— Никаких переломов я не нахожу.
— Это точно?
— Возможны трещины, возможны смещения дисков в позвоночнике. Но это может показать только рентген. К сожалению, необходимым оборудованием я в настоящее время не располагаю. Я уже объяснял.., вашим родственникам — почему. Нужно всестороннее полноценное обследование. Причем в стационаре.
— Почему она не может встать? Почему она ничего не чувствует?! — В голосе отца — всегда сдержанном — прозвучало скрытое отчаяние.
— Возможно, это посттравматический шок… В данных условиях я не могу ответить на ваш вопрос более конкретно.
— Как это понимать?
— Я же сказал… У меня нет необходимого оборудования…
— Так… — Отец сжал кулак и тотчас же разжал его. — Так какого же рожна ты здесь сидишь?
— Не нужно было с минимумом подготовки толочься на трассе повышенной сложности, — не сдержался врач. — И все было бы нормально.
— Не твое собачье дело, что нужно делать моей жене, а что нет. Значит, так: твою псевдомедицинскую богадельню прикроют, уж я об этом позабочусь. С тобой тоже разберутся, так что готовься. С сегодняшнего дня вершиной твоей карьеры будет ветеринарная станция. Это в лучшем случае.
— Только не надо мне угрожать, — поморщился Артем Львович.
— Я тебе не угрожаю, щенок!
Вот тут-то темперамент отца и проявился в полную силу.
Он ухватил врача за ворот и легко оторвал от пола. Пижонские «Nagelschuhe» врача заскребли носками хорошо начищенный паркет, а пижонские очки съехали на нос.
— Я тебе не угрожаю, — еще раз повторил отец, — но если ты еще раз позволишь себе отвлечься от профессиональных обязанностей… Если ты еще раз позволишь себе смотреть на мою жену таким сальным взглядом, я тебя раздавлю. Ты понял меня?
— Понял, — просипел не ожидавший такого натиска Артем Львович.
— Не слышу!
— Понял…
— Смотри.
Отец с сожалением отпустил врача и сразу же успокоился.
— Какие будут рекомендации, доктор? — спросил он совершенно нейтральным тоном.
— Что?
— Завтра утром мы улетаем. Но на сегодняшнюю ночь я хотел бы получить четкие инструкции.
— Никаких инструкций. Полный покой и обездвиженность.
— Да, вот еще… Ее можно перевозить? Это не повредит травме? Не ухудшит ее состояние?
— Думаю, что можно. Я поставил ей.., вашей жене.., обезболивающий укол. У меня еще есть снотворное. Очень хорошее.
«Наверняка немецкое», — подумала Ольга.
— Немецкое, — тотчас же подтвердил ее мысли Артем Львович. — На основе барбитурата натрия… Очень качественный сон.
— Несите.
— Да, конечно, — присмиревший доктор выглядел кротким, как овца.
— Не смею больше вас задерживать.
Шмаринов отделился от окна и направился к дочери.
— Пойдем, малыш, — сказал он Ольге, обнимая ее за плечи: никаких эмоций в литых пальцах. Ничего не поделаешь, взрослая дочь — такая же данность, как и смена времен года, не больше. Самым ужасным было то, что Ольге эти прикосновения показались неприятными. В них не было ничего — ни любви, ни нежности, ни заботы.
Если бы она оставалась маленькой!..
Уже около двери Ольга обернулась и бросила взгляд на доктора, по-прежнему стоявшего у окна: он рассматривал удаляющуюся спину отца с растерянностью и почтением. Теперь Ольга понимала, почему Инке при всех ее многочисленных ни к чему не обязывающих флиртах и в голову не приходит изменить отцу: он слишком мощная фигура, он настоящий мужик. У него невозможно выиграть. Даже уверенный в себе Марк — ее собственный муж — блекнет на этом фоне.
…Марк сидел в кресле и щелкал пультом: здесь, в горах, телевизор брал сразу несколько спутниковых каналов.
— Почему ты так долго? — спросила Инка капризным голосом.
— Маленькая консультация у врача, девочка, только и всего.
— Что он сказал?
— Что с тобой ничего страшного не произошло.
— Это правда?
— А разве я когда-нибудь врал тебе? — Он, снова сел рядом с ней. — Завтра вечером мы будем дома. Никаких лыж, я упраздняю снег и горы. Не хватало только, чтобы я потерял тебя из-за этого.
Опять воркование!
Ольга поморщилась.
— Мы пойдем, папа! — сказала наконец она.
— Да. — Он не выразил никаких эмоций по этому поводу. — Я позвоню вам в номер.
Он даже не поинтересовался их телефоном! Впрочем, если здраво рассуждать — номер телефона есть у Инки. Так что отец здесь совершенно ни при чем. Все дело в ней самой.
— У нас не номер, — в голосе Ольги послышалась обида, — мы живем в коттедже.
— Хорошо. Я позвоню вам в коттедж.
— Мы будем в баре, Игорь Анатольевич. Здесь рядом, так что если надумаете…
Шмаринов ничего не ответил.
Оставив влюбленных, Марк и Ольга вышли из номера.
… По лестнице они спускались молча.
— Я вижу, у тебя упало настроение, кара? — спросил наконец Марк.
— Смотреть противно! — не выдержала наконец Ольга.
Уж Марку-то она может высказать все!
— О ком ты?
— Об отце!
— Я думал, ты будешь ему рада.
— Я и сама думала, что буду рада… Но то, как он сюсюкает с ней… В его-то возрасте!
— Ты несправедлива, кара. Он подает пример по-настоящему заботливого мужа. Заботливого и самоотверженного.
— Он подает пример всем прочим старым кретинам, женившимся на хорошеньких мордашках! Ходячее воплощение поговорки «Седина в бороду, а бес в ребро», — желчно сказала Ольга.
— Я этого не слышал, — Марк демонстративно закрыл уши.
— Нет, ты это слышал!
— Хорошо. В таком случае я не буду это обсуждать. Он мой начальник.
— Он прежде всего — мой отец!
Марк остановился и резко повернул Ольгу к себе.
— Да что с тобой?
— Ничего. Ты видел, как он облизывал ее конечности? Ах, эти крохотные больные ножки!.. Ах, моя безвинно пострадавшая девочка… «Я упраздняю горы» — ты слышал что-нибудь подобное, Марк? Он не поговорил с нами и трех минут… Он даже не поговорил со мной, его дочерью! Как будто бы я пустое место…
— Ну, если бы такое произошло с тобой…
— Если бы такое произошло со мной, он бы и ухом не повел.
— Правильно. Ухом повел бы я. Твой муж, если ты еще помнишь.
— Да. Но он мой отец…
— Кара! — Он заглянул ей в глаза. — Не будь ребенком.
Это нехорошая ревность. Она может завести тебя черт знает куда.
— На что ты намекаешь, Марк? — Она настороженно посмотрела на него.
— Во всяком случае, я рад, что ты в отличной форме. Все прошло, да? — Он ненавязчиво напомнил ей о событиях последних дней.
— Да. Все прошло. Пойдем выпьем за прилет. Он все-таки мой отец…
* * *…Она напилась.
Сидя за отдельным столиком в баре, в обществе мужа, под нескончаемый разговор об отце, который Марк даже не находил нужным пресекать, она напилась.
Напилась впервые за много лет. Безобразно, отчаянно, минуя тихую и благостную стадию легкого опьянения и жизнеутверждающую — среднего. Поначалу Марк еще как-то пытался контролировать процесс, но потом просто махнул рукой.
Ольга, долгие годы принимавшая только щадящие дозы коньяка (не больше, чем сто грамм в один час и в одни руки), теперь пила все подряд. Марк устал подходить к стойке и заказывать новые напитки.
— А почему ты все это мне приносишь? — пьяно хихикая, спрашивала Ольга, опорожняя очередную рюмку холодной лимонной водки.
— Потому что ты устраиваешь истерики из-за каждого стакана.
— Ты хочешь меня напоить, да?
— Нет. Я не хочу тебя напоить. Ты сама этого хочешь.
— А ты решил мне потакать? Ты очень внимательный муж…
Ничего не скажешь… Ты хочешь сделать из меня сумасшедшую…
— Кара!
— Только учти, — Ольга погрозила ему пальцем. — Ничего у тебя не получится! Никогда. Я здоровый человек.
Она обернулась к соседнему столику, за которым сидела пожилая, весьма благообразная пара: шейные платки, пестрые гавайские рубахи, уместные разве что на Карибах, и матовый блеск черепов, просвечивающих сквозь седые волосы.
— Это мой муж! — Ольга ткнула открытой ладонью в Марка. — Мой любящий муженек! Хочет выдать меня за шизофреничку, страдающую раздвоением личности и подверженную психозам…
— Кара!
— Не затыкай мне рот!..
Ольга с трудом вылезла из-за столика и направилась к невинной супружеской чете. Подсев к старику, она положила локти на стол и заглянула ему в глаза.
— Вот вы! Вы когда-нибудь женились бы на молоденькой сучке только потому, что у нее груди, которые автоматически наводятся на первый попавшийся член? А?
Марк предпринял вялую попытку водрузить жену на место.
— Пошел ты! — отмахнулась Ольга. Она вдруг стала находить странное, почти болезненное наслаждение в этом своем состоянии. Пожалуй, стоит начать пить, и тогда тебе будет совершенно наплевать на целую дивизию душевных расстройств.
— Вы не ответили! — донимала Ольга старика. Его супруга наклонилась к нему и что-то шепнула на ухо.
— Больше двух говорят вслух, — радостно сообщила Ольга. — Вы, наверное, меня осуждаете?
— Больше двух говорят вслух, — радостно сообщила Ольга. — Вы, наверное, меня осуждаете?
В прозрачных, давно утративших цвет глазах старика не отразилось никаких эмоций.
— Осуждаете! — констатировала Ольга.
— Кара! — Марк повысил голос.
— Ich verstehe nicht <Не понимаю (нем.).>, — промямлил старик.
— О! Я тоже так думаю, — Ольга опять захихикала и положила руку старику на плечо.
Терпение Марка лопнуло. Он встряхнул Ольгу.
— Не нужно, кара! Они не понимают. Они иностранцы.
— Что ты говоришь!
— Ich bedaure <Я сожалею (нем.).>, — сказал он старику, приложив руки к груди. — Идем! Нам нужно домой…
Они уже начали привлекать внимание соседних столиков — Ольге было наплевать на это. Но, похоже, что и щепетильному Марку было на это наплевать…
— Пойдем, кара.
— Нет. В этот склеп я не пойду… Во всяком случае, сейчас…
Ты снова будешь пичкать меня снотворным и говорить, что я не в себе. Я в себе, слышишь!
— Хорошо, — неожиданно легко согласился Марк. — Если ты хочешь, посидим еще.
— Я хочу! Я хочу, слышишь!
— Только сиди спокойно. Я отлучусь ненадолго.
— К врачу, да? — Ольга жалобно рассмеялась. — За консультацией… Что делать с буйно помешанными, да?
— Не говори глупостей…
Марк поднялся и вышел из зала. И слава богу. Можно хоть на несколько минут остаться в одиночестве. Ольга обвела глазами окружающих: пожалуй, в одиночестве здесь не останешься… И почему они так смотрят на нее? Осуждают за лимонную водку? Или за текилу? Или за те ледяные скульптуры, которые она якобы разнесла? Об этом наверняка знает весь курорт, включая фуникулер, подъемники и вешки для слалома. Как раз те, возле которых опрокинулась папочкина молодая жена… Вот будет забавно, если она не встанет… Интересно, с кем тогда она будет крутить шашни? Папочка, должно быть, втайне обрадуется — его драгоценная девочка будет принадлежать только ему…
«Почему все на меня смотрят? Может быть, они узнали о пещере?»
Едва Ольга подумала об этом, как к горлу подступил липкий, уже начавший забываться страх… Она же видела, видела все это. Так же реально, как и в своем ночном кошмаре…
Только вот что было сначала — курица или яйцо, кошмар или реальность… Не нужно ей было столько пить. Почему Марк, всегда такой непреклонно-внимательный, позволил ей напиться? И куда он пошел?
— Тебе нехорошо?
Ольга подняла глаза. Рядом со столиком стоял Иона.
— А-а… Вот и ты! Как только исчезает старший братец, так сразу появляется младший, в надежде на объедки с барского стола…
— Здорово же ты накачалась!
Иона присел за столик и робко коснулся ладонью ее волос.
— Не твое дело.
— А куда отчалил твой благоверный? Что-то он выбежал из бара быстрее лани.
— Не твое дело!
— Вот что… Давай-ка я отведу тебя домой.
— О! Еще один благодетель. Это у вас семейное, да?
— Да.
— Слушай, Иона! Почему ты до сих пор здесь, в этой дыре? Или не хватает храбрости бороться с настоящим миром?
Который внизу?
— Почему же? Хватает. — Он все еще пытался разговаривать с ней, как с трезвой.
— Тогда в чем дело? Перебирайся к родственникам в Первопрестольную. Я могу переговорить с отцом. Он устроит тебя на подведомственную бензоколонку, где черный нал и все всем довольны.
— Думаю, не стоит.
— Отчего же. Иона? Будешь соблазнять баб своим именем, несмываемым загаром и блеском в глазах… Твое здоровье!
Она подняла рюмку с водкой, но Иона проворно отобрал ее.
— Думаю, тебе хватит на сегодня.
— Не твое дело.
— Мое. — Он упрямо нагнул подбородок. — Не хочу, чтобы ты была в таком виде.
— Иона, мальчик мой! Ты еще не знаешь моего настоящего вида. Я, кстати, тоже не знаю… Вернее, не помню. Говорят, я страшна в гневе и могу разнести к чертовой матери все, что угодно.
— Пойдем.
— Нет. Хотя… Вот что… Я знаю, куда мы пойдем. Я хочу познакомить тебя с отцом. Сюда заявился мой отец.
— Я знаю.
— Представлю тебя как брата моего мужа. Благовоспитанный молодой человек с романтической профессией в крепких руках. Как тебе?
— В качестве брата мужа — не надо.
— Тогда в каком же качестве? — Ольга рассмеялась.
— Ни в каком. Пойдем.
— Хочешь довести меня до дома и трахнуть?
В глазах Ионы мелькнула жалость. Пожалуй, сейчас он похож на брата, даром что масть совсем другая… Масть совсем другая, порода совсем другая… Он совсем другой.
Иной. Так будет лучше. Иной Иона.
— Нет. Я не хочу быть с тобой. — Скажите пожалуйста, он даже избегает стойкого идиоматического выражения: «Я не хочу тебя трахать, беби».
— Отчего же? Я тебе не нравлюсь?
— Сейчас нет.
— Ну и черт с тобой! Поищу кого-нибудь, кому бы я понравилась.
Не говоря ни слова, Иона поднялся из-за стола и ухватил Ольгу за плечи.
— Пойдем.
— Нет.
— А я сказал — пойдем.
Сопротивляться силе, скрытой в нем, было бесполезно…
И не все ли равно, куда они пойдут? И где она окажется завтра утром. В снегу, возле коттеджа, в ледяном склепе или в своем собственном кошмарном сне…
В дверях они столкнулись с возвращающимся Марком.
Ему не просто не понравилась инициатива Ионы — он был взбешен.
— Куда это ты ее тащишь, парень?
— Домой. Разве не видишь, что она напилась?
— По-моему, это не твое дело.
— Ты же ее оставил.
— Я не оставил, — Марк вдруг начал оправдываться перед младшим братом. — Я вышел только на минуту.
— На минуту?
— Ну хорошо. Пусть не на минуту. Мне нужно было выйти.
— Все равно. Нельзя было ее оставлять.
— Как бы там ни было, я уже пришел. И тебе нечего делать рядом с моей женой. С моей, — Марк сделал ударение именно на этом слове, — женой.
Иона сжал кулаки, но все же отступил. Как в тумане Ольга видела его прямую и жесткую спину: до чего же безобразно она напилась, до чего же ужасно, что Иона увидел ее жалкое и стремительное падение.
— Ты как? — спросил Марк.
— Не очень хорошо, — честно призналась Ольга.
Марк усадил Ольгу за столик рядом с выходом. Из открытой двери в помещение проникал морозный воздух, и Ольге стало легче. Быстрое и отчаянное опьянение понемногу проходило, на смену ему пришла такая же отчаянная тошнота.
— Я сейчас, — прошептала Ольга Марку, с трудом справляясь с ней.
— Я провожу тебя, — все-таки он понимал се с полуслова.
— Зачем ты позволил мне так напиться? — жалобно спросила она, но даже не стала выслушивать явно запоздавший ответ.
…В туалете ее вывернуло наизнанку, но стало намного легче.
Несколько минут она стояла перед зеркалом, разглядывая свои собственные, смазанные алкоголем черты. Самым ужасным было то, что она позволила себе распуститься перед Ионой, и еще это пьяное, дурно пахнущее кокетство… Ольга опустила голову в раковину и до упора вывернула кран с холодной водой.
Когда она вернулась в зал, у нее защемило сердце: рядом с Марком сидел отец. Только этого не хватало! Отец — испытание еще потяжелее Ионы. Придав своему взгляду максимально трезвое выражение, она присела за столик рядом с Марком.
— Привет, пап! А почему ты здесь?
Шмаринов внимательно посмотрел на дочь. Когда только он успел выпить?
— Девочка заснула. И спать будет до утра, если верить немецкому снотворному вашего коновала. А я решил проведать вас. Тем более что Марк рассказал мне о твоих подвигах.
— Подвигах? — Ольга напряглась. Даже если хмель и забивал поры ее тела, то теперь он выветрился окончательно. — О каких подвигах?
Неужели Марк поделился своими опасениями с отцом и в Москве ее ждет хорошо унавоженная и уставленная орхидеями одиночная палата в закрытой клинике? Отец, много лет проживший с душевнобольной, знает толк в таких одиночных палатах.
— Тебе не стоит пить, малыш.
Только и всего! Ольга с благодарностью посмотрела на Марка.
— Ну, рассказывайте, почему это произошло.
— Что именно, папа?
— Почему вы оставили ее одну? — Черты лица Шмаринова заострились.
— Что значит — «оставили одну»?
— Меня интересует, почему она оказалась на трассе одна.
Никаких инструкторов, никого рядом.
— Папа!..
— Ты же должен был знать, Марк, что девочка никогда профессионально не каталась на лыжах.
Сейчас он начнет выговаривать им все, что думает, не стесняясь в выражениях. Это будет похоже на производственную выволочку, которые периодически устраивает отец своим подчиненным, чтобы держать их в форме и воспитывать дух семейственности и коллективизма, который культивируется в клановых японских фирмах. «Я не более чем подчиненная, последняя в ряду, — подумала Ольга. — Эмблема концерна выгравирована у меня на лбу, вот и все преимущества первородства».
— ..Совсем необязательно быть профессионалом, чтобы съехать с горы, Игорь Анатольевич, — попробовал защититься Марк. — И потом — это спорт, и довольно экстремальный.