне тронешься так сразу пошла сигнализация по хребтам: ночью – фонариками, днем – зеркальцами, дымами…
– Ну, вот. Мы уж по-всякому извращались: и на духовских машинах выезжали, и в афганских шмотках, и с колонн спрыгивали… Раз сработает – и все, на следующий раз они уже научены.
– Мы, помню, пробовали пехом выходить. Сперва проехали по маршруту на броне и заложили тайники в развалинах всяких. Ну, воду там, жрачку – чтоб на себе не переть. Планировали как: ночами будем идти от тайника к тайнику, а днями в развалинах этих отсиживаться. Ну, суток за трое и дотопаем до места.
– Получилось?
– Да хер там. До первого тайника дошли – а его уже какие-то хорьки местные разрыли. То ли шакалы, то ли кто – следов до фига всяких было. РДВ с водой все прогрызены, сухпаи все раскурочены. Только сгущенка осталась, там банки попрочней были. А тушенку всю разгрызли, суки – у нее жестянка мягкая, в костре даже сгорала спокойно. Про галеты уж не говорю. На втором тайнике – та же самая херня. Ну, ясно, что засада накрылась. Без воды особо не повоюешь. А пока броня за нами подошла – собака от жажды подохла. Бойцы всю свою воду ей споили, а все равно – загнулась, бедолага. Жалко было псину – такой умница был. Засадный пес, специально обученный. Вожатый его, минер, весь ревом изошел.
– Ну, так я чего говорю – решили мы попробовать под видом облета высадиться. Загрузились, полетели. Одну посадку сделали, вторую, третью – на четвертой высадились и в сухое русло упали. Летуны шаг-газом поработали, пыль подняли, чтоб нас замаскировать маленько, и дальше полетели – еще пару посадок обозначать. А мы лежим, не дергаемся.
– Пастухи там не шастали? А то помню, эти пуштуны чуть кого увидят – в момент вкладывают. И все, в течение дня они так подтягиваются не торопясь, обкладывают, как волки, а как стемнеет – па-анеслась! И вертушки по темноте хрен чего сделать могут.
– Да сверху, вроде, не видели никого. А так – кто их знает… Но так, вроде – ничего, тихо. Лежим, темноты ждем. Я еще лежу так и думаю: а вот приползет сейчас кобёр какой-нибудь, или скорпион – фиг ли делать? Схомячить его, что ли?
– Не приползли?
– Не, только говновозок набежала груда. По рукам бегают, суки, по башке – противно, блин! И не сгонишь…
– Что за говновозки?
– Да жуки такие черные. Их в пустыне – как грязи. Не видел, что ли?
– Да внимания как-то не обращал…
– Такие шустрые-шустрые! Бывало, сядешь погадить, не успеешь встать – как они тут же набежали. Всю кучу облепят, аж самой кучи не видать. Пара минут – и ни фига не осталось. Во санитары пустыни, блин!
– Ага, и это они тебя сразу так облепили…
– Вот только не надо этого! Без гнусных намеков попросю!
– Да я чего… Я ничего… Просто это… Природу-то не обманешь…
– Короче! Возвращаемся от говна к героическому рейду. Дождались мы темноты. Вроде, все тихо. Встали, пошли. А топать быстрее надо – время для выхода самое удобное: луна в те дни как раз на ущерб пошла Самое то: пару часов темно, а потом уже луна и всходит – сиди и наблюдай. И вот, времени у нас на то, чтоб к месту засады выйти – где-то два с половиной часа. Ну, прогнали до хребта, а за ним – тропа, на которую мы сесть и собирались. Но все равно, до восхода луны до места дойти не успели. Идем так по склону, в тени стараемся держаться, и чтоб на фоне неба не маячить. Почти дошли уже. И такой участок попался, весь луной освещенный, никак не обойти. Ну что – бегом надо, по-быстрому его преодолеть. И вот только мы на это освещенное место вышли, вдруг внезапно такой хохот: ХА-ХА-ХА!!! Отовсюду, блин! И эхо ещё! Ё-моё, я там охренел. А рядом – пулеметчик мой, Чингиз Рымбаев (Рэмбо кликуха) – присел, стволом по сторонам крутит, и – не поверишь – я слышу, как у него сердце молотит!
– Шакалы, что ль?
– Ну! Ка-ак брызнут по хребту – только камушки посыпались. Вот же козлы…
– Шакалы – они такие… Я, помню, тоже сперва офигевал: то ребенок где-то рядом плачет, то хохочет кто-то… Ну хоть как сходили-то?
– А, это… нормально. Караванчик завалили – небольшой, правда, но ничо, богатый. Пускач эрэсовский везли, эрэсов десятка три… Нормальная засада вышла.
– Блин, зимой в засаду до чего же хреново ходить было…
– Да уж, чего хорошего… Начштаба, бывало, вызывает задачу ставить, а сам глаза в сторону отводит – ясно же, что никакие караваны до самой весны там ходить не будут, потому что снегом все перевалы закрыты. А хрен ли толку, раз у старшего начальника на карте все так красиво нарисовано – типа, все караванные тропы засадами перекрыты.
– Слушай, сейчас вспоминаю – и сам не верю, ведь как-то же сидели на этих тропах – по трое суток, в снегу, мороз за двадцать, и хрен костер разожжешь. Покурить – и то втихаря, в спальник с головой залезешь, посмолишь по быстрому в кулак…
– И ведь хрен кто болел! Вот честно – иной раз такая мысль проскакивала: заболеть бы! Простыть там, или как – хоть с недельку бы потащиться, отоспаться. Так ни фига же никакая зараза не брала, елки…
– Зато летом этого добра хватало. Как самая война начинается, так и пошли валиться пачками – кто с желтухой, кто с дизентирией… Дрисбат сплошной.
– Доктор наш, помню, первое время офигевал – что за ископаемые болезни на него свалились? А потом – ничего, привык «Э-э, батенька, да у вас тифок-с! Извольте в лазаретик-с…».
– А наш доктор, когда его приехала комиссия из Кабула драть за желтуху в отряде, попытался за счет духов отмазаться: вот, говорит, недавно нас они эрэсами обстреливали, так вот разрывы были какие-то не такие, как обычно – немного слабее бабахали, я так подозреваю, что это они против нас применяли бактериологическое оружие!…
– Это он, чтобы и химарю пистон вставили, на пару отдуваться легче…
– Ну, может быть. Только ни фига у него не вышло – комиссия говорит: если б у вас тут была вспышка какого-нибудь сапа, или туляремии, тогда бы мы еще поверили. А желтушные вирусы тут бесплатно водятся. Так что, получи, Пилюлькин, свой заслуженный пистон крупного калибра за то, что бойцы руки не моют, и мало хлорки в очко сыплешь. И мыль жопу для парткомиссии!
– Блин, а у нас на парткомиссию нужно было пилить аж через пол-страны, в Джелалабад. Там у нас штаб бригады был, ну и политотдел при нем. Прикинь: человек прется через пол-страны: на колоннах, на вертушках – и ради чего? Ради того, чтоб в торжественной обстановке получить звездюлей. За свои же собственные деньги. Вот что злило – так это то, что взносы в чеках брали. Нет, чтоб с рублевого счета списать…
– Это еще фигня! У меня, помню, раз пол-зарплаты удержали! В чеках, суки! Приехала такая вот комиссия из Союза, посчитала расход бензина, и впаривают: перерасход! По норме вон сколько положено, а у тебя вон сколько. Я стою, как дурак – они что, серьезно или прикидываются? Да блин, говорю, какие, на фиг нормы?! Мы ж не по автобанам ездим, ёптыть! По песку, по солончакам, по хрен знает еще по чему! А в горах расход какой?! А пылюка? Раз проедешь – карбюраторы промывай, фильтра промывай, бензонасосы промывай – водой, что ли, промывать будешь? А по фигу, все равно содрали. Уроды…
– Это еще фигня! У меня, помню, раз пол-зарплаты удержали! В чеках, суки! Приехала такая вот комиссия из Союза, посчитала расход бензина, и впаривают: перерасход! По норме вон сколько положено, а у тебя вон сколько. Я стою, как дурак – они что, серьезно или прикидываются? Да блин, говорю, какие, на фиг нормы?! Мы ж не по автобанам ездим, ёптыть! По песку, по солончакам, по хрен знает еще по чему! А в горах расход какой?! А пылюка? Раз проедешь – карбюраторы промывай, фильтра промывай, бензонасосы промывай – водой, что ли, промывать будешь? А по фигу, все равно содрали. Уроды…
– Не, ну ты интересный – комиссии что, домой бакшиш привозить не надо, что ли? А где ему бабки-то взять?
– Да, блин, сказали бы по-людски – мы что, не понимаем? На фига дураков-то из людей делать?
– Что-то мы все о грустном, да о грустном… Давайте лучше о бабах, что ли?…
– Та-ащщ полковник, докладаю голосом! – сияющим Дедом-морозом возник в дверях палаты «засланец» – тощий, как антенна Куликова, отставной майор-связист. – Боеприпасы на передовую доставлены! БМП к старту готова!
Под его оттопырившейся больничной пижамой интимно звякнуло. Появление майора вызвало радостное оживление собравшихся, результатом которого явилось:
1.Моментально сдвинутые в проходе между койками две табуретки.
2.Стремительно образовавшийся на табуретках натюрморт: домашнее сало с чесночком, соленые огурчики с притаившимся в них ядреным хрустом, чуть подсохшие кривоватые жареные хеки, припасенные с ужина, и разрубленная на четыре части блестящая фиолетовая луковица (Петрович, ты что ль, лук резал? Ну, ты и намельчил!).
Дивным заключительным аккордом симфонии прозвучало звяканье водруженных вокруг натюрморта стаканов и занявшая свое почетное место в центре композиция из двух бутылок «Русской». Сладостно-нетерпеливые вздохи рвались на свободу из томящихся грудей.
– Ну, садимся!
– Та-ак!! Эт-то что еще?!
Блин. Ну, бл-лин!!! Представьте себе дембеля, оттрубившего от звонка до звонка два года в какой-нибудь распоследней собачьей дыре. Днями подыхал от жары, ночами отстреливался, трясясь от ледяного ветра в каменистом окопе. Два года жрал одни просроченные концентраты – не видел даже обыкновенной сырой картошки, а воду пил с пантоцидом вприкуску. Забыл, как выглядят телевизор и живая женщина.
И вот – прилетает, наконец, вертолет (прилет которого срывался раз пять). «… А впереди у нас – Кабул, а дальше – Родина…». Помятый завистливыми объятьями остающихся корешей, облизанный верной собакой Ханумкой, в кое-как разглаженной под матрасом парадке (утюга-то нет), с одинокой, но честной медалью «За отвагу», с «дипломатом», в котором – платок для мамани, да бритва для папани, купленные на несчастные солдатские копейки, да десяток мутных фоток – влезает наш парень в дюралевое нутро вертушки и, не веря себе, устраивается на откидной сидушке, вздрагивая от нервного озноба. Качнулись горы, затерялась внизу застава с выгоревшим красным флажком…
И в этот момент парень замечает пушистый хвост «Стингера», стремительно несущегося вслед вертолету со склона хребта…
Примерно такой вот «Стингер» явился нашим героям в образе старшей медсестры Марьпалны, грозы отделения и редкостной стервы.
– Иван Федорович, это что такое?! Вы старший по палате или кто?! Я предупреждала насчет этого?!
– Ну, Марьпална…
– Предупреждала, я спрашиваю?!
Народ безмолвствовал, угрюмо глядя в сторону. Кому, спрашивается, нужны залеты перед пенсией? Да и пораньше никому не нужны. Скандалить с этой дурой? Упрашивать? Да ну, пацаны, что ли…
– Иван Федорович, последний раз предупреждаю! Еще раз повторится – перед начальником госпиталя объясняться будете!
Толстый белый смерч пронесся по палате, сметя водку с натюрморта. Хлопнула дверь палаты. Мужики молчали, тоскливо глядя на осиротевшую закуску, которая стала теперь просто едой.
– Блин, как же это так, а? Ведь Маринка должна была дежурить!…
– Да фиг ли теперь… Семеныч, это ты виноват! Разведчик, называется – ни охранение не обеспечил, ни оперативную обстановку не уточнил…
– Ну чо… И на старуху… бывает порнуха…
– Не, это связист виноват: «БМП к старту готова!». Не фиг понтоваться было. Какая это БМП? Так только, душу чуток согреть…
– Простите, а БМП – это что? – подал от окна голос лейтенант-двухгодичник с загипсованной ногой, «пиджак», затесавшийся в палату старых зубров.
– БМП, студент – это Большая Мужская Пьянка, – со вздохом пояснил ему лысый полковник-разведчик. – И произошел, как видишь, её подрыв… Ну что, кто-то о бабах поговорить хотел?
КАХЕТИНСКИЙ МСТИТЕЛЬ
Вот так подумаешь иной раз: и чего это они на Кавказе друг друга режут и режут? Чего им делить-то? Казалось бы, край такой, что живи да радуйся да другим жить давай. Климат – райский, там в окнах даже двойные рамы не вставляют. Земля такая, что и палку втыкать не надо – плюнь, и фруктовое дерево вырастет. Что? Культура? Вот насчет культуры давайте лучше не будем. В Грузии, к примеру, всем молодоженам книгу дарят, «Витязя в тигровой шкуре», такая традиция. А поэтов там называют по именам – как античных героев: Галактион, Шота, Важа… А Армению взять? Вот много кто знает, что это – первая в мире страна, в которой христианство стало официальной государственной религией? Или спроси любого солдата из Армении про Матенадаран – ого, сколько расскажет! Старейшая в мире библиотека, не хухры-мухры. А у нас не всякий командир и про Ленинку-то слышал. Так что – не будем насчет культуры. Но вот какого же дьявола они все-таки меж собой делят, раз они еще и культурные такие? Да просто – менталитет такой, по-умному выражаясь. А если по-простому, то вот пример.
Есть в Грузии, в Алазанской долине, знаменитая область – Кахетия. Там по дороге едешь – и словно звон бокалов слышится, такие названия у городков: Вазисубани, Напареули, Кварели… И тот самый Телави, в котором Мимино жил – как раз там.
А еще есть там такой город – Лагодехи. И стояла там десантная бригада. Служить в ней считалось довольно лафово (во всяком случае, до войны): ну, не арбатский округ и не Германия, зато – вино, фрукты, климат курортный – те офицеры, что после Забайкалья да Заполярья туда попадали, поначалу даже удивлялись, что им еще и платить за службу тут будут. И прыгать было хорошо: аэродром под боком, погода как правило устойчивая: прыгай – не хочу. Из Азербайджана к ним на прыжки приезжали, там у них постоянно ветра бешеные, особо не попрыгаешь. А однажды сборная Союза по дельтаплану на сборы приезжала, говорят: у вас тут условия – лучше, чем в Швейцарии.
Ну так вот, готовится как-то раз один батальон к прыжкам. Раннее утро, замкомбата по ВДП [28], капитан, с батальоном на воздушно-десантном комплексе предпрыжковой подготовкой занимается. Кто из макета самолета прыгает, кто в подвесной системе на стапелях болтается, кто на трамплине приземление отрабатывает. А сам капитан на парашютную вышку залез. Удобно: и бойцов оттуда скидывает, и общим процессом сверху руководит.
А утро летнее в Кахетии знаете, какое? М-м, сказка! Ночами там часто грозы проносятся – стремительные, бурные, с ливнями – как из брандспойта по городу прометает. А утром – все улицы как вылизанные, зелень сверкает, воздух – хрусталь! Стоишь так на вышке: ёлы-палы! Вся Алазанская долина перед тобой раскинулась, насколько глаз хватает – сады с лесами, как малахитовая пена на поля выплеснулась, река Алазани, как ртутная змея, под солнцем горит! И горы над тобой нависли – еще в утренней дымке, сизые, только снежные вершины уже розовым светом сияют. Ну просто – черт его знает! То ли запеть хочется, то ли полететь, то ли хотя бы в морду дать кому-нибудь!
И вот, стоит капитан на вышке, бойцов к куполу по очереди пристегивает, скидывает вниз – идет дело своим ходом. И вдруг слышит: кто-то орет внизу по-грузински: дескать, стой, сукин сын! догоню – убью, паршивец! Глядит вниз – несется прямо к вышке какой-то пацан, а за ним увесистый дядька пузом колышет и кулаками потрясает. В кулаке у дядьки зажат ремень, штаны у него без ремня сползают и бежать ему трудновато. А пацан – мелкий, ну, лет десять-двенадцать, летит как воробей, фиг за ним угонишься. Так воробьем он на вышку и взлетел. Выскочил на площадку, от высоты сперва заробел и за капитана ухватился.
Ну, дядька тоже было вслед за ним на вышку полез, но на десятой ступеньке раздумал, слез на землю и пытается вышку трясти. И визгливо требует от пацана слезть, чтоб дать возможность выдрать его как Сидорову козу. А пацан – он что, совсем дурак? Хоть на глазах слезы и блестят, но с высоты положения скандальным голосом требует гарантий неприкосновенности. А сам все за капитана держится.
Ну, что – надо кэпу конфликт улаживать, раз выпало вдруг стать ограниченным контингентом миротворческих сил. Вступил он с дядькой (как нетрудно догадаться, папашей этого пацана) в переговоры. И что выяснилось? Изначально, значит, истоки конфликта были в том, что Дато, этот паршивец, с самого своего рождения является родительским наказанием. Сначала на него воспитательницы в детском саду в один голос жаловались за непомерную строптивость, теперь вот учителя.