Хохол только головой мотнул в сторону двери:
– Видал? И мне это за что? Я должен буду его уговаривать, что-то врать, обещать… Вот скажи – я сколько могу унижаться перед сопливым пацаном? Он же меня в последнее время ни в хрен собачий не ставит! Чуть что – «ты мне не отец» или того хуже – на английский переходит и смотрит на меня, как на идиота. Знает ведь, что я ни пса не понимаю!
Гена только вздохнул. Он давно подметил перемены, произошедшие в отношениях Хохла и Грегори, они даже как-то обсуждали это с приехавшей в гости Машкой. Та однажды не выдержала и вышла из-за стола, когда в ответ на какое-то замечание Грег вдруг громко заявил по-английски, что Женька не имеет права обращаться к нему и что-то говорить, потому что он ему чужой. Понимающая английский язык Маша вдруг вспыхнула, швырнула на стол салфетку и ушла к себе, не став заканчивать ужин. Грегори же чуть позже пошел к ней с предложением поиграть в «Монополию» и был выставлен из комнаты холодной фразой, брошенной тоже по-английски – «я не обязана играть с тобой, я тебе никто». Гена услышал это случайно, как раз обсуждал с Мариной в кабинете какую-то мелочь, и, выглянув, поразился – Грегори, ссутулив плечи и зажав под мышкой коробку с игрой, спускался по лестнице вниз, в гостиную, где сидел у телевизора Хохол. О чем они разговаривали, бывший телохранитель не слышал, но вот то, что назавтра говорила Грегу Машка, сидя с ним за ранним завтраком, когда все еще спали, запомнил.
Абсолютно без эмоций, что было для взрывной Машки странно, она рассказывала Грегори все то, что ему обычно говорила в таких случаях мать, но из уст человека со стороны это почему-то звучало страшно. И то, что Хохол мог отдать Грега в детдом, и то, как он колотился в Англии один, без языка, без связей, без помощи, и то, как он относился к мальчику, как терпел его выходки и обиды, как прощал, закрывал глаза.
– Он тебя любит как сына. Да он и есть отец тебе – ведь вырастил, вынянчил, – говорила Машка, прихлебывая кофе. – Ты ведь, как что, не к маме бежишь за советом – к нему. Ты себя считаешь мужчиной, Грег? – неожиданно задала она вопрос, и даже Гена, стоя в коридоре, слегка опешил – мальчику еще нет даже десяти лет.
– Да, – не медля, ответил тот.
– Ну, так позволь тебя разочаровать, – ядовито подытожила Марья. – Мужчина никогда не забывает добра, которое ему кто-то сделал, и никогда не позволит себе хамства при женщинах. Как ты вчера за ужином. И запомни, пожалуйста, – я не буду с тобой общаться, если ты еще хоть раз позволишь себе оскорбить отца. Твоя очередь мыть посуду, – она поставила чашку в раковину и пошла к себе, а Грег, так и не доев хлопья, побрел к посудомоечной машине, которую сегодня ему весь день предстояло загружать и разгружать.
Сейчас, когда Хохол заговорил о проблемах с сыном, Гена снова вспомнил тот разговор. Машка умела уколоть Грега вроде бы и незаметно, но больно – так, что тот помнил. И у них с Хохлом долго не было проблем. А сейчас вот – снова. Будь дома Марина – и этого не произошло бы. Мать имела на мальчика сильное влияние, ей достаточно было просто взглянуть, чтобы Грег понял, что не прав. Но сейчас ее не было.
– Я поговорю с ним сам, – решил Гена и, хлопнув Хохла по плечу, пошел в детскую.
Урал
– Ну, чем планируем заняться сегодня? – поинтересовался Георгий, убирая в раковину посуду после запоздавшего даже не завтрака уже – обеда.
Марина курила, рассеянно глядя в окно, за которым снова валил снег. Она думала о Грегори, о своем обещании приехать на Кипр – сумеет ли она сдержать его, хватит ли времени?
– Неплохо бы пройтись по центру, – пробормотала она.
– Ну, так в чем проблема? – тут же откликнулся телохранитель. – Собираемся, пока не стемнело.
Марина очнулась, отогнала от себя грустные мысли о сыне и потушила сигарету.
– Слушай, а ты теперь как себя вести-то планируешь? – насмешливо спросила она, глядя на то, как старательно Георгий моет посуду. – Кем будешь-то – телохранителем, любовником – кем?
– А тебе как хочется? – совершенно без обиды отозвался он.
– Мне? Мне вообще все равно.
– Тогда зачем спросила? За мое самоопределение волнуешься? Так не нужно – со мной все в порядке.
Георгий домыл последнюю чашку, убрал в шкаф и, вытирая полотенцем руки, повернулся к Марине. Она смотрела на него в упор, не моргая, но он не отвел взгляда.
– Ну, в гляделки будем играть? Ты мне скажи – что-то не так? – Георгий присел перед ней на корточки и взял за руку. – Странная ты, ей-богу. Мы ведь взрослые люди, зачем эти игры? Ты получила то, что хотела? И я получил. И какой теперь смысл сидеть тут и колоть друг друга шпильками? Не захочешь – не будет ничего больше. Захочешь – вот он я, бери целиком. Просто ведь все, Ксения, очень просто.
Марина кивнула, соглашаясь. В самом деле – как будто впервые она оказалась в чужой постели, впервые изменила Хохлу. Да к тому же покойному подполковнику Ромашину Женька практически сам возил ее. Ну, пусть не сам, а она заставляла обманом, но возил же, знал о нем все, ревновал бешено. Еще неизвестно, чем все закончилось бы, не погибни Ромашин. А об этом Георгии он и не узнает – если она сама ему не скажет. Да и если скажет, то что? Разве она когда-то боялась Хохла? Еще чего…
– Тогда пойдем, погуляем? Мне по центру надо пройтись, – проговорила она, мягко отнимая руку и нашаривая ногой тапочку под табуреткой.
– Что-то конкретное или просто погулять? – Георгий сам натянул тапку ей на ногу, помог встать.
– Там будет видно, – пробормотала Марина неопределенно и ускользнула от его поцелуя в ванную.
Через полчаса она была готова – никогда не тратила много времени на макияж и сборы, такая уж была у нее привычка еще из прошлого, когда в любой момент нужно было быть готовой к выезду. Георгий тоже успел собраться, стоял в коридоре, держа в руках Маринину шубу. Сунув руки в рукава, Коваль сразу попала в его объятия. Он прижал ее к себе и зашептал на ухо:
– У тебя совершенно невозможные духи… Бывают же запахи, так идеально подходящие их владелицам…
Марина чуть усмехнулась. Она много лет не меняла духи, со временем их снова стало трудно купить в России, но тому же Хохлу всегда приятно было вынуть хоть из-под земли флакон, похожий на голубую прозрачную ракушку, чтобы увидеть радость в глазах любимой женщины. В Англии проблем с этим не существовало, и Марина имела в арсенале флакончики всех калибров – от миниатюрного «дорожного» до огромного, украшавшего туалетный столик в спальне.
– Рада, что тебе нравится, – сказала она ровным голосом, чтобы не выдать охватившего ее вдруг возбуждения от прикосновений рук Георгия.
– Идем, – проговорил он, чуть отталкивая ее от себя. – Если мы сию минуту не окажемся на улице, то прогулка отменится, это я тебе говорю.
Марина захохотала, поняв, в чем дело, и потянулась к дверному замку.
…Они неспешно бродили по улицам, украшенным тут и там маленькими нарядными елочками, растущими прямо на газонах, и Марина исподтишка присматривалась к административным зданиям, мысленно прикидывая, какое из них подошло бы для ее плана. Конечно, снять офис в удаленном районе было бы в разы дешевле, чем в центре города, но у Коваль всегда было четкое правило – не экономить при подготовке «операции» даже на канцелярских скрепках. «Нет ничего хуже, чем дешевая водка, дешевые бабы и дешевые киллеры», – так она однажды сказала одному криминальному авторитету, пытавшемуся убрать ее с дороги, и всегда свято придерживалась правила не экономить ни на чем. Потому мыслей о более дешевом варианте офиса у нее изначально даже не возникало. Кроме того, нужно было открыть счет в одном из филиалов известного зарубежного банка, бросить на него небольшую сумму, продумать вариант, как именно заставить жену племянника перевести свои активы именно в этот филиал. А для этого нужно было выяснить, что она за человек, эта Вера Коваль. В этом могла помочь Даша – старая Маринина домработница, служившая теперь у Ветки. Одно время она работала в доме Николая и Веры, потом, узнав о том, что сделал Колька, не смогла мириться с предательством и попросила расчет, честно сказав, что видеть его каждый день и знать, как он обошелся с памятью мертвой тетки, она не в состоянии. Но ведь за то время, что Даша пробыла в их доме, она должна была успеть составить впечатление о молодой хозяйке. Уж кто-кто, а Даша-то непременно знала все о людях, живших в доме, где работала.
– Нужно будет Ветку попросить, чтобы она Дашу расспросила как следует. Мне-то с ней видеться нельзя – не переживет нового образа, ведь уже немолодая, – пробормотала Марина вслух, и Георгий, заботливо поддерживавший ее под локоть, переспросил:
– С кем?
– А? – опомнилась она, поняв, что снова размышляет вслух. – Да так… это я о своем.
Он умолк и больше не мешал, не отвлекал вопросами, только аккуратно осматривался по сторонам. Ничего странного или подозрительного не происходило, но ощущение у Георгия все равно было какое-то неприятное – как будто за ними наблюдают, а он не может понять, откуда именно. Шеф предупреждал о том, что за Ксенией могут пустить «хвост», но кто именно, не сказал. Ну, немудрено – знал бы прикуп…
Он умолк и больше не мешал, не отвлекал вопросами, только аккуратно осматривался по сторонам. Ничего странного или подозрительного не происходило, но ощущение у Георгия все равно было какое-то неприятное – как будто за ними наблюдают, а он не может понять, откуда именно. Шеф предупреждал о том, что за Ксенией могут пустить «хвост», но кто именно, не сказал. Ну, немудрено – знал бы прикуп…
Вот и сейчас у Георгия неприятно сосало под ложечкой, хотя на улице было малолюдно, и навстречу попадались исключительно парочки или группы подростков с коньками или ледянками в руках – либо шли на горки, либо уже возвращались с катания, раскрасневшиеся, мокрые, громогласно обсуждающие, кто как скатился и какой финт при этом вытворил. Никакой угрозы – а ощущение не проходит.
– Черт побери, – вдруг пожаловалась Марина, останавливаясь прямо посреди тротуара. – Ноет все внутри, как будто что-то случиться должно.
Сердце Георгия глухо бухнуло – такие совпадения не бывают случайными.
– Так, – решительно сказал он, крепко ухватив Марину за руку, – а идем-ка вот сюда… – и быстро втолкнул ее в дверь расположенного рядом кафе.
Коваль не сопротивлялась – ее предчувствия практически всегда оправдывались, а потому, может, стоит действительно пересидеть какое-то время здесь.
Предоставив спутнику право сделать заказ, она вынула телефон и набрала номер Хохла.
«Мог бы и оценить – я редко звоню первая после ссоры», – думала она, слушая – в который уже раз! – сообщение о том, что абонент в настоящее время недоступен. Поняв, что разговора вновь не будет, Марина вздохнула и убрала трубку в сумку.
«Обиделся не на шутку. Или… или что-то подозревает». Эта мысль поразила Марину – а ведь верно, Женька запросто мог что-то почувствовать, всегда был тонким на это дело, обладал звериным нюхом и измену угадывал безошибочно. Но даже сейчас это беспокоило Коваль значительно меньше, чем предстоящая афера.
Официант уже принес кофе, зажег небольшую свечку в центре стола. Георгий подвинул к себе чашку, рассеянно помешивал ложечкой напиток и тоже о чем-то думал. Разумеется, именно сейчас должна была позвонить Ветка – ну, а как же!
– Это я… – прошептала она в трубку, как будто Марина не знала этого без пояснений.
– Еще что-то случилось? – нетерпеливо спросила Марина, даже не поздоровавшись, – в сложившихся обстоятельствах Ветка едва ли звонила поболтать.
– Он не успокоится, пока не убьет меня, – еле слышно пробормотала Ветка.
– Это лирика все! – жестко отсекла Коваль, потянувшись к зажигалке.
Георгий сам прикурил сигарету и протянул ей. Марина благодарно посмотрела на него, затянулась дымом и продолжила:
– Давай конкретно, Ветка.
– Ночью он перестрелял всех собак во дворе и перебил стекла в сторожке охраны, пацаны еле успели на пол попадать.
– Серьезный мальчик… – процедила Марина. – Ты не хочешь все-таки в милицию?
– Ты что! – взвизгнула Виола, лишний раз подтвердив Маринины подозрения в том, что ведьма знает, откуда могло «прилететь». – Не дай бог, если накопают…
– То есть ты снова меня втемную используешь, подруга? Я ведь уже предупреждала тебя об этом, если не ошибаюсь.
– Я тебе клянусь! – снова взвизгнула Ветка. – Я бы сказала сразу, если бы только знала! Ты лучше скажи – что мне делать?!
– Ну, мне кажется, хоронить собак и вставлять стекла в твоем доме пока еще есть кому. Или охрана разбежалась уже?
– Я не об этом!
– Есть возможность вызвать «Скорую»? – серьезно спросила Марина, и Ветка растерялась:
– Зачем?
– За тем, что стекла в этих машинах белым закрашены и зашторены! – разозлилась Коваль. – И охрану твою вообще пора гнать к едрене-фене – не могут нормально прочесать округу! Что – мало народа? Не могли на обеих «лежках» посидеть?! Идиоты совсем?!
Она уже не чувствовала, что кричит, привлекая к себе внимание посетителей кафе и официантов – бестолковость Ветки в некоторых моментах раздражала так, что Марина сама была готова поехать обратно в «Парадиз» и наподдать ей как следует.
На запястье лежавшей на столе руки с сигаретой опустилась большая ладонь Георгия, и Марина вздрогнула, сбилась с тона и с мыслей, отвлеченная этим прикосновением.
– Спокойнее, – одними губами приказал Георгий, и Коваль выдохнула:
– Д-да, прости… – сама удивившись своим словам. «Удивительно, как человек, которого я знаю чуть больше суток, сумел взять надо мной такую власть?» – мелькнуло у нее. – Ветка, делай, как я сказала. Позвони Валерке Кулику – он ведь еще работает? – Услышав утвердительный ответ, Марина продолжила: – Позвони Валерке, попроси, пусть поможет тебе, пришлет машину. Собирай Лешку, бери документы и приезжай ко мне. Пиши адрес.
– Но… – начала было Ветка, и Марина снова заорала:
– Заткнись, дура! Заткнись и не возражай! Делай, что я сказала, если не хочешь еще более серьезных неприятностей! И позвони мне, когда будете выезжать.
– Д-да, я поняла, поняла… – зачастила Ветка растерянным голосом.
Марина продиктовала адрес, бросила трубку и, вырвав руку из ладони Георгия, затянулась сигаретой. Он внимательно наблюдал за выражением лица женщины и мысленно восхищался тем, как гнев и злость делают его еще более привлекательным. «Ей пошли бы черные волосы», – почему-то пришло ему в голову.
Марина пришла в себя, успокоилась немного, но, прислушавшись к ощущениям, поняла – нет, не об этом ее предупреждало шестое чувство, не о Веткином звонке. Будет еще что-то…
– Жора, расскажи мне что-нибудь, – попросила она вдруг, чтобы нарушить молчание и заодно отвлечь себя от неприятных мыслей.
– И что же рассказать? – улыбнулся он, снова взяв ее руку в свою. – Почему у тебя постоянно холодные пальцы?
– Несколько лет назад была раздроблена кисть, с тех пор кровообращение нарушилось, видимо, собирали пальцы по кускам буквально, – отозвалась она.
Георгий поднес руку к губам, начал дышать, согревая.
– У тебя красивые руки, Ксения. Ты никогда музыке не училась?
– Нет. У меня вообще по части талантов большой дефицит, – улыбнулась Марина. – А что насчет тебя?
Георгий улыбнулся, поцеловал кончики ее пальцев.
– А я, представь, на саксофоне играю. Папа у меня в свое время был довольно успешным музыкантом, настоял, чтобы я учился. Но особых данных не оказалось – понимаешь ведь, природа отдохнула, так сказать, – он засмеялся, чуть откинув голову назад, и Марина ощутила вдруг желание прикоснуться губами к его шее. – Но в память о папе я иной раз достаю саксофон и играю его любимые вещи.
– А что случилось с твоим отцом?
– Он погиб при восхождении. Я был с ним и ничем не смог помочь, – просто ответил Георгий.
– Прости…
– Ну, что ты. Я уже большой мальчик, – усмехнулся он печально. – Это произошло семь лет назад, у меня было время свыкнуться с этой мыслью. Папа меня практически один воспитывал. Я ведь «ошибка молодости».
– Как это?
– А вот так, – Георгий отхлебнул остывший уже кофе и, поморщившись, махнул официанту, подзывая его.
Парень подскочил мгновенно, выслушал новый заказ и удалился, а Георгий, помолчав, продолжил:
– Вот так уж вышло. Папа был на гастролях в небольшом городке, познакомился с мамой – она работала в местном театре костюмером. Одна ночь, случайность – и назвали эту случайность Жорой.
Марина похолодела внутри – эта история очень напомнила ей собственную. Ее отец точно так же закрутил мимолетный роман с официанткой, и ту «случайность» назвали Мариной.
– А потом? – спросила она, снедаемая любопытством и желанием сравнить, насколько их истории похожи.
– А потом мама начала выпивать. Сперва просто выпивать, потом крепко пить. И тогда моя бабушка – ее мать – поехала в Ленинград и нашла отца. Тот был женат, дочь у него росла. Но он решил, что меня нужно забрать, приехал и забрал, а через год мама умерла, отравившись суррогатом.
Коваль сжала виски пальцами. У истории Георгия конец был куда более счастливым. Ее отец увидел свою дочь только через тридцать лет, когда Марина Коваль уже состоялась как человек и возглавляла крупную преступную группу в своем городе. Он не захотел думать о ней, маленькой, хотя знал о существовании и даже как-то приходил взглянуть. Но вот рискнуть благополучием своей семьи не захотел.
– А потом моя мачеха не выдержала, забрала Нельку и уехала в Москву, – продолжал Георгий, не заметив, как помрачнело лицо Марины. – А мы с папой остались в Ленинграде.
– Что – он даже не попытался вернуть жену?
– Почему? Попытался. Но она не смогла перебороть в себе ревность. И я ее не сужу, кстати. А с Нелькой у нас прекрасные отношения, мы часто встречаемся, я детей ее очень люблю. Когда папа погиб, они обе прилетали на похороны, и мы с мачехой нормально общались, хотя, разумеется, теплыми эти отношения не назовешь.
Георгий принял из рук официанта новую чашку кофе, поблагодарил и поставил ее перед Мариной: