— Поживём — увидим, — сказала Харриет. — А теперь мне действительно нужно идти. Я пришлю свою горничную с несколькими воротничками и надеюсь, что вы получите удовольствие от сегодняшней прогулки.
— О, — сказала Розамунда, пожимая плечами, — это всего лишь из-за того, что у Лоуренса какие-то дела.
— Чёрт возьми, Харриет, — воскликнула Сильвия Марриот, — совершенно потрясающая шляпка!
— Всё это часть больших перемен, — сказала Эилунед Прайс. — Ты никогда и не мечтала о такой вещице. А теперь вот, пожалуйста, носишь на голове приблизительно годовой доход. Удивительно ещё, что ты смогла снизойти, чтобы одарить нас благотворительностью.
— Замолчи, Эилунед, — приказала Сильвия. — Это не самый лучший способ выразить Харриет благодарность за приглашение на ланч.
— И я не думала о благотворительности, — тихо сказала Харриет. — Я просто подумала, что вам понравится ланч в «Ритце».
— Я буду в восторге, — сказала Сильвия. — Давайте посибаритствуем хоть разок. И мне наплевать, сколько отдано за это платье — оно того стоит!
— Ну, всё относительно, — сказала Харриет. — Это не Баленсиага или Скиапарелли. [104] Только что куплено в Лондоне. И Эилунед, ты права относительно шляпки. Кое-кто помог мне выбрать её на прошлой неделе — одна из самых глупых женщин, которых я когда-либо встречала. Вы понятия не имеете, как я рада видеть вас обеих.
— Гора с плеч? — грубо спросила Эилунед.
— Так, давайте схватим такси, а по дороге вы сможете мне рассказать, как дела у вас и у всех остальных.
— О чём я хочу услышать, — сказала Сильвия, как только они уселись за стол и заказали устриц, за которыми должны были последовать отбивные из баранины, — это про экзотическое фамильное древо. Харриет, как ты находишь своих родственников?
— Сказать по правде, довольно разнородная смесь, — сказала Харриет, начиная рассказ с приёма у Хелен, герцогини Денверской.
— Но ты же не подразумеваешь, что тебе нравится герцог? — поинтересовалась Эилунед немного спустя. — Что в нём может нравиться?
— Он очень глуп, — глубокомысленно заметила Харриет. — Удивительно, если учесть, что у него такой умный брат. И он напоминает огромного медведя, немного сбитого с толку. Думаю, он вряд ли преуспеет в единственном проекте, который придаёт смысл его жизни.
— Что это за единственный проект? — спросила Сильвия.
— Передать состояние в целости и сохранности своему единственному сыну и заставить этого сына исполнить свой долг, — сказал Харриет. — Но мне он нравится, потому что восхищается Питером, хотя и не совсем понимает его, — то есть он на моей стороне. Можете себе представить: «Не понимаю, почему Питер женился на этой странной женщине, но если он это сделал, то значит, с ней всё в порядке».
— Действительно, какая-то зоология, — сказала Сильвия, — медведь защищает тебя в змеином гнезде.
— Но у меня не будет проблем со свекровью, — сказала Харриет. — Вдовствующая герцогиня великолепна.
— А что с работой? — поинтересовалась Эилунед. — Как продвигается следующая книга?
— Есть затруднения, — сказала Харриет. — Но вы же знаете, они у меня всегда есть.
— Не уверена, что продолжала бы рисовать, если бы не нужда в деньгах, — заметила Сильвия.
— Да нет, продолжала бы, — сказала Эилунед. — И я продолжала бы писать. Мы занимаемся этим не ради денег. Очень рада, что ты работаешь, Харриет. Боялась, что ты можешь бросить.
— А я не бросила. Послушай, Сильвия, ты знаешь что-нибудь о художнике по имени Гастон Шаппарель?
— Немного. Очень успешный. Многими ненавидим. Не очень любим другими художниками.
— Почему его ненавидят?
— Главным образом, ревность. Знаешь ли, эти портретисты, рисующие людей из высшего света, зарабатывают кучи денег, а работают в старинной манере. Напористая молодёжь думает, что надо рисовать как Пикассо, Модильяни, как кубо-футуристы или что-то в этом роде, и они считают несправедливым, что все деньги достаются старым ретроградам.
— И он француз, — добавила Эилунед. — Не забывай наше отношение к иностранцам.
— Я думаю, он мог бы быть отличным шпионом, — сказала Харриет, — если бы Франция не была нашим союзником.
— В наши дни, когда фашисты возникают повсюду, об этом трудно судить, — сказала Эилунед.
— Я хочу знать, кто это — та глупая женщина, которая помогла тебе выбрать шляпку, — потребовала Сильвия.
— Розамунда Харвелл. И странно, это её муж — вон там — обедает с очень симпатичной молодой женщиной. Я только что его заметила.
Эилунед повернулась на стуле, чтобы посмотреть.
— О, не беспокойся. Я её знаю. Это всего лишь молоденькая жрица Терпсихоры: Фиби Сагден, моя подруга по театральной школе. Думаю, он даст ей роль. Хотя теперь, когда я об этом подумала, я где-то слышала, что у неё уже есть роль в будущей пьесе сэра Джуда Ширмана.
— Что ж, конечно же, никто не будет устраивать тайного свидания в «Ритце», — сказала Сильвия. — И разве театральные люди не должны планировать далеко вперёд? Возможно, он даст ей роль в чём-нибудь, что будет поставлено после той пьесы, где она играет… А можно заказать к пудингу crêpes suzettes? [105]
Продвигаясь по Пиккадилли мимо Хэтчардс, [106] Харриет была поражена, увидев, как из дверей вынырнул лорд Сент-Джордж.
— Джерри, что ты тут делаешь?
— Покупаю книгу, — сказал он, улыбаясь.
— Но сейчас разгар семестра — разве ты не должен быть в Оксфорде?
— Не мог найти книгу там, — сказал он. — Подумал, а не сгонять ли к весёлому старому Шляпнику, [107] и никто ничего не узнает.
— Неужели в Блэквеллс может чего-то не быть? [108] — спросила она с наигранным удивлением.
Он достал из сумки книгу и показал ей: «Современный самолёт: руководство для пилотов-стажёров».
— Но я думала, твой отец…
— Вновь попался! Слушайте, не говорите ему ничего, тётя Харриет, хорошо?
— Нет, я не скажу, — пообещала она. — Но не думаешь ли ты…
— Какая неудача — иметь культурную тётушку, — сказал он. — Я к этому не привык. До этого дядя Питер был единственным в семье, с кем можно столкнуться в книжном магазине.
— И дядя Питер, вероятно, не стал бы выдавать тебя за покупку книг, чтобы научиться летать против желания отца?
— Он может ругаться, но не выдаст, — ответил молодой человек. — Тётя Харриет, могу я вас проводить, куда бы вы не направлялись?
— У тебя на это нет времени, если собираешься успеть назад в Оксфорд в срок, чтобы тебя не застукали. В своё время студентам не разрешали удаляться больше, чем на пять миль от Карфакса. [109]
— Я смогу перенестись назад быстрее, чем вы думаете, — сказал он.
— Имеешь в виду, что можешь ездить так же быстро, как твой дядя? — спросила она, внутренне содрогаясь.
— Ну, не совсем. Прежде всего, у меня нет его первоклассной машины. Но у моего приятеля есть «Каб», [110] оставленный в Нортхолте. Правда, позвольте мне пройтись с вами — я иногда способен вести себя прилично.
— Тебе будет ужасно скучно, Джерри. Я дойду только до «Суон энд Эдгар». [111]
Они пересекли Пиккадилли около фонаря Белиши [112] и оказались напротив витрины, заполненной детскими колясками, манежиками и кроватками. Джерри остановился.
— Только взгляните на это, — сказал он Харриет.
— На что? — изумилась та.
— Вон на ту малиново-золотую коляску. В ней есть шик, вам не кажется?
— Джерри, тебе-то что за дело? Искренне надеюсь, что ты не задумываешься о потомстве! По крайней мере не сейчас.
— О, не я, тётя Харриет. Я надеюсь на вас. Я имею в виду, что был бы бесконечно благодарен. Это сняло бы с меня тяжёлый груз, понимаете.
— И что же, по-твоему, сказал бы твой благоверный дядя Питер, услышав то, что ты мне предлагаешь?
— Ему бы это не понравилось, — серьёзно сказал лорд Сент-Джордж. — Конечно, я предполагаю, что он может это выдержать, но если он не…
— Никогда не встречала никого, кроме тебя, кто умудряется совершить бестактность в каждой фразе. Сейчас же замолчи!
— Понимаю, я плохо сформулировал, — сказал он. — Тут нет ничего смешного. Дело в том, дражайшая тётушка, что это действительно давит на плечи — все эти вопросы с наследованием. Если бы у папаши… — ладно, у семьи — был бы ещё кто-нибудь, на кого можно опереться, было бы намного легче. Я был бы неизмеримо благодарен. Я даже сам купил бы малышу эту детскую коляску.
— Джерри, если бы ты действительно говорил серьёзно, то понял бы, что едва ли я стану обсуждать этот вопрос с тобой.
— О нет, очень личное и всё такое. Пока, конечно, не становится заметным. Но вы действительно понимаете, что я имею в виду?
— О нет, очень личное и всё такое. Пока, конечно, не становится заметным. Но вы действительно понимаете, что я имею в виду?
— Не знает сна лишь государь один. [113]
— Что-то в этом роде. Итак, вы подумаете об этом?
— Отправляйся в свой Оксфорд, — сказала Харриет, — прежде чем заставишь меня наябедничать если не университетским прокторам, то, по крайней мере, твоему мстительному дяде.
— Питер, что это за автомобиль — «Каб», — спросила Харриет.
Это было на следующий день после её встречи с лордом Сент-Джорджем. Они уютно сидели у огня в библиотеке, попивая херес перед обедом.
— Это не автомобиль, — сказал он, — это самолёт. «Пайпер Каб». Американский. Довольно весёленькая штучка, вроде «Тайгер Мот». [114] Почему ты спрашиваешь?
Репутация тёти Харриет, которая никогда не выдаст проштрафившегося племянника, была спасена появлением Бантера.
— У телефона старший инспектор Паркер, милорд. Он хотел бы поговорить с вами.
— Ага! — сказал Питер. — Я надеялся, что преданная ищейка не покинула меня навсегда. Извини меня, Харриет, я на минуту.
Харриет смотрела, как он выходит из библиотеки лёгкими и быстрыми шагами. Любовь к нему заставила её улыбнуться. В отличие от своей невестки — герцогини Денверской, Харриет ничего не имела против Мэри: она не считала занятие Питера омерзительным. Это было поле приложения его талантов, а она одобряла, когда талант используется. Ребяческое рвение, с которым он поспешил к телефону, умилило её — она и сама, когда книга писалась хорошо, мчалась сломя голову к блокноту, чтобы успеть записать мелькнувшую мысль.
Однако Питер вернулся в библиотеку очень тихо, закрыл за собой дверь и обратил к Харриет бледное и мрачное лицо.
— Питер, что случилось?
— Розамунда Харвелл найдена мёртвой.
8
— Но этого не может быть — я её видела только на днях, — сказала Харриет. — Что произошло?
— Боюсь, она убита. Задушена.
— О Боже, Питер, как это ужасно!
Он подошёл к ней и положил руку на плечо.
— Не могу поверить, — сказала она, — и кто мог желать смерти ей, бедной, глупой и безобидной?
— Похоже на взлом. Не в Лондоне — она была за городом. Харриет, Чарльз просит меня помочь. Может оказаться полезным, что я… мы немного знаем Харвеллов.
Он говорил тихим, безжизненным голосом.
Она скорей услышала, чем увидела опасность.
— Конечно, ты должен помочь, — сказала она. — Конечно. Я думала, что мы обо всём договорились.
— Я подумал, что в прошлый раз ты…
— Я едва знала тебя тогда.
— После всех тех лет, что я мучил тебя! — воскликнул он.
— Мы были женаты только один день. Теперь я знаю тебя лучше, дорогой. Думаю, я всё поняла.
— Так ли? Я… Харриет, если я берусь за это дело, то должен выезжать немедленно. И это же ужасный шок. Мне позвонить Сильвии или ещё кому-нибудь и попросить приехать?
— Просто поезжай, Питер. Со мной всё будет в порядке.
Питер наклонился, чтобы поцеловать её, и вызвал звонком Бантера.
— Бантер, позвони старшему инспектору Паркеру и скажи, что я уже выехал. Подгони «даймлер» к парадной двери, уложи в багажник свою фотографическую аппаратуру и для работ и охот всевозможных орудья и снасти. [116]
— Я сопровождаю вас, милорд?
— Конечно, парень. Хватит болтать, надевай коньки, а?
Слышать изменившийся голос Питера, в котором вновь появились уверенные, деловые нотки, было не более удивительно, чем видеть радость на лице Бантера.
Когда дверь за ними закрылась, она почувствовала, что её трясёт от шока и отвращения. Бедная Розамунда! И бедный Лоуренс Харвелл — как ужасно и разрушительно для него, и из всех мужей в Лондоне…
Когда Мередит объявил об обеде, она в смятении села за стол и начала есть, но через несколько минут остановилась, почувствовав себя нехорошо, затем совсем нехорошо и торопливо вышла из-за стола и бросилась в ванную. Когда появилась Манго, — Мередит, должно быть, заметил бегство Харриет и послал за ней — она нашла свою хозяйку, сотрясаемую приступами рвоты, а когда пароксизмы прекратились, умело успокоила её и довела до кровати.
Загородное убежище Харвеллов находилось на берегу реки. Оно было предпоследним в линии домов, растянувшейся вдоль небольшого переулка, и стояло на скошенной лужайке, окружённой деревьями. Дорога оказалась забита полицейскими машинами, и Питер припарковал «даймлер» в начале переулка. Они с Бантером на мгновение задержались в воротах, осматривая сцену. «Розовый коттедж» оказался большим современным бунгало, построенным в модном деревенском стиле, с верандой, которая шла по всей стороне дома, обращённой к реке. Он был красиво окрашен, а лужайки и цветочные грядки выглядели хорошо ухоженными. На реку открывался прекрасный вид, а берег за рекой выглядел нетронутым и зелёным. Дверь обрамляли плетистые розы, аккуратно подрезанные и закреплённые.
В рамке этих роз появился старший инспектор Паркер и подошёл к ним.
— Спасибо за приезд, Питер. Извини, что взвалил на тебя это дело, а оно не из приятных.
— Разве убийство бывает приятным?
— Бывают получше и похуже. Входите. Мои люди как раз заканчивают здесь.
— Введи нас в курс дела, Чарльз. Начнём отсюда. Дверь была заперта?
— Когда мы прибыли, нет.
— Отпечатки на ручке двери?
— Полнó. Все предстоит идентифицировать. И разбита стеклянная секция на французских окнах с другой стороны дома. Преступник, вероятно, так и проник, причём порезался при этом. Повсюду кровь. Сейчас покажу.
Они вошли внутрь. Коридор вёл мимо кухни в дальний конец дома, где большая Г-образная комната с окнами на балкон выполняла две функции: один конец служил гостиной, а другой — столовой. В этой столовой стоял стол, накрытый белой скатертью и сервированный для обеда: салфетки, серебряные столовые приборы, бокалы, цветы и свечи в хрустальных подсвечниках — новые свечи, негоревшие.
— Она кого-то ждала, — заметил Питер.
— Кто не пришёл, — сказал Чарльз. — Выглядит именно так, правда?
— Что они собирались есть? — спросил Питер. — Я бы удивился, если бы она смогла самостоятельно сварить яйцо.
— Корзина на кухне.
— Можно взглянуть?
— Конечно.
Они вошли в кухню. Обычный набор кухонной утвари, буфет и стол из сосновых досок дополнялись новым застеклённым шкафом компании «Изиворк». На окнах висели небольшие клетчатые хлопчатобумажные занавески. На столе стояла плетёная корзина с этикетками фирмы «Фортнум энд Мейсон», [117] открытая и частично распакованная.
— Что там? — спросил Питер.
— Не экономили: икра, пирог с олениной, салаты, абрикосы в бренди, кофе, прекрасные конфеты, шампанское во льду — сейчас, конечно, растаял.
— К чему-нибудь прикасались?
— Нет. Но в буфете в гостиной есть бутылка хереса, в которой не хватает примерно на пару бокалов.
— А сами бокалы?
— Ни одного не осталось. Конечно, херес, возможно, открывали в прошлый раз, когда пользовались бунгало.
— Конечно.
Питер подошёл, чтобы осмотреть разбитое стекло во французском окне.
— Классический взлом извне, — сказал он.
— Да. Лишь один или два осколка стекла упали снаружи, — сказал Чарльз.
Питер достал из нагрудного кармана шёлковый носовой платок, встряхнул его, расправляя, и накрыл им ручку этого окна-двери. Осторожно он попробовал открыть её.
— Здесь заперто, Чарльз. — Ты заметил? Разбитое стекло тем не менее не позволило открыть окно. А где кровь, о которой ты говорил?
— Там. — Чарльз указал на угол комнаты, где стоял книжный шкаф.
Мужчины уставились на большую лужу запёкшейся крови на ковре. Книжный шкаф кто-то толкнул: три книги и вазы, которые стояли наверху, упали в лужу крови.
— Ты считаешь, это кровь преступника? — спросил Питер.
— Должно быть, его. На теле нет никаких поверхностных ран. Скоро получим письменное заключение.
— Значит, он порезался там, а залил всё кровью здесь? — Питер задумался. — А есть ли пятна крови между окном и этим местом?
— Мы не нашли ничего.
— Странно. И что он здесь делал? Я имею в виду, если бы я сильно порезался, то бросился бы на кухню к крану, а не к книжному шкафу.
— Тёмная комната, неизвестное помещение? — предположил Чарльз.
— Шторы полностью открыты, и почти полнолуние, — возразил Уимзи. — И если он вошёл не через французское окно, то как вошёл?
К Чарльзу подошёл полицейский: