Рыжуха вдруг оказалась сбоку. Взяв Ирину за локоток, она привстала на цыпочки и щекотно зашептала прямо в ухо:
-- Вчера Спицу на босса зоны короновали. Ритуал был за-ка-ча-ешь-ся! -- и, сглотнув нервную слюну, заговорила о том, ради чего она, собственно, и начинала весь разговор: -- Тебе нужно к ней сходить, вроде как поздравить... Ну, и вообще показать, что ты ей покорна и власть признаешь...
Ирина раздраженно молчала. Она очень хотела оторвать цепкие пальцы рыжухи от своей руки, отойти от нее в сторону, но та поняла молчание по-своему:
-- Не упирайся! -- еще громче зашептала она, так близко придвинувшись, словно и не говорила она в ухо, а целовала своими маленькими, посиневшими от холода губками. -- Не прогнешься -- со свету сживут. Спица ж -- это... стерва еще та... И потом..."мокрое дело" на ней, ей все можно... Спица -- почти вор в законе... Понимаешь?
-- А-а-а!!! -- что-то белое с криком налетело на Ирину и сбило ее с ног.
Жесткий, еще более жесткий, чем лежак в ДИЗО, асфальт принял ее на себя, болью пронзив бедро и локоть. Голову спасли чьи-то тапочки, большие, в коричневую клеточку тапочки на ногах одной из девчонок. Скользнув по ним щекой, Ирина близко-близко перед глазами увидела серые, синие, зеленые, стволами стоящие над асфальтом ноги в шерстяных колготках, увидела черную, маслом отливающую лужу и все то же непонятно белое, сопящее, кряхтящее, барахтающееся на ней. И лишь когда это белое, упорно давящее на нее, впечатывающее Ирину лопатками в мокрый асфальт, все-таки на лопатки ее положило, она наконец-то увидела до мути близко, в упор плоское лицо с щелями на месте глаз.
-- Не дам я тибе ее! Не дам! -- захрипело лицо. -- Ана -- мой дефишка! Ана -- мой жина! А ты...
-- За что?! За что?! -- плача не от боли в плече и бедре, а от стыда, что она распластана на грязном асфальте, у ног десятков девчонок, посреди двора колонии, запричитала Ирина.
-- Ана -- мой!.. Нэ сэлуй ее, нэ сэлуй! -- трясла Архинчеева ее за грудки.
-- За что?! За что?! -- повторяла и повторяла Ирина, пытаясь оттолкнуть от себя разъяренное страшное лицо и все время скользя по чему-то мокрому, неприятному.
-- Разнимите их! -- крикнул кто-то властный.
Плоское лицо поплыло вверх, но руки все еще пытались трясти Ирину, словно хотели навеки остаться на ее груди. Как-то враз стало легко. Кто-то подхватил ее за плечи, помог встать.
-- За что?! За что?! -- уже тише повторила Ирина, шатающимся, никак не способным остановиться взглядом ошаривая все вокруг, и вдруг начала понимать: властный голос принадлежал Артюховой, белое -- это кухонный халат на Архинчеевой, а мокрый он от того, что, видимо, облила она его в посудомойке, что девчонки совсем не удивлены дракой, а тут же, как только Ирина поднялась, пошли в столовую с таким видом, будто и не люди только что валялись на грязном асфальте, а два камушка.
-- За что?! -- уже почти без сил спросила Ирина и упала лицом в мягкое плечо Артюховой.
Офицер обняла ее, ласково положив крупную ладонь на подрагивающую головку.
-- Архинчеева! -- остановила Артюхова белый халат, торопливо шмыгнувший к двери. -- Иди сюда!
Белый халат нехотя подчинился. За ним, как тень, вырос конопатый, испуганный диск лица.
-- А тебе что? -- отогнала ее Артюхова. -- Иди на ужин!
Рыжуха потопталась на месте, хотела что-то сказать, но Архинчеева отведенным за спину кулаком ткнула ее в живот, и девчонка, все так же старательно шмыгнув пятнистым носом, пятясь, пошла к столовой.
-- Почему ты затеяла драку? -- зло спросила Артюхова, но в ответ получила лишь жесткий взгляд из щелей глаз. -- Чего молчишь?
Архинчеева стояла с таким видом, словно она начальница у Артюховой, а не наоборот. Вопросы к столбу дали бы точно такие же результаты. Продолжать беседу было глупо, и Артюхова отпустила ее.
-- Иди в посудомойку! Я с тобой разберусь! -- и уже в спину ей: -Неделя в ДИЗО, считай, обеспечена!
Ирину она ни о чем не спрашивала. За уже ох какие долгие тридцать с небольшим лет жизни Артюхова повидала столько горя, страданий и боли то в детдоме, где она росла сиротой, то в интернате, то в институте, куда ее приняли скорее из жалости, чем по знаниям, а потом долго угрожали выбросить как еле-еле успевающую, что она знала до оттенков все, что сейчас чувствовала Ирина. Молчание и поглаживание ладонью по затылку -- это было все, чем она могла ей помочь. Избавить же от одиночества и страха Артюхова была не в силах.
12
-- Отряд, отбой! -- задорно прокричала девчушка-дневальная и щелкнула выключателем.
Тьма из окон хлынула в комнату и почему-то сделала каждый звук острее и громче. А может, оттого что опасность стала ближе? Ирина съежилась под одеялом, неприятно ощущая ушибленные, саднящие бедро и локоть. Архинчееву действительно посадили в ДИЗО, и можно было немного расслабиться, но ее, как назло, стал бить озноб.
Стук зубов заглушил все звуки вокруг. Ирина на время перестала ощущать себя в комнате. Словно подняло ее над землей, в безмолвие, оторвало от всего, что окружало, и несло, несло, а зубы стучали вроде бы и не от нервов, а оттого что холодно, очень холодно на такой чудовищной высоте над осенней русской землей.
Первым разорвал глухоту чей-то смех, потом скрипнула совсем близко кровать. Ирина сделала усилие над собой, попыталась расслабиться, и это у нее получилось. Страх помог ей.
Она снова вслушалась в тьму и снова уловила легкий смех, поскрипывания стальных петель, то ли поцелуи, то ли чьи-то причмокивания. После выхода из ДИЗО ей дали другое спальное место, но оно тоже оказалось крайним в ряду двухъярусных коек, и вновь справа от нее жило странной жизнью море звуков.
Ирина повернула голову вправо, потому что в любом из доносящихся справа шумов могла скрываться опасность, и чуть не вскрикнула от испуга, потому что неожиданность появилась слева.
-- Молчи! -- прошипел кто-то тоненьким голоском и, забравшись под Ирино одеяло, пояснил: -- Это я!
"Рыжуха", -- узнала голос Ирина и еле уняла разогнавшееся сердце. А девчонка все мостилась и мостилась сбоку, стараясь своей ногой заплести ее ногу.
-- Ты чего? -- попыталась отстраниться Ирина.
-- Я тебя люблю, -- тихо простонала рыжуха. -- Давай дружить.
-- Ты с ума сошла, -- села Ирина на кровати. -- Иди к себе.
-- Мне-е хо-о-олодно, -- протянула рыжуха. -- Согрей меня... Лорка... Ну, нету Лорки, на неделю законопатили...
-- Иди к себе. Я спать хочу.
-- Не прогоняй, миленькая, не прогоняй, -- ткнулась Ирине в живот головой рыжуха. -- Лорка грубая, злая. Я не люблю ее. Я хочу с тобой...
-- Тогда я уйду, -- твердо сказала Ирина, тут же с ужасом подумав, что уходить-то как раз и некуда.
-- Не обижай меня, не обижай...
Узкая кисть с тонкими подрагивающими пальчиками гладила бедро Ирины, гладила почему-то точно по ушибленному месту, и это одновременно было и приятно, и страшно.
-- Тебе нужно сходить к Спице, -- совсем о другом вдруг заговорила рыжуха. -- Она сейчас внизу, во втором отряде... Она еще не совсем забалдела... Там, внизу... они отмечают, что Спица стала бугром... ну, или боссом колонии. Я точно не знаю, как это называется. Я за тебя очень боюсь. Спица очень... ну, очень мстительная. Она на воле девку только из обиды, что за той все парни ходили, а за Спицей никто, ножом... ну, и...
-- Зачем ты мне это рассказываешь? -- очень хотела освободить живот от маленькой рыжухиной головки Ирина, но не могла этого сделать. --Зачем?
-- Я хочу тебя спасти. Если Спица увидит, что ты ее признала, она отстанет...
-- Или рабыней сделает? -- невидяще смотрела в тьму Ирина.
-- Не-ет. У нее своих шестерок полно. И кому ее белье стирать, и кому пайку лишнюю с кухни притаранить, и кому за нее норму на швейке отбабахать...
-- Оставь меня в покое, -- все-таки надавила ладонями на голову рыжухи Ирина. -- Я умоляю, дай побыть одной...
-- ... И кому за нее наряд отстоять, и кому посылки для нее у молодых отобрать, -- упорно не замечала ее ладоней рыжуха. -- А ты мне очень нравишься. Я тебя... Ты чего? -- наконец заметила она отталкивающее движение Ирины.
-- Умоляю, дай заснуть...
-- Прости... если что, прости, -- неожиданно быстро сквозь ночнушку поцеловала рыжуха Ирино бедро. -- Что прикажешь, то и сделаю. Я и от Лорки уйду, если скажаешь... Только позови. А Лорку не бойся. Ты ее запросто поборешь. Она совсем правил самбо или там каратэ не знает. Дашь ей по роже -- и я твоя... Ладно?
Кажется, она умоляющим взглядом сквозь темноту пыталась что-то высмотреть на лице Ирины. Это уже было невыносимо.
-- Ладно, -- выдохнула Ирина, и рыжуха бабочкой выпорхнула из-под одеяла, босиком зашлепала по полу...
13
Время омертвляло звуки. Сначала стих чей-то шепот, потом поскрипывания, затем вздохи. И когда где-то в глубине уже звенящей тишины проклюнулся робкий храп, Ирина поняла, что нужно что-то делать.
У нее не было плана, она не знала, что именно от нее требуется. Что-то всесильное, стоящее над ней, ждущее от нее действий, заставило ее встать, тихо одеться.
Ирина на цыпочках подошла к окну. Ночь если и была, то только здесь, в спальной комнате, да еще где-то далеко-далеко, за теряющейся границей света, которым щедро обливали двор колонии, забор и две полосы сетки-путанки, вышки, часть поля за забором яркие, мощные прожектора. Свет казался самым страшным врагом, но она его не испугалась. Гораздо страшнее были люди, а если уж точнее, то та девчонка, что спала или делала вид, что спит, где-то совсем рядом: может, в их комнате, может, этажом ниже. Этажом ниже? Ирина вспомнила рассказ рыжухи о Спице, отмечающей где-то на втором этаже свое коронование, и рука сама собой сдернула с койки одеяло.
Сложив его в несколько слоев, Ирина немного помешкала и, осмелев, сняла и одеяло с одной из пустовавших коек верхнего яруса. Тоже свернула его и скользнула к двери.
На площадке второго этажа замерла, перестала дышать. Наверное, если бы в этот момент ущипнула сама себя, то ничего бы не почувствовала -- до того хотелось ей раствориться в воздухе, стать частью тишины. Нет, никаких звуков гульбы из спального помещения второго отряда не доносилось. Все так же не дыша, Ирина спустилась по лестнице и чуть не вскрикнула.
У самого выхода из корпуса на перевернутой деревянной таре из-под бутылок сидела контролерша. Тень скрывала ее лицо, и только по голове, склонившейся на плечо, Ирина догадалась, что та спит. Рация, аккуратно упакованная в истертый коричневый чехольчик, похрустывала эфирными шумами у нее в крепко сжатых пальцах, а по сержантскому погону ветерок гонял туда-сюда черную прядь волос.
И до того захотелось Ирине, чтобы спали и остальные контролерши в колонии, и начальник караула, и младшие инспектора на вышках, и оператор на вышке возле КПП, самый страшный охранник, потому что не своими глазами видит он все вокруг, а объективами видеокамер, терпеливо всасывающих на экраны в операторской все происходящее на контрольно-следовой полосе и вокруг нее. И до того поверила в это свое желание Ирина, что и посмелее стала. Все, почти все рассказала ей Ольга за неделю отсидки о системе охраны в колонии, но не убедила, что бежать невозможно. А если эту Ольгину обреченность не принимать всерьез? А если действительно все спят?
Мышкой выскользнула Ирина из жилкорпуса, пробежала вдоль здания. Заглянула за угол -- никого. Метнулась к школе, прижалась спиной к холодной, сырой стене.
Наверное, на улице было зябко, а, может, даже и холодно, но так горели щеки и так молотило сердце, что тропиками казалось все вокруг. Ирина вскинула голову и увидела висящий на высоте примерно десяти метров телефонный провод. Скорее всего, по такому же проводу пытался бежать из колонии Ольгин жених. Но не было таких сил в руках у Ирины, не было.
Взгляд упал на металлическую сетку, по верху которой спутавшимися женскими волосами лежали витки металлической проволоки. Сунешь руку или ногу -- сразу запутаешься. Сквозь ячейки сетки еще одна такая же, а еще дальше -- забор. "Запретная зона", -- наконец вспомнила Ирина, как называются вместе все эти жуткие сооружения, и слово "зона" остро напомнило ей, что где-то вне этой зоны есть свобода, есть место прозрачного пустого воздуха, а внутри него -- города, поля, леса, дома, а в одном из домов -мама, милая, любимая, проплакавшая все глаза и, наверное, все еще плачущая.
-- Ма-а-ама, -- тихо, помимо воли выдавила из пересохшего горла Ирина и метнулась к металлической сетке.
Ее сразу залило светом. Сердце ухало где-то у висков, а не в груди, словно оно само тянуло ввысь, на волю, и хотело туда попасть быстрее своей хозяйки, руки никак не могли развернуть одеяло, а когда все-таки развернули, то никак не могли забросить его поверх сетки-путанки. А когда забросили, как-то глуше и тише забилось сердце, и свет стал казаться не таким ярким, и мысль о том, что все охранники спят, из мысли превратилась в уверенность.
Вторым одеялом Ирина покрыла первое, так и не поняв, какое же из них -- ее собственное, и, цепляясь пальцами за ячейки сетки, полезла наверх. Сетка звенела, качалась под весом Ирины, но она все же смогла вскарабкаться до ее верха и сквозь одеяло ухватиться за сетку-путанку. Та мягко, совсем не сопротивляясь, поплыла вниз, и Ирина поняла, что на одних руках через сетку не перелезет.
Она попыталась вскинуть наверх правую ногу и вдруг поняла, что кто-то цепко держит ее за левую. Страха она не испытала. Только удивление. Значит, не все охранники спали.
За ногу решительно потянули. Ирина упала и еще в полете представила разъяренное лицо контролерши, той самой, что спала на ящике.
-- Дура! -- знакомым голосом сказали сбоку.
Прядь волос под пальцами отлетела с глаз Ирины и заставила их округлиться.
-- Ольга! -- узнала она Забельскую.
-- Дура! -- еще раз повторила та, помогая Ирине подняться с сырой, похожей на пластилин рыжей земли. -- Ты что: новый срок решила намотать?
-- Я не... Я не могу. Я должна бежать, -- упрямо проговорила Ирина, пытаясь стереть грязь с локтя фуфайки. Она с удивлением смотрела на Ольгу, до сих пор не унявшую одышку, и, наконец, решилась задать вопрос: -- А как ты... ну, здесь?
-- В туалет пошла... Да тебя на площадке нашего отряда засекла. Сразу б тебя притормозила, но уж больно ты прыткая. Пришлось еще прикид на себя громоздить...
Ирина посмотрела на ее "прикид" -- казенную фуфайку -- и все-таки не сдержалась, выдала свой испуг:
-- Там -- Спица...
-- Ну и что?..
-- Она... меня...
-- На фиг ты ей нужна! -- возмутилась Ольга, оглянувшись на черный остов караульной вышки. -- Драпаем отсюда!
-- Нет, я должна, -- оттолкнув ее, вновь полезла на сетку Ирина.
-- Идиотка! -- зашипела Ольга и за ногу привычно стряхнула ее на землю. -- Валим отсюда!
Не став ждать новую попытку Ирины, она сорвала с сетки-путанки одеяла, одним ловким движением свернула их, сунула под мышку и за руку протащила упирающуюся Ирину со света в тень. Прижавшись спиной к стене школы, прохрипела:
-- Чего ты от Спицы шарахаешься?
-- Она... меня...
-- На хрен ты ей сдалась... Она сейчас кайф поймала, и ты ей...
-- Где?.. Кайф?.. -- ничего не понимала Ирина.
-- Где-где... В пи... Ладно, -- выглянула из-за угла. -- О, контролерша метется! Значит, усекли тебя. Или с вышки, или из операторской... Нет, не с вышки. Тогда б этот хрен сигнальной ракетой долбанул...
-- А ты... ты пьяна, -- вдруг уловила запах спиртного Ирина.
-- Ну и что? -- удивилась Ольга. -- Я ж у Спицы на торжестве гуляла...
-- Теперь тебя засекут, -- испугалась за нее Ирина.
-- А вот фиг им! -- свернула кукиш Ольга и, выглянув из-за угла, показала его бегущей к сетке контролерше. Показала, явно понимая, что та, в полосе света, этого жеста из тьмы просто не заметит. -- У меня выручалка есть. Все, чешем отсюда! -- Потащила она Ирину за руку.
Перебежав из тени школы в тень жилкорпуса, они пронеслись вдоль стены, и по пути Ольга прокричала несколько советов:
-- Подошвы тапок промой, волосы разлохмать, фуфайкой проведи по фуфайкам отряда на вешалке и засунь свою вглубь, чтоб это... не выделялась...
Взлетели, перепрыгивая через ступеньки, на третий этаж. Спящее царство встретило их тишиной. И даже чей-то заполошный бред, чье-то бормотание казались частью тишины.
-- Беги в умывальник... Тапки, -- напомнила Ольга, а сама почему-то бросилась в глубь их спального помещения.
14
-- Отряд, подъем! Всем строиться на центральном проходе! -одновременно со светом ворвался в комнату грубый мужской голос.
-- А что: уже утро?
-- Ой, девочки, мужчина!
-- Ничего не надевать, строиться в ночных рубашках! -- еще суровее стал тот же голос.
-- А что: порнофильм снимать будут?
-- Ага -- со стриптизом...
-- Я сказал: в ночнушках!
-- Товарищи, полчетвертого ночи! Какой может быть подъем?!
-- Ой, девочки, что-то стряслось!
-- Хватит скулить! -- расхаживал вдоль коек маленький подполковник-режимщик с разъяренным лицом.
-- Быстрее стройтесь, девочки! -- умоляющим, срывающимся голосом призывала Артюхова.
Меленькие цветочки, бабочки, горошины, черточки, завитушки на ночных рубашках наконец-то слились в одну длинную, метров пятнадцать, картину. Ее фон был где-то белее, где-то серее, а сверху, над фоном, вертелись, зевали, шушукались, куняли девичьи головки.
-- Все?! -- чуть ли не строевым шагом мерял комнату подполковник.
Его подняли пять минут назад из теплой постели, в голове мутило после вечерней попойки, и ему меньше всего сейчас хотелось находиться в вертикальном положении, когда пол почему-то едет вбок, а вращение родной планеты наиболее заметно.
-- Ну что: все? -- ожег он перегаром Артюхову.
-- Так точно, -- наконец закончила она проверку и протянула книгу со списком отряда.
-- Зачем она мне? -- раздраженно оттолкнул книгу подполковник и повернулся к контролерше: -- Что говорил оператор?
-- Цифра "три". Извиняюсь, он заметил, что на фуфайке воспитанницы, совершавшей попытку побега, была хорошо видна троечка, -- выписала в воздухе цифру усиком антенны контролерша.