– Скажи кому-нибудь из ребят, чтобы ночевали здесь, в доме. Мы поужинаем и уйдем на второй этаж, а весь первый в их распоряжении, пусть хоть втроем заходят.
Саня коротко кивнул и ушел, унося с собой гильзу. Ветка, дождавшись, пока его шаги стихнут, а входная дверь закроется, повернулась к удобно расположившейся в кресле Марине:
– Объясниться не хочешь?
– Нет, – с улыбкой заверила та, побалтывая перекинутыми через подлокотник ногами.
– Это почему же? – сузила глаза ведьма, крайне раздосадованная и разозленная поведением Марины.
– Это потому же, – отрезала Коваль, давая понять: продолжать разговор бесполезно. – И что ты там об ужине говорила?
Ветка вздохнула и махнула рукой, словно тоже отрезала для себя возможность дальнейшего продолжения беседы.
– Идем, а то Алешка, наверное, уже Карину замучил.
Странный получился ужин…
Алешка вдруг намертво прилип к гостье, и Марина видела, как это почему-то неприятно Ветке. Коваль ничего специально не делала, чтобы расположить мальчика к себе, просто задала пару вопросов из разряда тех, что обычно задавала и Грегу, когда тот возвращался из школы. Но если Грегори привык к этому и считал нормальным и даже иной раз обременительным подобный интерес матери, то Алеше, вынужденному общаться только с няней и охранниками, это было интересно. Он засыпал Марину какими-то своими соображениями, рассказами о больнице и процедурах, о детях, которых он там видел, об учителях, которые приезжают к нему то домой, то в больницу. Она слушала, кивала, задавала новые вопросы – а Ветка делалась мрачнее с каждой минутой и все чаще прикладывалась к рюмке и бутылке. Когда же няня увела мальчика наверх готовиться ко сну, уже изрядно набравшаяся Виола прищурила ледяные глаза и бросила:
– Что, решила мне доказать, какая я мать хреновая?
Коваль даже бровью не повела, продолжила ужинать как ни в чем не бывало.
– А что? Совесть тебя гложет?
– Меня?!
– Ну, судя по вопросу, тебя, – подтвердила Марина, делая глоток сока и возвращая стакан на стол. – Чувствуешь, видимо, что где-то прокололась. Ты ведь всегда такие вещи чувствуешь.
Ветка оттолкнулась от столешницы и встала, отошла к окну, на котором были опущены и плотно сдвинуты жалюзи, взяла сигару и зажигалку. Окутавшись ароматным дымом, она повернулась к Марине:
– Ты права, наверное.
– Тогда не вижу проблемы, – невозмутимо сказала та. – У тебя уйма времени, чтобы исправить все. Займись ребенком, перестань его в больницу спихивать. Ему же внимания не хватает – это ведь элементарно. Ну, что я такого спросила-то? Про то, какие книжки любит? Тебе разве неинтересно это?
Ветка выпустила дым колечками и промолчала. Она любила сына, но порой совершенно не знала, что с ним делать. Ей часто приходила на ум фраза, брошенная Мариной как-то давно – «Я родилась без материнского инстинкта». Правда, оказалось, с этим самым инстинктом у Коваль-то как раз все в порядке, и появление в ее жизни маленького Егора-Грегори только подтвердило это. А вот у нее, Ветки, даже Алеша не смог пробудить чувство материнства. Она чувствовала ответственность, любила мальчика – но почему-то никак не могла ощутить себя его матерью. Да, она страшно боялась его потерять, а потому угрозы Беса отнять сына внушали ей ужас и толкали на разные глупости. Но матерью Ветка себя все равно не ощущала. И Коваль, чувствовавшая себя в этой роли органично, вызывала у Виолы раздражение и досаду на себя.
Марина тоже это почувствовала. Она ни в коей мере не хотела обидеть Ветку или намекнуть на какие-то просчеты в отношении к ребенку, а потому сейчас испытала неловкость.
– Вет… я, наверное, что-то не то сказала, ты уж извини – выпили и все такое.
– Выпили? – хмыкнула ведьма, резким движением опуская сигару в пепельницу. – Да ты пьяная соображаешь лучше, чем трезвая! И говоришь правду только в таком состоянии – трезвую тебя никогда не просчитаешь! Только алкоголь делает тебя человеком – таким, как должна быть! И ты сейчас мне говоришь – «выпили… набрехала лишнего»?! Да ты этот разговор явно продумала сто раз – пока сюда летела!
Коваль в изумлении смотрела на разъярившуюся вдруг Виолу – та сыпала обвинениями, как горохом, и это было странно. Вообще в этот раз все шло как-то иначе, чем всегда, и Марина уже начала жалеть о том, что вообще приехала сюда.
Решение пришло мгновенно – как, впрочем, все ее решения. Коваль встала и вышла из кухни, решительно натянула шубу и сапоги, взяла сумку и толкнула входную дверь. Она надеялась, Ветка не кинется за ней следом, не станет уговаривать остаться – потому что оставаться в этом доме она не хотела. Но ведьма, очевидно, не поняла ее маневров – или не захотела понять.
Марина пересекла двор, откинула тяжелый засов на калитке и вышла на улицу. «Немудрено, что на вас охотятся и даже не вхолостую, – подумала про себя. – С такой охраной вообще что угодно можно придумать – никто даже на стук калитки не вышел. Я бы такого не потерпела».
Оказавшись на освещенной фонарями дороге, Марина стала припоминать, в какой стороне находится железнодорожная станция – в прошлый свой приезд сюда она слышала о том, что здесь теперь останавливается электричка. Часы показывали половину одиннадцатого, следовало поторопиться, чтобы успеть.
К счастью, больная нога не напоминала о себе, не мешала идти быстро, и это оказалось весьма кстати. До станции Марина добралась минут через тридцать, подошла к окошку кассы и постучала. Показалась кудрявая женская голова и хриплым голосом спросила:
– Вам чего?
– Билет мне до города.
– А-а, – зевнув, протянула кассирша. – Ждать придется, через двадцать минут электричка будет.
– Подожду.
Получив билет, Марина отошла от кассы и облокотилась на перила, ограждавшие небольшое возвышение, на котором она располагалась. Мороз к вечеру стал крепче, и ноги в сапогах на тонкой подошве практически сразу замерзли. Сапоги годились для английской зимы – и совершенно не подходили для Урала. Марина чувствовала, что сейчас расплачется – пальцы онемели и не гнулись. Но, к счастью, показалась электричка, и Коваль с облегчением направилась на перрон.
В выбранном ею вагоне оказалось пусто, Марина уселась к окну и расстегнула сапоги. Со слезами на глазах она массировала замерзшие пальцы, стараясь хоть немного согреть их.
– Позвольте, я помогу, – вдруг раздалось над ее головой, и Коваль резко разогнулась.
Возле ее сиденья стоял высокий мужчина в серой дубленке и темных джинсах. Он был без шапки, и на его темных, чуть тронутых сединой волосах поблескивали снежинки – видимо, не успел стряхнуть, войдя в вагон.
– Спасибо, обойдусь, – холодно отсекла Марина, но он не отставал.
– Я прошу простить мою назойливость, но я в некотором роде специалист…
– Ходите по вагонам и предлагаете помощь? – поинтересовалась Коваль.
Она абсолютно не боялась этого незнакомца – ощущения опасности, которое возникало у нее всякий раз, если что-то шло не так, сейчас не было. Кроме того, в кармане шубы лежал миниатюрный электрошокер, которым, в случае чего, она сумела бы воспользоваться, так как владела этим искусством на хорошем уровне. Но мужчина не производил впечатления маньяка-насильника, охотящегося за одинокими женщинами в электричках.
– Нет, я врач-реабилитолог, – серьезно ответил он. – Ну, а в свободное время хожу в горы, так что о переохлаждении знаю все. Точно так же, как и о помощи при нем.
Отрекомендовавшись подобным образом, он присел на корточки, взял Маринину ступню в руки и принялся осматривать. Онемевшая от такого напора Коваль молчала, вцепившись руками в скамью сиденья.
– Знаете, здесь ничего страшного, – констатировал он. – Мы сейчас вот что сделаем… – с этими словами незнакомец вынул из карманов огромные варежки и натянул Марине на ноги. – Вы вот так пока посидите, а я сапоги ваши на печку поставлю, чтобы нагрелись. До дома сможете добраться почти с комфортом, а там уж носки, теплый чай, малиновое варенье.
Он поднял голову и улыбнулся. Марина растерялась – впервые, наверное, не знала, что сказать и сделать. Улыбка у незнакомца оказалась широкая, обезоруживающая и какая-то детская. Так умел улыбаться Грегори, когда его переполняли чувства, а выразить их словами он не мог.
– Как вас зовут? – выдавила она.
– Георгием. Но все зовут меня Жора, – ответил незнакомец, и Коваль вздрогнула. – Что с вами? Вы побледнели – больно?
– Н-нет… все… все в порядке, правда, – пробормотала она, прикрыв рукой лицо. – Просто… извините, сейчас пройдет.
Георгий сел рядом с ней, взял за руку, и теплые пальцы привычным жестом легли на запястье:
– О, как сердечко-то забилось. Что-то вспомнили?
Ничем – ни голосом, ни внешностью, ни манерой говорить этот человек не напомнил ей мужа, но имя… Это имя, с которым она засыпала и просыпалась много лет, имя, которое дала его сыну, имя, дороже которого много лет не было ничего. Марина не могла объяснить причину своего состояния новому знакомому – зачем, все равно не поймет, да и надо ли. Но он ждал какого-то ответа, смотрел сочувственно и слегка встревоженно, и промолчать она не могла.
– Я… я просто не очень хорошо чувствую себя… – выдавила Коваль.
– Я это уже вижу. Простите?.. – он вопросительно смотрела на Марину, и та поняла, что не назвала своего имени. Вот тут произошла легкая заминка – Коваль растерялась и не могла сообразить, какое из существующих имен стоит назвать.
– Ксения.
– Так вот, Ксения, – продолжил Георгий, – не сочтите меня нахалом, но я настаиваю на том, чтобы проводить вас домой. Вид у вас такой, что самостоятельно вряд ли доберетесь, да и поздно уже.
Марина растерянно кивнула – она вообще не могла понять, что с ней происходит, откуда эта неуверенность и даже легкая паника в душе. Она не отказала ему, не окатила ледяным взглядом, как делала обычно – нет, она кивнула головой и согласилась. Что-то в этом человеке располагало, заставляло проникнуться доверием даже такую особу, как Марина.
До города доехали молча. Коваль почувствовала, что ноги ее совершенно согрелись, можно и сапоги натягивать, тем более что уже скоро вокзал. Она протянула руку, но Георгий опередил и сам обул ее. Марина почему-то испытала неловкость и смущение.
– Ну что – идем? – Он встал и подал ей руку, и Марина беспрекословно подчинилась и вложила свою узкую ладонь, затянутую кожаной перчаткой, в его – широкую и крепкую.
С подножки вагона он снял ее, бережно взяв за талию, поставил на заснеженный асфальт перрона и поправил свалившийся с головы капюшон шубы.
– Как это вы умудрились в таком виде за город поехать? Ни шапки, ни обуви приличной…
– Да вот думала, у подруги заночую, но не вышло, – улыбнулась Марина, смахивая челку с глаз.
– А что так?
– Поссорились. Точно говорят – две женщины в одном помещении без конфликта прожить не могут.
– Это верно, – рассмеялся Георгий. – Имел честь наблюдать сугубо женский коллектив на работе, это, я вам скажу… – он покачал головой. – Ну что – в какую сторону идем?
– На Ленина, в самое начало.
– Однако… – со значением протянул Георгий.
Квартиры на центральной улице города и раньше стоили совершенно аховых денег, а со временем только возрастали в цене, и позволить себе жилье в этом районе могли только очень небедные люди. Марина прекрасно поняла, к чему относилось это протяжное «однако», произнесенное одновременно с иронией и уважением. Она пожала плечами:
– Ну, так уж вышло.
– Отлично. Идемте, у меня машина на платной парковке, сейчас прогреем и поедем.
– А это никак не нарушит ваших планов? – очнулась Марина, вспомнив, что, возможно, у него есть и другие дела.
– Планов? – переспросил Георгий чуть удивленно. – Какие планы могут быть ночью с первого на второе января? Только телевизор и остатки салата «оливье». Но скажу по секрету – я ненавижу «оливье» и почти не смотрю телевизор, так что в смысле планов я совершенно свободен.
Они рассмеялись, и Марина вдруг сказала:
– Вот и я свободна. В смысле планов, – уточнила она, вдруг вспомнив о Хохле, который наверняка будет выдерживать характер пару дней и не позвонит первым.
– Отлично. Тогда мы свободно можем ехать, – Георгий указал рукой на стоявшую с запущенным двигателем темно-синюю «Хонду».
Марина села на заднее сиденье, удивив нового знакомого. Но подобным образом она поступала всегда, чтобы иметь возможность контроля – например, быть уверенной, что водитель не захлестнет ее ремнем безопасности, который она уже не сможет отстегнуть. Нет, она не сомневалась в новом знакомом – он не дал ей для этого ни малейшего повода – однако поступила так, как привыкла.
До дома, в котором Марина снимала квартиру, они добрались довольно быстро – ночные улицы были пусты, машины попадались крайне редко. Припарковавшись во дворе, Георгий повернулся к Марине:
– Ну, вот вы и дома.
– Да… спасибо вам, – искренне отозвалась она.
– Не за что. Но я все-таки провожу вас до квартиры. Нет, не переживайте – я даже из лифта не выйду! – предвосхитил он, и у Марины не осталось доводов для возражений.
Они поднялись в лифте на ее этаж, и Коваль вышла на площадку, а Георгий, пожелав ей спокойной ночи, нажал кнопку. Но прежде чем двери лифта захлопнулись, он успел все-таки увидеть, к какой из пяти дверей на площадке Марина направится.
Она не заметила этого, вставила ключ в замок и через минуту уже была отрезана от площадки дверью. В квартире почему-то стоял жуткий холод, Коваль поежилась и вспомнила, что не закрыла перед уходом окно в кухне.
– Черт… погрелась, называется! – пробормотала она, стягивая сапоги и направляясь прямиком в кухню.
Оконная створка была открыта настежь, и на подоконнике успел образоваться даже небольшой сугроб – ветром нанесло снег.
– Хозяйка Медной горы! – пробурчала Марина, смахивая снег на улицу и закрывая окно. – Хорошо, что не первый этаж – сейчас явилась бы к шапочному разбору.
Пришлось включить все конфорки электроплиты, чтобы в кухне стало хоть немного теплее. Разумеется, никакого варенья у нее не водилось, хорошо еще, что был чай – его Марина купила, заехав в супермаркет сразу из аэропорта, и упаковка галет. В чемодане отыскалась длинная вязаная кофта и шерстяные колготки, а теплые тапочки туда заботливо сунул Хохол, и Марина, натянув их на ноги, с благодарностью вспомнила о муже.
– Все-таки есть что-то, что заставляет одного человека заботиться о другом, – довольно мурлыкнула она, забираясь с ногами на стул и гипнотизируя закипающий чайник.
Поддавшись чувству, она взяла телефон и набрала Женькин номер. Его телефон молчал, находясь вне зоны доступа, и Марина слегка насторожилась. Обычно Женька не отключал мобильный, если она была вне физической досягаемости. Поддавшись легкой панике, Марина позвонила Машке – разница во времени была минимальной, и, зная, что Марья ведет ночной образ жизни, Коваль надеялась на ответ. Так и случилось, однако голос подруги звучал отчужденно:
– Да, слушаю.
– Маш, это я.
– Господи, – пробормотала Мышка на том конце, – напугала…
– Почему?
– Смотрю – номер чужой, а время-то – ночь уже.
– Ой, прости, я совершенно забыла. Как дела?
– У меня-то нормально, – странным голосом ответила Машка, – а вот с тобой что стряслось?
Марина закурила, сделала глубокую затяжку и, выпустив дым, спросила:
– А с чего ты взяла, что со мной что-то стряслось? Все в порядке, сижу вот, чай пить собираюсь.
– А еще у тебя номер русский.
– И давно ты такая проницательная стала? – Марина поняла, что совершенно глупо попалась, и испытала неловкость.
– Много ли надо ума и проницательности на дисплей мобильного посмотреть? – совершенно без обиды отозвалась Машка. – Я так понимаю, ты здесь? И раз уж ты звонишь мне ночью, то определенно Женька не с тобой.
– Мань, ну, вот как ты делаешь это, а? – рассмеялась Марина, опуская сигарету в пепельницу и вставая за чайником. – Откуда ты это знаешь?
– Ты забываешь простую вещь, – рассмеялась и Машка, перестав строить из себя ясновидящую, – мы с тобой разговаривали по телефону в день рождения, и ты намекнула, что у тебя появилось дело. А я прекрасно знаю: твои дела появляются исключительно в родном городе. Я права?
Марина залила кипятком заварку в ситечке, накрыла кружку крышечкой и поставила на стол, сама же снова взобралась с ногами на табуретку.
– Права. И звоню я тебе с единственным вопросом…
– Нет, он мне не звонил, – сразу же отозвалась Маша. – Если позвонит – чего сказать?
Коваль вздохнула. Если Хохол не позвонил Машке и не пожаловался на отъезд дорогой супруги на историческую родину, значит, дело совсем плохо.
– Да ничего не говори. Он знает, где я. Но приехать не сможет – я паспорт увезла с собой.
Машка фыркнула:
– Ну, ты в своем репертуаре!
– Ты знаешь, как-то случайно вышло, по инерции.
– Не сомневаюсь, что твоя инерция сработала по причине твоего племянника.
– Маш, давай не будем про это? – попросила Марина.
– Да не вопрос. Только будь осторожна, а?
– Не волнуйся, милая, я буду крайне осторожна. Позвоню через пару дней. Целую тебя.
Машка чмокнула ее в ответ и положила трубку. Тишина вдруг навалилась на Марину со всех сторон, окружила, протянула свои длинные щупальца. Коваль съежилась на табуретке и почувствовала себя вдруг совсем маленькой и ужасно одинокой – до тоски, до слез. И самое обидное было в том, что во всей этой ситуации виновна только она сама. Зачем было отпихивать Хохла сегодня утром? Что стоило рассказать – все равно он уже видел эту запись с Колькой? Нет – она опять обострила все сама и теперь сидит в съемной квартире и почти рыдает от невыносимого одиночества.
Звонок в дверь застал ее врасплох, и Марина, вздрогнув от неожиданности, разлила чай.
– Черт возьми… – пробормотала она, направляясь к двери.
В дверном глазке отражался Георгий.
– Что вам нужно? – неласково поинтересовалась Коваль, одновременно испытав странное облегчение, как будто его визит сейчас избавит ее от множества проблем.