– Ну, это понятно. Первый – успех, второй – неудача, то есть гибель или пленение…
– И третий – отступление, – заключил ареолог и направился дальше. – Видишь, как прекрасно мы с тобой во всем разобрались. Не хуже специалистов-историков…
Слушай, – встрепенулся он, – а теперь ведь кроме всяких там египтологов, ориенталистов и прочих появятся и ареоисторики! Это же чертовски интересно! Во всяком случае, я был бы не прочь этим заняться.
– Кто ж тебе мешает, Уотти? – улыбнулась Элис. – Одну гипотезу ты уже выдвинул – о драконопоклонниках и их недругах. Хоть она и умозрительна пока что, но непротиворечива. Теперь попробуй объяснить другое: кто и зачем заложил эту дырку камнями? Оставшиеся снаружи рейнджеры? Зачем? Если они добились успеха и ушли тем же путем, что и пришли – почему не вернули плиту на место?
– Именно потому, что задачу свою они полностью выполнили и больше не собирались возвращаться сюда.
– Зачем тогда закладывать щель камнями? Если за ними гнались, они не стали бы возиться с этим. Если же драконопоклонники их схватили – почему не восстановили целостность перехода? Откуда там камни? Не ветром же их туда нанесло!
– Пылевая буря? – предположил ареолог. – Скорость ветра здесь бывает и свыше ста метров в секунду. Хотя сомнительно, конечно… Вулканические бомбы? Отпадает – вулканов поблизости нет… – Он остановился, размышляя, потом развернулся и направился назад, к горке затвердевшего грунта. – Идем, посмотрим на эти камешки. Думаю, я знаю, что они такое и откуда здесь взялись.
Они вернулись к горке и Уолтер Грэхем осветил фонарем несколько каменных обломков, потом нагнулся и подобрал один из них.
– Смотри, какой угловатый, – сказал он, трогая пальцем неровную грань камня.
– Понимаю, – ответила Элис. – Полагаешь, что это метеорит?
– Именно. Это осколки метеорита.
– Я еще раз о вероятности: какой такой суперснайпер Господа Бога палил из космоса, чтобы угодить точнехонько в щель между плитами?
– Да нет, Элси! Речь идет не об одном-единственном метеорите, а о метеоритной бомбардировке, целом метеоритном дожде! Когда льет дождь, сухого места на земле не остается. Так и здесь – осколками покрыта вся равнина, только их занесло грунтом – в периоды тех же пылевых бурь. Это ведь не вчера было. Плита сдвинута, лежит наклонно. Осколки катились по наклону, проваливались в проем, а более крупные застревали. Вот и все, и весь механизм. Камнепад-звездопад. Ты меня сегодня все стихами угощаешь – позволь ответить тем же. Насчет звездопада, с юности запомнилось, потому что понравилось. – Ареолог, продолжая гладить пальцем осколок космического пришельца, прищурился:
– «Когда я, глядя под ноги, сутул, под звездопадом брел во тьме ночной, не мог я разве быть убит звездой? Тут был известный риск – и я рискнул».
– Отлично! – с чувством сказала Элис. – Фрост, если не ошибаюсь?
– Он самый, – подтвердил Уолтер Грэхем. – Ты, часом, не из литературоведов ли подалась в нанотехнологи?
Элис вновь улыбнулась:
– Просто стараюсь не быть узким специалистом. Я же тебе говорила: не только в телевизор пялилась, а еще и книжки читала. За старшей сестрой тянулась, она у меня умничка. Значит, говоришь, камнепад-звездопад… Что ж, довольно убедительно. Хотя знаешь, что меня всегда удручает в подобных ситуациях?
– А что тут может удручать? – удивился Грэхем.
– Отсутствие стопроцентной уверенности в том, что все происходило именно так, а не иначе. Любое, даже самое убедительное объяснение остается в категории предположения и никогда из этой категории не выйдет. Мы полагаем, что Атлантида действительно затонула. Мы полагаем, что Христос был распят. Мы полагаем, что Томас Мантелл разбился в погоне то ли за Венерой, то ли за шаром-зондом, а не за «летающей тарелкой»… Но абсолютно уверенными в этом быть не можем.
Грэхем развел руками:
– Ну, тут уж ничего не поделаешь. Остается уповать только на то, что когда-нибудь нам удастся изобрести машину времени, и вот тогда мы сможем побывать в нужном месте в нужное время и увидеть все собственными глазами.
– В одном нужном месте мы с тобой уже оказа… – начала было Элис, но ее прервал голос вышедшего на связь Ральфа Торенссена.
– Эй, любители уединения, я уже здесь!
Грэхем и Элис одновременно посмотрели вверх – Ральф, наклонившись, заглядывал в проем.
– Как вы там, в порядке?
Ареолог приветственно поднял руку:
– Все нормально, Ральф. Бродим, смотрим, строим гипотезы.
– Я тоже хочу. По-моему, это гораздо интереснее, чем пасти контейнеры.
– Свое время и место каждой вещи под солнцем, – ответствовал Грэхем на манер царя Соломона. – В следующий раз побродишь, после погрузки. Спускай трос и возвращайся к Мики. А мы попробуем прямо отсюда дойти до Сфинкса. Если там, дальше, завалы, выберемся наверх и поедем по прежнему маршруту. Вездеход-то не забирай.
– Вот так всегда: одним грузить, а другим бродить, – проворчал Ральф.
– Дискриминация – кажется, именно так это называется.
– Вернешься, можешь пожаловаться в ООН, – посоветовал Грэхем. – А пока спускай трос.
– И камеру к нему привяжи, – добавила Элис.
Торенссен исчез из проема и через некоторое время сверху змеей скользнул трос, на конце которого покачивалась видеокамера. Трос наводил на мысли об узелковом письме майя – пилот не поскупился на узлы, и теперь выбраться наружу не составляло для Грэхема и Элис особого труда.
– Спасибо, Ральф, – поблагодарил ареолог пилота, отвязывая видеокамеру.
– Вернемся домой – с вас обоих пиво, – сварливо отозвался Торенссен.
– И одной бутылкой не отделаетесь.
– О'кэй. – Грэхем подергал трос, дабы убедиться, что тот надежно закреплен на верхушке колонны. – Выставлю хоть и дюжину, если ты прямо сейчас поработаешь буром. Бури тут, поблизости. Идет?
– Две дюжины – и считай, что дырка уже есть!
– Договорились. Ладно, мы пошли. Минут через двадцать выйдем на связь.
Уолтер Грэхем положил в карман осколок метеорита и вместе с Элис, вновь спустившись с горки пролежавшего здесь бог весть сколько лет грунта, направился по переходу в сторону Марсианского Сфинкса.
Внизу стелился однообразный каменный пол, покрытый слоем вековой пыли, с обеих сторон тянулись однообразные каменные стены, вверху простирался не менее однообразный потолок – он был цел и невредим и ничуть не пострадал от груза навалившихся на него веков и тысячелетий, – и Элис вскоре перестала включать видеокамеру и отдала ее Уолтеру Грэхему, потому что каждый последующий кубометр перехода был абсолютно похож на предыдущий. До Сфинкса было километра три с небольшим, и ничего особенного впереди вроде бы не наблюдалось. Астронавты уже ушли далеко от проема и их окружала темнота, рассекаемая лучами двух фонарей.
– У меня вопрос, – сказала Элис. – Если колоннада с двух сторон обнесена стенами, как же эти жрецы-конгрессмены сюда попадали? Я так понимаю, тут должен быть какой-то вход.
– Совсем необязательно, – возразил Уолтер Грэхем. – Заходили внутрь Сфинкса в каком-то другом месте, потом выходили или выезжали в этот туннель – и вперед, до самого Купола. А там то же самое – вход в туннеле, а выход из Купола в другом месте.
Однако минут через десять подтвердилось именно предположение Элис. Фонари осветили высокие – чуть ли не в половину высоты стен – двустворчатые ворота, сделанные из какого-то похожего на бронзу сплава. Обе створки ворот были снабжены массивными дугообразными ручками.
– Один – ноль, Элси, – констатировал Уолтер Грэхем.
– Вспотеешь, пока откроешь, – заметила Элис. – Видать, привратники тут были здоровенные.
Уолтер Грэхем, присев на корточки, изучил нижний край ворот, потом поднялся, еще раз внимательно осмотрел ворота и пояснил:
– Внизу на воротах колесики. Створки открываются наружу и там, снаружи, должны быть направляющие, как у наших контейнеров. Поэтому особой силы здесь не требовалось. При хорошей смазке с открыванием-закрыванием никаких проблем. – Он подошел к воротам вплотную, взялся за ручку. – А ростом эти древние парни были не ниже нас, пожалуй, – видишь, ручка на уровне пояса.
– Интересно, а как они выглядели? – задумчиво сказала Элис. – Красавцы или не очень?
– Судя по лику Сфинкса, похожи на нас. Что вполне естественно – законы эволюции писаны Господом не для одной только Земли. Может быть, там, внутри Сфинкса, есть какие-нибудь скульптуры.
Они прошли еще немного вперед и пол начал постепенно понижаться. Нетрудно было сделать вывод о том, что вход внутрь Сфинкса столетия назад, так же, как и сейчас, находился под марсианской поверхностью.
– Великолепно! – удовлетворенно сказал ареолог. – Нам крупно повезло. Мы с тобой могли бы десять лет бродить вокруг Сфинкса, а вход так и не найти.
– Вряд ли здесь только один вход, – усомнилась Элис. – Любая приличная постройка должна иметь кроме парадного еще и черный ход. Мало ли как обстоятельства могут сложиться.
– Вполне вероятно, – согласился Грэхем. – Возможно, тут не один черный ход, а несколько, только они ведь, скорее всего, потайные, их не найдешь, не заметишь. Снаружи кажется – монолит, да еще пылью и песком засыпан, а открывается изнутри, каким-нибудь скрытым рычагом. Нет, нам, ей-богу, очень крупно повезло.
– А тебе это странным не кажется? – внезапно спросила Элис.
– Что именно? Наше крупное везение?
– Да. Какое-то совершенно фантастическое везение. При первой же вылазке.
– Но ты же сама не так давно говорила, что коль мы провалились в эту дырку – значит так и должно было случиться. По твоей же собственной теории.
– Я и сейчас готова повторить то же самое. И теория эта не моя. Тут дело в другом: к добру это или нет?
Уолтер Грэхем остановился и в некотором замешательстве повернулся к Элис. И впереди, и позади них тянулся закованный в камень переход, и на протяжении долгих-долгих веков царили в этом переходе темнота и тишина.
– Что ты имеешь в виду, Элси? Утром ты выходишь из дома, садишься в свое авто и едешь на работу. К добру твой путь или нет?
– Я не о том…
– По-моему, наша беседа скатывается в отвлеченное философствование, а я в этом, признаться, не силен. Хотя, по большому счету, все наши пути, на мой взгляд, ведут куда угодно, но только не в сторону добра. Потому что сумма добра в нашем мире отнюдь не возрастает.
– Да, Уотти, пожалуй, ты прав насчет того, что я куда-то не туда полезла. Просто на душе у меня как-то… сидит внутри какая-то заноза… Сны эти странные… Все время чувствую, что все вокруг – чужое… И словно кто-то смотрит на тебя, следит, подглядывает…
– Это бывает, – сказал Уолтер Грэхем. Как-то слишком поспешно сказал.
– Не Земля все-таки, не родные железобетонные джунгли, а иной мир.
– Эй, отшельники, вы там не заблудились? – раздался из рации голос Ральфа Торенссена. – Почему на связь не выходите, как договорились? Уже не двадцать минут, а полчаса прошло!
– Ох, виноват, – сказал Грэхем. – Пустились мы тут во всякие философские рассуждения. Как там у вас дела? Дырку сделал?
– Сделал. С золотом все в порядке. Мики разошелся не на шутку – еле успеваю ящики отгонять. Если будет продолжать в том же темпе – к ужину должны управиться.
…А спустя всего несколько минут после разговора с Торенссеном лучи фонарей ареолога и нанотехнолога сошлись на возникшей из темноты преграде. Это были ворота. Такие же высокие, двустворчатые, с изогнутыми ручками, как и те, что остались позади. Астронавты добрались до входа в самый загадочный объект из всех, какие только знало человечество. Сердце у Грэхема сначала замерло, а потом гулко заколотилось, когда он увидел, что одна створка ворот чуть приоткрыта. Внутрь Марсианского Сфинкса можно было беспрепятственно проникнуть!
Уолтер Грэхем, не сводя глаз с темного проема, завороженно шагнул вперед, но Элис вцепилась в его руку.
– Стой, Уолтер! Видишь, опять… Не ходи туда! Это ловушка…
Грэхем резко обернулся к ней:
– Ты что, Элси! Какая ловушка? Кто бы это устраивал нам ловушки? Здесь уже десятки веков никого нет. А вот то, что ворота открыты – удручает. Боюсь, что с этим Сфинксом история та же, что с нашими пирамидами: тут все давным-давно разграблено. Похоже, змеепоклонники потерпели полное фиаско.
– А золото? Почему золотое руно осталось нетронутым?
– Откуда мы знаем, чем для них было золото – коль они мостили им равнину как булыжником. Если не хочешь – можешь не ходить, а я все-таки загляну внутрь. – Грэхем включил рацию. – Ральф, мы добрались до входа. Сейчас осмотримся – и назад.
– Поздравляю, – отозвался Торенссен. – Только вы там поосторожнее, ребята. Не потревожьте какого-нибудь местного злого духа.
– Все злые духи давно вымерли здесь от скуки, – сказал ареолог и, ободряюще похлопав Элис по руке, протянул ей видеокамеру. – На, увековечь историческое событие: Уолтер Грэхем проникает внутрь Марсианского Сфинкса.
Он подошел к воротам вплотную, осветил их сначала снизу доверху, а потом в обратном направлении, потолкал плечом приоткрытую внутрь створку, но та не поддалась. Затем направил свет фонаря в проем и через некоторое время сообщил ведущей съемку Элис:
– Пол такой же, каменный. И желобки для колес, чтобы ворота открывать. Какой-то огромный зал – фонарь до противоположной стены не достает. И, по-моему, совершенно пустой. Если тут были грабители, то они постарались на славу, все подчистую выгребли.
Он с некоторым усилием протиснулся в проем и Элис, опустив видеокамеру, торопливо зашагала к воротам.
– Подожди, Уолтер!
– Я здесь – и не собираюсь никуда исчезать.
Элис проскользнула в проем вслед за скрывшимся в темноте Грэхемом и тут же чуть не наткнулась на спину ареолога. Медленно кружась на месте, они обследовали своими фонарями пространство внутри Сфинкса, но ничего не обнаружили. В обе стороны от входа тянулись такие же, как в переходе, каменные, грубо отшлифованные голые стены, а что там было дальше, в глубине зала, оставалось неизвестным, потому что свет фонарей просто растворялся в темноте; потолка он тоже не достигал.
– Не густо, – констатировал Уолтер Грэхем, медленно удаляясь от ворот вглубь огромного пустого зала. – Тешу себя лишь мыслью, что Сфинкс – сооружение циклопическое, и здесь должно быть полным-полно всяких залов, коридоров и прочих помещений. В том числе, наверное, и потайных. Так что, надеюсь, где-то что-то должно остаться. Только не нам уже это все исследовать. Мы так – пройдемся прогулочным шагом, еще Ральфа и Мики сводим сюда на экскурсию – большего не дано.
– Не густо, – констатировал Уолтер Грэхем, медленно удаляясь от ворот вглубь огромного пустого зала. – Тешу себя лишь мыслью, что Сфинкс – сооружение циклопическое, и здесь должно быть полным-полно всяких залов, коридоров и прочих помещений. В том числе, наверное, и потайных. Так что, надеюсь, где-то что-то должно остаться. Только не нам уже это все исследовать. Мы так – пройдемся прогулочным шагом, еще Ральфа и Мики сводим сюда на экскурсию – большего не дано.
сбоку, и поводила из стороны в сторону головой, стараясь выхватить лучом фонаря из мрака хоть какой-нибудь предмет. – Не знаю, как ты, а я обязательно буду добиваться. Должна же я до конца побороть все свои комплексы!
– Я тоже буду добиваться. Они ведь не успокоятся, пока все золото отсюда не перетаскают – голову даю на отсечение! Так что вторая экспедиция будет обязательно. И, возможно, не один «Арго», а целая космическая эскадра.
Некоторое время они продвигались вперед молча, а потом Элис сказала:
– И все-таки здесь… как-то жутковато… Темнота, тишина совершенно безжизненная…
В этот момент справа от них возникло какое-то свечение и тут же, опровергая слова Элис насчет тишины, за спинами астронавтов раздался громкий зловещий скрежет…
9. Горахти
Доктор Самопалов вышел из больничной палаты и, держа руки в карманах халата, неторопливо направился дальше по коридору. Это не был обход с обычной свитой – просто доктор считал целесообразным общаться с пациентами не только в своем кабинете, но и по «месту жительства» больных, и порой такие беседы давали кое-какие результаты. Не в том, конечно же, смысле, что обнаруживались какие-то неизвестные ранее пути к выздоровлению, а в смысле лучшего понимания.
Хотя в клинику попадали люди самые разные, поведение и «пунктики» большинства из них укладывались, в основном, в рамки давно иэученных стереотипов; тем отчетливее выделялись на общем фоне личности в некотором роде уникальные. [2]. Доктор Самопалов хорошо помнил больного по фамилии Яковенко – тот лечился в клинике лет десять назад, а выписавшись, куда-то уехал из города. Обладая интеллектом имбецила, он в свои девятнадцать лет почти не умел читать и писать, несмотря на все усилия родителей. Однако у него была одна замечательная способность: стоило назвать ему любую дату за последние сто лет или дату на сотню лет вперед, как он почти мгновенно отвечал, ни разу не ошибаясь, какой это был или будет день недели. Механическим голосом, подобно роботу, Яковенко повторял вопрос и тут же выдавал ответ. Доктор Самопалов долго бился, пытаясь установить систему такого бессознательного счета, и, наконец, докопался до истины. Оказалось, что у Яковенко при сосредоточении на дате возникает в сознании определенный цвет – а всего их семь, и цвета эти в точности соответствует последовательности цветов спектра: от красного – воскресенья до фиолетового – субботы, хотя сам Яковенко даже не знал такого слова – «спектр»…
Другой пациент, месяц назад занявший одну из коек в пятой палате, накануне госпитализации пережил серию вспышек агрессивности, но постепенно его состояние стабилизировалось. Выяснилось, что память у него недостаточна и словарный запас ограничивается всего лишь тремя десятками слов. Но выяснилось и другое: до того, как угодить в больницу, он каждый день выходил к дороге, всегда в одном и том же месте, неподалеку от своего дома, и с поразительной быстротой часами бормотал номера проезжающих мимо автомобилей. Как убедился доктор Самопалов, пациент помнил номера тысяч грузовиков, автобусов и легковушек…