Только теперь Ирина позавидовала спящим девчонкам. Им хоть не нужно было дальше сидеть рядом с насильницей.
-- Я ей из зоны муляву... то есть письмо, накатала. Чтоб, мол, не обижалась. Так она, стерва, -- резко развернулась Ольга к Ирине, -- мне отписала, что пять лет -- это мало. Мол, могли бы и больше впаять! Ну, и как тебе она?!
Ирина смущенно повела плечами.
-- Нашли за что сажать! Меня ж саму как-то изнасиловали! Так я ж по ментам не бегала и не сексотила!
-- Тебя -- изна...
-- Ну и что! Это ж в компахе. По пьяне, -- не могла она понять удивления в голосе Ирины. -- Пацаны решили в "ромашку" сыграть. Знаешь, как в "ромашку" играть?.. Садятся пацаны вокруг стола: посередине -- пустая бутылка. Крутнули. На кого горлышком показала, тот и пошел... На меня, в смысле. Я для начала подрыгалась, поупиралась, а на пятом вроде и ничего, понравилось... Правда, гад, потом пришлось аборт делать...
Ирина зябко сжала плечи. Если бы могла, превратилась бы в точку, в невидимую, неощутимую точку.
-- А ты что: еще ни с кем? -- бесцеремонно спросила Ольга и, вдруг все поняв по сдавленному молчанию, вскочила с лежака. -- Так ты -- девка?!
"Спящие" соседки, как по команде, повернулись от бетонной стены и посмотрели на Ирину одинаково удивленными глазами.
-- Во класс! Вот на ящик водяры спорю, что одна -- на всю колонию! Спорим?! -- протянула руку Ирине.
А та лишь еще глубже засунула пальцы под коленки. Ощущение одиночества стало еще сильнее, чем до посадки в ДИЗО. На плечи словно кто-то невидимый и страшный загрузил неимоверную тяжесть и теперь ждал, выдержит она ее или упадет замертво. И еще ей показалось, что она сидит голой. Ощущение было настолько сильным, что она даже чуть отклонилась от коленок, чтобы посмотреть, есть ли на груди халат.
-- Нет, ну, вправду скажи: ты -- целка? -- не унималась Ольга.
-- Знаешь... знаешь, -- начал вибрировать голос Ирины, и вдруг откуда-то изнутри выстрелило то, что она и сама от себя не ожидала: -- Да пошла ты!
-- Чего-чего? -- быком наклонялась вперед Ольга. Еще немного -- и покажутся невидимые рога, и вонзит она их...
-- Оль, ну чего ты пристала? -- сонно пробормотала одна из девушек.
-- Чего-чего?.. Ты кого, сука, послала?..
Ирина только теперь заметила, что весь ее лежак пуст, и это открытие заставило ее сделать то, чего не ожидала ни Ольга, ни она сама. Не опуская ног, Ирина подвинулась на жестких досках, легла лицом к бетонной стене и даже закрыла глаза. Ольга еще что-то кричала, но кричала, скорее, для самой себя. Ирина мысленно считала, чтобы не слышать ее, и под этот счет начала действительно засыпать.
8
-- Не было этого вальта сверху!
-- Был!
-- Ты меня за дурочку не держи! Не было! Ну, вот ты рассуди нас: был?
-- Да я, девочки, как-то...
-- А я говорю: был! Глаза по утрам мыть нужно...
-- Сама мой! Хиляй отсюда, если не хочешь играть!
Глаза открылись сами. Бетонная стена холодом дышала на Ирину. Затекший бок умолял перевернуться на другую сторону, но она не хотела этого делать. Бетонная стена была приятней насильницы Ольги, и, наверное, она бы пролежала так до глубокой ночи, но секрет странного разговора все-таки заставил ее тихо перевернуться на другой бок. Впрочем, никто этого и не заметил.
Трое девчонок настолько увлеклись игрой в карты, что ничего, кроме смены мастей, и не замечали.
-- Сдавай по-новой! -- протянула одна из девчонок колоду Ольге. -Только без мухляжа. Будешь секундантшей! -- приказала соседке.
-- Му-у-ухляжа-а-а... Да я отродясь...
-- Секи за ней в три глаза. Что на кон ставишь? -- последний вопрос уже явно адресовался Ольге.
-- Во! -- легла на топчан десятитысячная бумажка.
-- Откуда у тебя "капуста"? -- удивилась девчонка.
-- Токо что нарисовала, -- поиздевалась над ней Ольга. -- Чего пытаешь? Не ясно, что ли, чего я сюда въехала?
-- Наволочки увела? -- поняла секундантша.
-- Ага. Скомуниздила упаковку, -- тасуя колоду, шмыгнула носом Ольга и поправила соломой рассыпавшиеся волосы за ухо. -- Почти все хозобслуге толкнула. Две остались. Хотела на пузе в жилзону пронести и учителкам подкинуть, чтоб поменьше к доске вызывали.
-- Подполковник? -- опять то ли спросила, то ли с полным пониманием всего сказала секундантша.
-- О-он, с-сука режимная!.. Как рентгеном насквозь видит!
-- Ты бы тут с лейтенантов кантовалась, не то бы научилась просекать, -- назидательно проговорила Ольгина напарница по игре. -- Ладно. Я тушь ставлю. Франция.
-- Пополам с Польшей, -- сыронизировала Ирина, но карту сопернице все же дала.
-- Еще.
-- Газета такая есть, -- кинув на лежак следующую засаленную карту, похвасталась культурностью Ольга. -- "Еще" называется. Сплошные голые бабы с мужиками.
-- Еще.
-- Мне б заплатили круто, я б запросто так снялась. Да, может, и даром снялась бы. Жалко, что ли? А у мужиков такие...
-- Себе.
-- Десяточка. Червоненькая.
-- Сама вижу. Чего озвучиваешь?
-- Девяточка. Пикушечка.
-- Вот трынделка!
-- Валет! -- голос Ольги завибрировал от радости. -- Очко!
-- Вот зараза! -- швырнула проигравшая карты на пол. -- Я больше с тобой в стиры* в жизни играть не сяду!
-- Я секла. Без мухляжа, -- вставила секундантша таким тоном, словно это она вытянула злополучного крестового вальта.
-- Давай я твоей Францией накрашусь, -- одним ловким движением смела Ольга с топчана и тушь, и свою купюру.
Ирина вновь ощутила собственную малость и беспомощность в колонии. Перед заходом в камеру у нее вместе с фуфайкой отобрали все: последние несколько тысяч рублей, расческу, платочек, шариковую ручку и все тот же пузырек йода. А у этих девчонок были и деньги, и карты, и даже тушь для ресниц. Да и самой игрой они, может, того и не замечая, как бы исключали Ирину из числа "своих". Мол, каждый сверчок знай свой шесток!
-- Дай зеркало! -- одновременно и попросила, и приказала Ольга бывшей секундантше.
-- А твое? -- удивилась та.
-- Подполковник отобрал.
-- А что: запретили?
-- В жилзоне можно, а в цехе -- ни-ни...
-- Чего-то новое, -- все-таки не поверив, нырнула девчонка рукой явно за лифчик и достала оттуда холодно блеснувшее круглое зеркальце.
Уже по движению кисточки в руках Ольги Ирина поняла, что та никакого понятия о макияже не имеет. Она положила тушь на ресницы так густо, что этого вполне хватило бы для чистки высоких осенних сапог. А уж когда отчертила залихватские уголки у глаз с заходом чуть ли не на виски, Ирина с трудом удержалась, чтобы не прыснуть. Так мог накраситься клоун, чтобы его маску увидели с последнего ряда, но не девчонка в семнадцать лет.
-- Классно? -- завороженно поворачивая голову перед зеркальцем, спросила сразу всех и никого одновременно Ольга. -- А на помаду сыграем? ------------ *Стиры( жарг.) -- карты.
-- Нет у нее помады, -- ответила за подругу бывшая секундантша.
-- А у тебя? -- обернулась Ольга к Ирине.
У нее было такое лицо, словно между ними вообще никогда не происходила ссора. И эта отходчивость, которую Ирина не ожидала у своей землячки, как-то враз смягчила и ее. Она будто бы оказалась в долгу перед человеком, который первым протянул руку.
-- У меня?.. Нет, у меня все отобрал контролер. К тому же помады и так не...
-- Нравится? -- оборвала ее Ольга. Она чувствовала себя именинницей и хотела, чтобы и другие хоть немного прикоснулись к ее настроению.
-- Так не красятся, -- прямо ответила Ирина и неприятно ощутила навалившуюся на камеру тишину.
Но если девчонки молчали выжидательно, то остолбеневшая Ольга вполне могла броситься в драку, и тогда Ирина решила не ждать, когда ее гнев докипит до верхней точки.
-- Смотри, как это нужно делать, -- сев, она мазнула по соседнему лежаку пальцем и, с удовольствием уловив, что на ее пыльной поверхности остался след, нарисовала нечто похожее на глаз и дугой изгибающуюся над ним бровь. -- Начнем с главного: какого цвета у тебя глаза?
-- Зеленые, -- рассмотрев их в зеркальце, наверное, впервые в своей жизни узнала об этом Ольга.
-- Тогда нужно положить тона так, -- она отчертила уголок у края глаза. -- Черным карандашом как бы увеличиваем глаз. Потом сверху от слезного канальчика и с заходом немного за яблоко тонируем веко оливковым цветом. Оставшуюся часть на верхнем веке и все нижнее веко с небольшим заходом уголочком вбок -- темно-зелеными тенями. Небольшой участочек возле переносицы под бровью тонируем кирпичным оттенком. Узкую полосу над верхним веком -- коричневым. Оставшуюся часть между бровью и веком нужно аккуратно, ну и чтоб без перебора в колере, покрыть перламутровыми тенями, такими, ну... как тебе сказать, ну, чтоб вроде цвета спелого колоса... А ресницы? Ну, ты -- брюнетка. Значит, можно или черную тушь использовать, или темно-зеленую. Но класть ее не густо, а постепенно. И, естественно, без перебора, как сейчас.
-- А в натуре можешь? -- ощеломленно спросила Ольга. Она и сама не заметила, как присела рядом и с восхищением следила за тонким Ириным пальчиком, а сама сдирала и сдирала с коленки тоненькие черточки подсохшей крови.
-- А в натуре можешь? -- ощеломленно спросила Ольга. Она и сама не заметила, как присела рядом и с восхищением следила за тонким Ириным пальчиком, а сама сдирала и сдирала с коленки тоненькие черточки подсохшей крови.
-- Так у меня красок нет. Тем более таких, -- развела Ирина руками, сочувственно заметив, что на месте одной из содранных Ольгой пленочек появилась сочная капелька крови.
-- Счас! -- подхватилась Ольга, подбежала к двери и заколотила по ней руками и ногами.
Беззвучно открылся глазок.
-- Чего тебе? -- втек в камеру глухой сонный голос.
-- Открой на секунду. Дело есть, -- показала она десятитысячную бумажку.
Щелкнул замок. Ольга выпорхнула из камеры, но уже через минуту вернулась обратно.
-- А ты откуда такие премудрости знаешь? -- спросила она у Ирины, на ходу наклонившись и стерев появившуюся капельку крови. -- О, гад, расцарапала! Это я вчера утром, на работе, ободралась...
-- Я бальными танцами занималась, -- ответила Ирина. -- А для соревнований качественный макияж очень важен, -- чему-то своему улыбнулась она. -- Мы там, правда, перебарщивали с красками. Но это умышленно, чтобы с трибун лучше было видно...
-- Так ты и танцевать можешь? -- впервые за сегодняшний день Ольга восхитилась Ириной, и та вдруг ощутила, что и у нее есть какая-то исключительность, что и она может не только оттенять кого-то, но и выделяться.
Кивок ответил лучше любых слов. В кивке даже была какая-то менторская снисходительность, но, как ни странно, Ольге это понравилось. Может, она лишь делала вид крутой девчонки, а сама только и искала, кому бы подчиниться, как всегда ищет женщина мужчину, за которым можно ощутить себя будто за каменной стеной. Может, и не такой уж явно сильной, как выказывала, была она?
Оставшаяся полуоткрытой дверь камеры притягивала девчоночьи взгляды. Но особенно часто -- Ольгин. И когда бронированная плита еще сильнее подалась назад, в коридор, первой вскочила с лежака Ольга.
-- Пойдет? -- на огромной ладони вошедшего контролера лежала пластиковая коробочка с красками.
-- Секи, Ир, -- попросила Ольга и умоляюще посмотрела на коробку, точно от одного ее взгляда краски в округлых и прямоугольных ячеечках могли приобрести те тона, которые бы ей подходили.
-- Вроде ничего, -- осматривая качающуюся на ладони пластиковую коробочку с прозрачной крышечкой, оценила Ирина. -- Коричневый тон, правда...
-- Самая лучшая во всей колонии, -- усами качнул в сторону ладони контролер. -- У Артюховой на час попросил.
-- Ну давай, раз лучшая, -- снисходительно проговорила Ольга и освободила ладонь от легонькой коробочки.
А контролер вздохнул в рыжие усы так, словно избавился от пудовой гири.
-- Ну, Ирка, давай! -- под грохот камерной двери попросила Ольга, села на лежак и превратилась в мумию.
9
В черном прямоугольничке окна желтой точкой стояла звезда. Она была страшно далеко от камеры, и в том огромном пустом пространстве, сквозь которое она неслась, наверное, не существовало тюрем, колоний, охранников, контрольно-следовых полос, заборов, скудной обеденной пайки в битых алюминиевых мисках, построений на линейку, обысков-шмонов на выходе из промзоны, не существовало зависти и зла, ненависти и жадности, ревности и глупости, страха и ярости.
Звезда исчезла, словно кто стер ее рукой. Тьма в камере стала еще гуще, хотя никакого света от звезды вроде и не было.
Ирина уже хотела закрыть глаза и все-таки заснуть, но какое-то странное предчувствие заставило ее сесть на лежаке.
Села и чуть не вскрикнула. Оказалось, что не туча закрыла звезду, а чье-то лицо.
-- Т-ты... ты кто?! -- первое, что взбрело в голову, громко спросила она.
-- Тш-ш-ш! Это я, -- прошипела Ольга и села рядом. -- А вот потом... ну, когда на свободу выйдем,.. накрасишь меня так же?
-- А сама? Это же несложно, -- приняв ее тон, шепотом ответила Ирина. Она не заметила ничего невероятного в том макияже, который она вечером наложила Ольге на лицо, и не очень понимала ее потрясения.
-- Не-е-е, я не смогу, -- из темноты донесся Ольгин вздох. -- Руки не из того места растут. Вот морду когтями разодрать -- это я кого хочешь... А у тебя так здорово получается. Я в зеркало смотрела: ты ж так покрасила, что у меня глаза стали одинаковые, хотя на самом деле правый-то больше левого... Не-е, я так не смогу...
Ирина вспомнила, что Ольга и на ночь-то не стерла краски.
-- Ну ладно... Выйдем на свободу, помогу, -- согласилась Ирина, хотя и не поверила, что все-таки выйдет. Там, в стоящем в ста пятидесяти метрах от ДИЗО жилкорпусе, думала свою страшную думу девушка, поставившая себе целью жизни ее убийство.
Ольга, сев плотнее и обняв Ирину за плечи, неожиданно спросила:
-- А ты любила когда-нибудь?
Темнота спасла Ирину. Никто не видел, что она покраснела.
-- Скорее, нет... Так, увлечение... По бальным танцам...
-- Красивый парень?
-- Наверное, да...
-- А он это... признался в любви? -- с такой мягкостью спросила Ольга, словно и не она это спрашивала, а какая-то другая девушка, которую на ночь посадили вместо нее в камеру.
-- Нет... Скорее, нет. Так, одни намеки. А потом, -- вздохнула Ирина, -- он ушел в армию, и все оборвалось.
-- А я, Ир, влюбчивая, как коза. То в одного, то в другого. Тебе вообще-то какие нравятся? -- цепко держала она Ирину за плечи и с жалостью ощущала биение ее сердца.
-- Я и не знаю... Умные, наверно... Честные...
-- А мне, Ир, такие... ну, сверхкрутые... Чтоб вот все его боялись. Чтоб как на дискотеку завалит -- и все от него по углам разбегаются... Вот это парень! -- помолчала и все-таки выдала свою сокровенную тайну: -- У меня сейчас на воле такой. Крутяк еще тот! "Мерс", хаза с мебелями, прикид забугорный, перстень с бриллиантом. И сам по себе -- во парень! Кулаки -по пуду! Шрам -- мировой, на всю щеку! И вообще -- три судимости за кормой.
Ирина подумала, что с судимостями в поселке "Двенадцатой-бис" столько парней и мужиков, что Ольге не мудрено было попасться на одного из них.
-- Обещал в жены взять, -- уж совсем еле слышимым шепотом выдала еще одну тайну Ольга.
-- Ждать будет? -- наивно спросила Ирина.
-- Не-а... Со взросляка выкупит, как туда переведут. Здесь -- сучья зона. Давят нашего брата. Вроде кажется, что свободы больше, чем в другой зоне, а на самом деле -- один обман. Не-е, здесь с выкупом не получится... А на взросляке за хорошие бабки можно досрочку оформить... Придешь на свадьбу?
Истошный волчий вой вспорол тишину за окном. Он наложился на горькую Ирину мысль о том, что, может, и не суждено ей отсюда выйти, а тем более попасть на столь странную свадьбу, и вогнал в сердце такой жуткий испуг, что оно заколотило, захлебываясь и обещая вот-вот лопнуть от разрывающих его толчков.
-- Что это? -- онемевшими губами еле спросила она, как только вой исчез.
-- А-а, ерунда! -- махнула на отмеченное звездочкой оконце Ольга. -Птица, наверно, на сигнализацию села. На провод, в смысле... Тот, что на заборе. По нему ж слабенький ток идет, от аккумулятора. Чтоб когда наш брат драпает, вроде и не убило, и в то же время вертухаю на вышке просигнализировало...
Вой вновь ожег нервы.
Ирина зажала уши, неловко толкнув локтем Ольгу.
-- Ты чего? -- не поняла она удара.
-- Я убегу. Я должна убежать, иначе она меня убьет, убьет, убьет! -заскороговорила Ирина, даже не замечая, что перешла на крик.
Мокрая ладонь Ольги зажала ей рот.
-- Не ори, дура, тш-ш, -- зашипела она Ирине сквозь все еще сжимающие голову пальцы. -- Охрана услышит -- труба. Лишние сутки впаяет...
Руки Ирины бессильно упали на колени. В темноте вполне можно было плакать, но испуг высушил слезы. Она понимала, что проболталась, но слова о побеге, произнесенные впервые после беседы с начальницей колонии, подействовали успокаивающе. Язык словно напомнил ей, что есть, есть еще одна надежда, и даже то, что теперь кто-то знает об этой надежде, не испугало ее.
-- Я видела ограждения. Сверху. Из кабинета этой... Грибановой. Их можно... можно перелезть, -- повернулась к еле угадывающейся в темноте Ольге, начала доказывать ей свою правоту: -- Я даже знаю, как... Сначала...
-- Ты -- идиотка, -- не поняла ее Ольга. -- Отсюда еще никто не убегал, хотя покруче тебя чувихи срок канали... Думаешь, тебя примут за птицу, севшую на провод?
-- Я не знаю, за кого примут, но иначе...
-- А ты хоть в курсе, что даже если ты все три ограждения перелезешь, то тебя на той стороне забора контролер сцапает? -- спросила Ольга.
-- На воле? -- удивилась Ирина.
-- Конечно. Вокруг зоны -- асфальтовая дорожка. "Тропа контролера" называется. И этот хмырь пузатый по ней всю ночь на полусогнутых по кругу ходит, -- Ольга торопливо шмыгнула носом. -- Жених мой... ну, тот, что три судимости... он когда еще по малолетке первый срок за драку тянул, то решил тягу дать. Знаешь как? -- и, не дожидаясь ответа, быстро-быстро заговорила на ухо Ирине: -- Он усек, что на волю из зоны по столбам телефонный провод идет. Видать, крепкий провод, в оболочке. Он по нему ночью и рванул на волю. Метров сто на одних руках прошуровал, на десятиметровой высоте. А в конце, гад, засек его контролер с внешней стороны забора. А ить осталось только со столба слезть. Впа-а-аяли ему тогда на всю катушку!.. Поняла? Пацан драпануть не смог, а ты... Во: еще забыла -- а инспектора на вышках...