Когда Аллахяр выехал из караван-сарая на улицу, здесь царило оживление. Нанятые мальчишки, цирюльники, сапожники, чистилыцики обуви, словно соревнуясь, один перед другим, чистили тротуары.
Аллахяр слез с коня, привязал его к дереву, снял хурджин. В магазине его встретили приветливо, как старого и уважаемого покупателя. Он купил рису, кишмиша, сушеных абрикосов - всего набралось пятьдесят фунтов, - а для матери купил еще вышитые чувяки. Приторочив хурджин, снова поднялся на коня.
Солнце совсем склонилось к закату. Улицу перечертили длинные тени. Перед магазинами и мастерскими жестянщиков и лудильщиков сверкали на уходящем солнце жестяные печки, миски, кувшины, разная утварь. Здесь от ударов молотками по жести стоял такой шум и звон, за которым не слышно было тяжелых молотков и кувалд в соседних кузницах.
Аллахяр миновал всех жестянщиков и лудильщиков, поздоровался со знакомым кузнецом, который в своем ремесле не опускался до каких-то там изделий, а только подковывал лошадей, и, наконец выехал за пределы городка. Надо было спешить. Солнце коснулось уже линии отдаленных холмов. Еще минута-другая, и прохладный мрак опустится на долину.
Ездок пришпорил коня. Проехал железный мост, даже не взглянув на бурные мутные воды, все еще не вошедшие в свои берега после больших дождей, не полюбовался, вопреки обыкновению, на гневную реку, бьющуюся о сваи моста.
До полной темноты Аллахяр надеялся проскочить наиболее опасные участки пути. Да и просто хотелось как можно скорее попасть домой.
Конь понимал желание хозяина, его не нужно было подгонять. Казалось, оп жалел, что у него нет крыльев, чтобы не скакать, а лететь. Аллахяр пускал коня то по каменистому большаку, и тогда искры вылетали из-под подков, то по мягким земляным дорогам между полей колосящейся пшеницы.
Аллахяр волновался. Он никак не мог успокоиться с тех пор, как получил это проклятое известие. Он ругал себя за то, что задержался в городе и проболтался несколько дней за картежной игрой вместо того, чтобы еще в пятницу воротиться домой. Если бы вернулся вовремя, ничего этого не произошло бы, не могло бы произойти.
В голове у Аллахяра никак не могло уложиться, что Мелек взяла и ушла из дому. Бессловесная, безъязыкая тварь. Сколько раз ее бил и ругал и даже выгонял на улицу! Но она ведь ни разу не пикнула. Забившись в какой-нибудь угол во дворе, она спала, а утром делала вид, что ничего не случилось, снова засучивала рукава и бралась за работу. Куда она могла уйти так внезапно? Может, рассердившись, она убежала к своему дяде и не хочет возвращаться назад?
Конь, почувствовавший, что хозяин задумался, пошел спокойнее. Вечерняя прохлада опустилась на землю. Солнце, спрятавшееся за горами, окрасило облака на западе в розовый цвет. Некоторые места в цепи холмов уже залила густо-черная тень, только их горбатые макушки все еще золотисто подсвечивались закатным небом.
Чем больше сгущался вечерний мрак, чем больше затихала земля, тем крепче сжимал Аллахяр винтовку, лежавшую на коленях. Палец он не снимал со спускового крючка.
Когда птица с шумом вспархивала из-под копыт, Аллахяр вздрагивал и мысли его перебивались. Он снова начинал торопить коня.
Предположение, что Мелек вернулась в дом своего дяди, не так уж волновало его. Говоря честно, это даже было ему по сердцу. Разве не для этого он последние месяцы каждый день поднимал в доме шум, затевал ссору, всячески издевался над Мелек? Разве он не хотел, чтобы все это осточертело жене, чтобы она таким образом сама догадалась исчезнуть с глаз долой. Больше того, разве он уже тайно не искал себе новую жену? Но если все это так, то почему же он теперь так взволнован?
Аллахяр решил, что, как только приедет домой, сразу же пошлет человека к дяде Мелек, чтобы все узнать. Все-таки, что же с ней случилось? Если она ушла к своему дяде, пусть пеняет на себя. Никто не станет упрашивать ее вернуться обратно. Но если она ушла не к дяде?! Вот вопрос. Вот что так беспокоило и так волновало Аллахяра.
Сворачивая на другую дорогу, конь часто фыркал, навострив уши, и порой даже останавливался. Аллахяр отъезжал от дороги, прятался и вслушивался в окружающие звуки. Проверял, не прячется ли в этих вечерних сумерках человек. Но когда вечерний ветер, облизывая вдоль ущелий травы, обвевал его, он набирался духу и снова пришпоривал коня. Он боялся. Если бы давеча уязвленная честь и забота о ней не придали ему решимости, он вообще бы не поехал в путь на ночь глядя. Всю ночь проиграл бы в карты, а утром при ярком солнце оседлал бы коня. Но теперь поздно об этом думать. Теперь надо как-нибудь доехать до села.
Чтобы развеять страх и забыть о разбойниках, которые, может быть, прячутся в ущелье, Аллахяр снова стал думать о Мелек.
Может быть, она бросилась в Куру? Ведь в последнее время не было дня, чтобы он ее не ругал и не проклинал. Мало того, бил каждый день. Может, это все так надоело ей, что теперь, воспользовавшись отсутствием мужа, она бросилась с обрыва в реку?
У Аллахяра задрожали губы, он подумал в душе, что если она так сделала, то она совсем глупая женщина.
От этой мысли ему стало как будто легче, и он пришпорил коня.
Впереди на вершине высокого холма показались черные силуэты людей. Их было трое. Конь фыркнул и навострил уши. Аллахяр обмотал ремень винтовки вокруг руки и вслушался в тишину ночи. Слева по ущелью текла вода, и ее шум явственно доносился до него. Лягушки, квакающие в болоте, порою умолкали и с плеском прыгали в воду.
Аллахяр доехал до того места, которого больше всего боялся. Здесь холмы справа и слева от ущелья подступали друг к другу совсем близко, образуя своеобразный тоннель. Дорога поворачивала, пересекала речку и тогда только снова выходила на ровное место. Проехать бы эту теснину в целости и сохранности - и считай, благополучно доехал до дома. Немало крови пролито здесь в разные времена. Это место и зовут Аджи-дере, то есть Горькое ущелье. А еще его называют "Эй, брат". Говорят, что здесь в течение одной ночи перерезали кинжалами семерых братьев и бросили вниз с обрыва. Раненые братья до утра звали друг друга, стонали, кричали: "Эй, брат", говорят, в ночь их смерти и сейчас еще можно услышать те же стоны и те же крики.
Каждый раз, когда приходилось проезжать это ущелье, у Аллахяра неприятно сжималось сердце. Но до сих пор он ездил здесь только днем, а теперь вот угораздило его поехать ночью. И все из-за этой твари Мелек!
Увидев темные силуэты на холме, Аллахяр совсем оробел. Он хотел повернуть коня и что есть духу скакать обратно в город. Но все же мужское самолюбие не позволило ему сделать это. Он тихо, стараясь не щелкнуть затвором, дослал патрон в ствол винтовки и со словами "все в руках божьих" тронул коня. Он съехал с большака и ехал теперь по тропинке. Там, где холмы совсем близко подступили друг к другу, Аллахяр закрыл глаза и пустил коня вскачь. Гнедой понес. Всадник не видел ничего: ни как миновал узкое место, ни как перескочил реку, ни как выехал на равнину.
Аллахяр скакал и прислушивался: погони как будто нет. Тогда не веря, что опасность миновала, он придержал коня и оглянулся. Темные силуэты на вершине холма отсюда были видны еще яснее и четче. Это были всего-навсего надгробные камни старого кладбища. Теперь можно было перевести дыхание. Аллахяр вытащил платок и вытер холодный пот, выступивший на лбу.
Показались огни села. Кажется, и Гнедой тоже успокоился. Если раньше он фыркал и останавливался при виде всякого подозрительного камня, то теперь не обращал внимания даже на лисиц со сверкающими глазами, то и дело перебегающих дорогу.
Из-за холма выплыла в небо полная яркая луна. Холодное сияние залило землю. Побелели воды Куры вдали. Еще громче заквакали лягушки.
Услышав хриплый лай собак, Аллахяр совсем успокоился. Он погладил рукой шею лошади и почувствовал, что Гнедой весь в поту. "Еще немного такой скачки и совсем бы загнал коня", - подумал он и, натянув удила, заставил Гнедого идти еще тише, медленнее.
Наконец залаяли и его, Аллахяра, собаки. Он подъехал к воротам. Слуга, как видно, еще по далекому лаю собак, когда они начали тявкать на краю села, догадался, что возвращается хозяин. Теперь он быстро открыл ворота. Собаки, узнав хозяина, окружили, прыгали вокруг коня, а потом стали лизать ноги Аллахяру.
Он спокойно спешился. Повернув затвор, вынул патрон из винтовки. Снял хурджин и, не глядя на слугу, который, напротив, во все глаза следил за каждым движением хозяина, приказал:
- Поводи коня по двору. Он потный.
Аллахяр вел себя так, словно ничего не случилось. Тяжелыми шагами он поднялся по лестнице на веранду. Поздоровавшись с матерью, которая, должно быть, каждую минуту ждала его возвращения, прошел в дом.
Бедная женщина все эти дни только и думала о том, что она скажет сыну. Она вошла в дом вслед за ним. Аллахяр бросил хурджин на тахту, поставил винтовку в угол, снял с себя патронташ. Отстранив мать, сам начал снимать сапоги. Он снимал их, хромовые, плотно облегающие икры, упирая носок правой ноги о пятку левой, потом, словно не имея представления о случившемся, обвел глазами комнату и спросил:
Аллахяр вел себя так, словно ничего не случилось. Тяжелыми шагами он поднялся по лестнице на веранду. Поздоровавшись с матерью, которая, должно быть, каждую минуту ждала его возвращения, прошел в дом.
Бедная женщина все эти дни только и думала о том, что она скажет сыну. Она вошла в дом вслед за ним. Аллахяр бросил хурджин на тахту, поставил винтовку в угол, снял с себя патронташ. Отстранив мать, сам начал снимать сапоги. Он снимал их, хромовые, плотно облегающие икры, упирая носок правой ноги о пятку левой, потом, словно не имея представления о случившемся, обвел глазами комнату и спросил:
- Где же Мелек? Позови ее. Разве не ее дело снимать с меня сапоги?
Мать не ответила. Она изучающе глядела на сына.
"Кажется, сынок-то не знает ни о чем. Что мне теперь делать? Как такой камень обрушить на его голову? Может, ничего и не говорить? Пусть поспит спокойно, а завтра и без меня все узнает. К тому же говорят, что утреннее зло лучше вечернего добра".
- Откуда мне знать, куда она снова запропастилась, спит где-нибудь. Дай-ка сниму сама.
Аллахяр не согласился. Кое-как он стянул с себя оба сапога.
- Ты не голоден? Да развею я все твои горести. Скажи, чего хочет твое сердце, я принесу.
- Ничего не надо. Скажи мне, где твоя невестка?
- Откуда мне знать.
- Сколько дней, как она пропала?
Теперь мать поняла, что Аллахяр знает все. Наверно, из-за этого он так поздно выехал в дорогу и прискакал в село темной ночью.
- На другой день после твоего отъезда пропала она.
- И никаких не осталось следов?
- Откуда знать мне, сынок. Под вечер она взяла кувшин и пошла по воду. Стемнело, а ее все нет. Пригнали скотину с пастбища, все разошлись по домам, я накормила коров, собак, а она так и не вернулась. Намаялась я в ту ночь. Не спала, все выходила на веранду, глядела, ждала.
Рано утром послала слугу на берег Куры. Он нашел кувшин и принес его. Вот и все.
Наступило молчание. Совсем рядом, должно быть в расщелине рядом с дымоходом, пронзительно застрекотал сверчок. Лампа замигала, вот-вот погаснет. Аллахяру стало не по себе.
- Может, она вернулась в дом дяди, пропади она пропадом!
- Ей-богу, не знаю. Можно только гадать. А ты, пусть не погаснет никогда твой очаг, не мог возвратиться пораньше? Осталась я в доме одна, выйти не могу ни к родственникам, ни к соседям. Это же не такое горе, которое можно открыть людям!
Женщина, увидев, что сын помрачнел, спохватилась, замолчала.
- Ладно, ложись, спи. Завтра все разузнаем. Постели мне постель.
Аллахяр только казался спокойным, на самом же деле не уснул до утра. Уставившись глазами в потолок, он думал о происшедшем. От подушки под головой исходил знакомый запах. Это был запах Мелек. Он не мог забыть и спутать его. Так пахли ее волосы, ее шея, ее грудь. Этот запах напоминал чем-то запах гвоздики. Честно говоря, Аллахяр и привязался-то к Мелек больше, чем к другим своим женам, именно из-за этого запаха. Эта молодая женщина никогда не употребляла румян, никогда не мылась розовой водой, а между тем ее тело пахло так, что Аллахяр пьянел от него в самые тяжелые минуты жизни. Вся постель пахла Мелек. Раньше Аллахяр не обращал на это никакого внимания. Но сейчас, когда жена, ничего не сказав, бесследно исчезла, оставив на память о себе один только запах, этот запах показался родным. Он не давал покоя. Аллахяру чудилось, что Мелек лежит рядом с ним. Они лежат вместе. Ее волосы щекочут его лицо.
Человек часто спохватывается уже после того, как упустит из рук драгоценную вещь, не оценив ее, пока было можно.
Теперь Аллахяр был точь-в-точь в таком положении. Впервые в жизни он почувствовал тоску по родному человеку. Как было бы прекрасно, если бы Мелек в эту минуту оказалась рядом с ним. Они положили бы головы на одну подушку. Разве Аллахяр не погладил бы ее волосы, не поцеловал бы ее и не вдыхал бы, уткнувшись в ее грудь, этот сладчайший, этот проклятый запах.
Всю ночь Аллахяр ворочался с боку на бок. Он не узнавал себя. Что с ним случилось? Откуда взялось в его душе чуждое ему до сих пор непонятное чувство? Почему он дрожит? Разве мало он обнимал Мелек? Разве мало слез он заставил ее пролить? Разве мало он ее бил? И разве не он еще недавно там, в городе, узнав об исчезновении жены, грязно выругался и, сжав зубы, сказал: "Пусть попадет мне в руки, изрежу на куски". Больше того, разве не он какой-нибудь час назад всю эту долгую дорогу ругал и проклинал Мелек. Так что же с ним вдруг случилось? Может, он ее любит? Может, чувства, до сих пор дремавшие в глубине души, проснулись и, как напуганный табун лошадей, помчались, все сминая на своем пути?
Аллахяр ничего не понимал. Лежа в темноте, он мысленно искал свою жену. То он находил ее у дяди и приводил домой в целости и сохранности, то вытаскивал ее из Куры. Вокруг было тихо. Звенело в ушах. Временами трещал сверчок в расщелине рядом с дымоходом.
Рано утром, отправив своего слугу к дяде Мелек, Аллахяр сел на коня и спустился к берегу Куры. Как бы равнодушным взглядом осматривал он подножия обрывов, вглядывался в густые заросли кустарника. Тронув коня, он поехал вниз по течению реки. Каждый маленький островок, каждый камень, каждый темный предмет, в особенности на границе воды и земли, заставлял его вздрагивать и напрягать внимание. Он поглядывал и на птиц, кружившихся вдалеке, боялся, не собрались ли в стаю, не нашли ли себе добычу черные вороны.
Пока Аллахяр никому ничего не хотел говорить. Для того чтобы откинуть тайные подозрения, он решил сам проверить берега Куры. Временами он отгонял мысли о смерти жены, не верил в то, что она погибла. Вот под вечер вернется слуга и скажет, что Мелек находится у дяди. Но почему она так тайно ушла? Не сказала даже моей матери? А если ушла, то почему не возвращается? Может, у нее помутился разум и она убежала куда глаза глядят? А может, все же правда бросилась в воду? А может, не бросилась, но поскользнулась или оступилась? Но она ведь умеет плавать. Кроме того, если бы ее унесла вода, то та же самая вода давно бы прибила ее снова к берегу.
Аллахяр остановил коня около ребятишек, купавшихся у бережка и копошившихся в песке. Он порасспрашивал их о том о сем, но только, конечно, не о главном. Он думал, что если бы мальчишки видели проплывший мимо труп, то обязательно сами рассказали бы об этом.
До вечера он решил искать только на этом берегу. "Если слуга не принесет никакой вести, завтра перейду на тот берег" - так подумал Аллахяр, все дальше удаляясь от дома вслед за быстротекущей водой.
Вдруг за поворотом у подножия крутого обрыва он увидел стаю ворон. Сердце у него сжалось, а по спине пробегала дрожь. Пришпорив коня, он, разбрызгивая воду, проскочил небольшой рукав Куры, потом еще густые заросли и оказался как раз у того места, над которым кружились птицы.
Они и сейчас еще кружились тут, и, пока Аллахяр выезжал из зарослей, он видел еще, как одна ворона бросилась к воде, что-то клюнула там и снова поднялась в воздух. Увидев всадника, птицы отлетели в сторону.
Аллахяр слез с коня. С замирающим сердцем подбежал он к тихой и мелкой заводи. Что-то как будто чернело в воде, расклеванное, растерзанное, бесформенное.
Подойдя еще ближе, Аллахяр увидел, что это была всего-навсего большая дохлая щука. Он выругался, сел на коня и поехал прочь. Птицы опять набросились на добычу.
Дома Аллахяра ждала плохая весть, вернее не ждало никакой вести. Слуга вернулся и сказал, что Мелек у своего дяди не появлялась.
Аллахяр молча ушел в свою комнату и лет на тахту лицом вниз.
Через три дня по селу разнесся слух, что в низовьях Куры около хуторов прибило к берегу труп женщины. Его обнаружили дети, гнавшие стадо на водопой. Они увидели, что животные не пьют воду, но ревут и бросаются от берега, словно бешеные. Мальчишки испугались и прибежали на хутор. Старики выслушали их, спустились к берегу и действительно увидели страшный подарок Куры, обезображенный, полуразложившийся труп. От долгого пребывания в воде он почернел, распух; кроме того, его избило о подводные камни. Узнать женщину не могли бы и самые близкие родные.
Старики вытащили труп из воды, отнесли его в сторону и там, среди песков, закопали эту неизвестную женщину. "Когда-нибудь появится хозяин покойной", - сказали они и успокоенные разошлись по домам. Весть разнеслась по окрестностям, пошли пересуды. Как ни старался Аллахяр скрыть горе, об исчезновении Мелек знали все. Женщины, встретившись друг с другом, начинали сплетничать:
- Ты слышала, что произошло с Мелек?
- Слышала. Говорят, она бросилась с обрыва.
- Что-то не верится мне, не похоже, чтобы Мелек сама...
- Тогда что же могло произойти?
- Кто знает?
-То есть ты говоришь?..
- А что? От такого можно ждать все, что угодно.
- Да хранит нас аллах, оказывается, мы еще многое увидим в жизни.
- У бедняжки никого не было.
- Что и говорить, тумаки всегда достаются сиротам.