А вот русский морской врач А. Бахерах в 1786 году в специальном трактате "Практическое рассуждение о цинготной болезни" высказал мысль, что "цинга сама по себе никак не прилипчива" и появляется лишь тогда, когда "пища бывает долгое время употребляема без всяких трав или произрастаний, без капусты, различных кореньев, репы и земляных яблок".
В середине XVII века морским врачам удалось установить, что цинги можно избежать, если к обычной пище регулярно добавлять свежие овощи, фрукты или просто их соки. А в 1803 году после опытов хирурга Джемса Линда на кораблях британского флота в качестве средства против цинги стали с успехом использовать лимонный сок.
Но должен сказать, что судьба сыграла с этим отличным противоцинготным средством злую шутку. В 1860 году Британское адмиралтейство получило от торговых компаний большую партию лимонов. И хотя морякам регулярно выдавали выжатый из них сок, цинга снова подняла голову, и престиж лимонов был надолго подорван. Лишь впоследствии оказалось, что купцы поставили британскому флоту не вест-индские, как обычно, лимоны, богатые аскорбиновой кислотой, а средиземноморские, в которых витамина было ничтожное количество, и прежняя норма сока не могла предотвратить заболевание.
В 1880 году русский физиолог Николай Иванович Лунин в своей диссертации "О значении неорганических солей для питания животных" впервые доказал, что организму помимо белков, жиров, углеводов и минеральных солей также крайне необходимы какие-то особые вещества. Тридцать лет спустя польскому биохимику Функу удалось получить из рисовых отрубей вещество, которое спасало от гибели голубей заболевших невритом. Это вещество Функ назвал витамином. Первая половина этого слова - "вита" значит по-латыни "жизнь". Аминами называют вещества, которые образуются при замещении атомов водорода в аммиаке углеводородными группами. Короче говоря, витамин значило "амины жизни". Семейство витаминов быстро пополнялось. Их стали обозначать буквами латинского алфавита - А, В, Д, Е, Р и т. д. Что же касается цинги, то вскоре было установлено, что в ней повинно отсутствие в пище вещества, названного по предложению французского профессора Дремманда витамином "С". В 1928 году венгерский ученый Сцент Дьорди выделил этот витамин из листьев капусты и назвал его аскорбиновой кислотой, т. е. кислотой против скорбута. В 1933-1934 годах ученые установили ее химическую структуру, а затем и синтезировали искусственным путем. Витамин "С" играет важнейшую роль в жизнедеятельности организма. Он участвует в окислительных и восстановительных процессах, регулирует деятельность многих органов. Но, к сожалению, природа устроила так, что человек - единственное, если не считать морскую свинку, млекопитающее, организм которого не может производить аскорбиновую кислоту, и ее приходится регулярно вводить с пищей.
Обычно аскорбиновую кислоту мы получаем с овощами, фруктами и прочей зеленью. В некоторых из них, например в петрушке, репе, хрене, зеленом луке, содержится примерно 100-150 миллиграммов аскорбинки в ста граммах. Но особенно щедро природа наградила аскорбиновой кислотой шиповник. Например, в ста граммах сухого шиповника витамина "С" почти 1500 миллиграммов.
Правда, встречаются среди растений настоящие рекордсмены по части витамина "С". Есть такая вест-индская вишня мальпигия пуницифолия. Так вот, в ее зеленых плодах содержится более трех тысяч миллиграммов витамина "С". Впрочем, это уже лирика. К сожалению, наши сухофрукты и сухоовощи напрочь лишены аскорбинки. Да и в замороженной рыбе и оленине тоже едва 10 миллиграммов наберется.
– А что же ты, доктор, про картошку молчишь? Сколько я читал книг арктических путешественников, все ее наперебой расхваливают как наипервейшее средство от цинги. А Джек Лондон? Помнишь его рассказ "Ошибка господа бога"? Так ведь Смок и Малыш с помощью свежей картошки целый поселок от смерти спасли, - сказал Яковлев.
– Знаешь, Гурий, я думаю, Лондон малость преувеличил чудодейственные свойства картошки. Ведь в ней аскорбинки не больше десяти - пятнадцати миллиграммов. А вот настой хвои, которым они отпаивали заболевших цингой, это действительно целебное средство. В хвое сосны, пихты, ели аскорбиновой кислоты не менее двухсот миллиграммов.
– А как ты, Виталий, смотришь на арктические травки? - спросил Щетинин. - Помню, нам доктор на зимовке давал для профилактики цинги ложечную траву. Она повсюду в тундре встречается.
– И правильно делал, если таблеток не было. Кстати, помимо ложечной травы, которую еще называют арктическим хреном, витамин "С" имеется и в щавеле, и в дуднике, и в луке-скороде, да и в других арктических растениях. Пожалуй, особенно много его в листиках карликовой осины и ивы.
Я так увлекся, что, если бы не деликатное покашливание Сомова, лекция грозила бы затянуться до ужина.
– Итак, заканчиваю, - сказал я, посмотрев на часы. - Сколько же человеку требуется витамина "С", чтобы не заболеть цингой? В обычных условиях достаточно пятидесяти - семидесяти миллиграммов. Но в Арктике, как полагают специалисты, нужно не менее ста пятидесяти, а то и двухсот миллиграммов аскорбинки ежедневно. Так что, друзья мои, смиритесь и ешьте витамины. Вкусно, питательно, полезно.
Глава 3. НОВАЯ КАЮТ-КОМПАНИЯ
Палатка кают-компании, восемь месяцев служившая верой и правдой, окончательно обветшала. Солнце и дождь, ветер и снег доконали ее. Газовые плитки, паяльные лампы и новые примусы - ничто не помогало: тепло уходило, как вода через сито. Почерневшая, закопченная бязь внутреннего полога провисла под тяжестью льда, скопившегося между ним и наружным тентом. Грязные языки наледи высоко поднялись по стенкам. Попытка утеплить палатку, обложив ее снегом, потерпела неудачу. От кухонного чада, запаха пропана и бензина стало нечем дышать, слезились глаза и першило в горле. Теперь никто не задерживался в кают-компании после ужина. Наскоро перекусив, все торопились разойтись по домам.
В один из вечеров, когда за стенами бушевала пурга и в кают-компании было как-то особенно холодно и неуютно, Сомов сказал, задумчиво постукивая мундштуком папиросы:
– А что, Макарыч, может, попытаемся для кают-компании использовать фюзеляж самолета?
– Не дотянем, - сказал Никитин. - От самолета до лагеря, наверное, километра полтора, а то и больше. Весит он тонн двадцать, не меньше. Наших одиннадцати человечьих и трех собачьих сил маловато.
– А почему двадцать тонн? - живо отозвался Комаров. - Хвост и плоскости можно отрубить.
– И сколько же он тогда будет весить?
– Тонн восемь, но зато кают-компания будет классная. А доктору камбуз оборудуем, - загорелся идеей Комаров.
– Тогда, Михаил Семенович, зови весь народ в кают-компанию.
– Ну как? Сделаем? - спросил Сомов, когда все собрались.
Предложение Сомова было единодушно поддержано, и, не откладывая дело в долгий ящик, все, кроме вахтенного радиста, отправились к месту, где лежал разбитый самолет.
Ветер, налетая порывами, швырял в лицо горсти колючего снега. Тучи низко нависли над застывшим океаном. И лишь далеко во мраке сверкала звездочка фонаря на радиомачте. Дорога казалась бесконечной, какой всегда бывает невидимая ночная дорога. Только пес Ропак, всеобщий баловень и любимец, радостно носился вокруг нас.
За невысокой грудой торосов мы увидели смутные очертания самолетных останков. Грустно было смотреть на эту безжизненную груду металла, полузасыпанную снегом. Самолет лежал чуть на боку. От страшного удара о лед правый мотор оторвался, откатившись далеко в торосы. Край крыла обломился, и из него торчали погнутые нервюры.
– Да, печальный видок, - сказал Щетинин, тщетно пытаясь прикурить на ветру. - Боюсь, не по плечу нам работа. Силенок больно маловато.
– Что это ты, Ефремыч, расскрипелся? - сказал Дмитриев. - Вот иди послушай, как тут Зяма расписывает, прямо душа радуется.
– А почему бы и не помечтать? - сказал Гудкович весело. - Еще такую кают-компанию построим, что любо-дорого... Затянем стены брезентом, проведем электричество, радио, развесим картинки из журналов, разведем примуса, и доктор сварит грог. А? Красотища!
– Чего травите. Работать надо, - сказал Комаров, уже обследовавший самолет со всех сторон.
– Перво-наперво, Михал Михалыч, надо выгрести снег из фюзеляжа. Его там видимо-невидимо.
Мы взялись за лопаты, а Сомов, Комаров и Никитин, вооружившись топорами, полезли на плоскости. Удержаться на обледеневшем металле оказалось не простым делом. Пришлось стать на четвереньки. Сомов поправил сползший на глаза капюшон и, размахнувшись, ударил топором у основания крыла. Глухо звякнув, лезвие вонзилось в дюраль. Меховые куртки стесняли движения, топоры быстро тупились. Было уже далеко за полночь, а плоскость была разрублена едва до половины. Все выбились из сил. Несколько дней подряд каждую свободную минуту посвящали самолету. Наконец, когда обе плоскости и хвост оказались на снегу, все радостно вздохнули. Впрочем, наша радость была преждевременной. Настоящая работа была еще впереди.
Утром 17 ноября, подкрепившись горячим какао и получив для поддержания сил по плитке шоколада, все отправились к самолету. В лагере остался только дежурный, чтобы в случае подвижки льда было кому подать сигнал тревоги.
Для начала надо было вытащить фюзеляж из сугроба на твердый наст. Очистив путь от ропаков и бугров, засыпав ямы, разровняв мешавшие сугробы, все заняли заранее распределенные места: двое у хвоста, остальные вдоль самолета. Но как мы ни старались, как ни тужились, фюзеляж словно врос в сугроб. Попытка за попыткой - и все безрезультатно. Было отчего прийти в отчаяние. И вдруг, о радость, не выдержав натиска, махина скрипнула и нехотя сдвинулась с места. Сантиметр за сантиметром выползал фюзеляж из цепких объятий сугроба.
Однако трудности только начинались, и где-то в глубине души шевелилось сомнение: хватит ли у нас сил перетащить самолет к лагерю через сугробы и торосы? Вспыхнул фонарик, и луч его заскользил по лицам, выхватывая из темноты то заиндевевшую бровь, то поседевшую от изморози бороду, то поблескивающие из-под капюшона глаза. Брошенная на снег папироска рассыпалась веером искр. Ветер подхватил их и унес за сугробы.
Отдохнув, мы с новым упорством принялись за работу, но сил наших было явно маловато. После многих часов работы проделанный нами путь не превышал каких-то жалких пятнадцати метров. Скептики тут же подсчитали, что с такими темпами нам хватит дела на три с половиной месяца. Мы долго ломали себе голову, что предпринять.
– Эврика! - вдруг воскликнул Гудкович. - Давайте поставим носовую часть фюзеляжа на нарты. А за хвост будем толкать.
До чего же все гениально просто! Как ни хотелось нам немедленно на практике проверить Зямину идею, наши силы иссякли. Штурм пришлось отложить до завтра.
18 ноября, наскоро позавтракав, Комаров и Курко притащили с запасного склада в мастерскую длинные чукотские нарты. Все деревянные детали рамы были тщательно связаны сыромятными ремнями и медной проволокой, каждый копыл укреплен в гнезде. Для проверки прочности нарты пару раз приподняли и бросили на пол. Довольные результатом своей работы, "ремонтники" вытянули нарты на улицу, и Курко, вооружившись старым полотенцем и кастрюлей с водой, принялся "войдать" полозья. Намочит полотенце, проведет им по стальной набивке полоза, а тридцатипятиградусный мороз мигом превращает водяную пленку в ледяную пластинку. Вскоре слой льда достиг нужной толщины, и оба мастера согласились, что "все в ажуре"
И вот снова и снова мы безуспешно пытались поставить нос фюзеляжа на нарты. Сколько же тонн в этой махине? Даже если всего восемь, то на каждого из нас приходится почти тысяча килограммов. Не многовато ли? Наконец еще одна попытка. Кажется, мышцы вот-вот лопнут от напряжения. Но на этот раз удалось подсунуть нарты под нос фюзеляжа. Они скрипят под тяжестью груза, но выдерживают. Перекур... Мы впрягаемся в постромки и под команду Мих-Миха "Раз-два, взяли!" - тянем что есть мочи. Сердце колотится, как овечий хвост, несмотря на тридцатипятиградусный мороз, по лицу катятся горячие струйки, спина взмокла от пота, ноги увязают в снегу.
– Еще раз взяли!
Нарты чуть шевельнулись. Мы напрягли силы, и вот нарты стронулись с места и все быстрее заскользили по насту. Единым махом мы преодолели метров тридцать и, задыхаясь, обессиленные, повалились на снег.
Двое суток продолжалась эта адская работа. У меня не было весов, но, наверное, мы потеряли в весе килограммов по шесть.
Как понятны сейчас слова, сказанные некогда Руалом Амундсеном: "Первое условие, чтобы быть полярным исследователем, - это здоровое и закаленное тело... Всеми моими удачами я обязан главным образом тщательной тренировке моего тела, а также суровым годам учения, предшествовавшим моему знакомству с действительностью полярной пустыни".
Наконец в последнем усилии мы притащили фюзеляж к центру лагеря и втолкнули зеленую дюралевую сигару в глубокий котлован, вырытый до самого льда по соседству с кают-компанией.
Рассевшись вокруг, мы с каким-то недоверчивым удивлением разглядывали убегающие в темноту две глубокие колеи, оставленные полозьями. Вооружившись лопатами, мы принялись забрасывать самолет снегом, пока усилившийся ветер, перешедший в пургу, не разогнал нас по домам. Но ненадолго. У радистов ветром повалило мачту, и они прибежали за помощью. Едва передвигая ноги от усталости, мы поплелись к радиопалатке. Мачта лежала на снегу. Придерживая мачту за стальные тросы-растяжки, радисты осторожно приподняли ее длинный гнущийся ствол, но тут Курко поскользнулся, и мачта, вырвавшись из рук, согнулась и, звонко треснув, обломилась в самой середине. Ее конец, увенчанный фонарем, воткнулся в снег. На вторую попытку сил уже не хватило, и радисты смирились с перспективой работать пока на одной мачте.
Почти весь конец ноября мы были загружены подготовкой лагеря к зиме: строили стеллажи для продуктов, утепляли палатки, возводили снеговые павильоны. Гидрологам потребовалась вторая лунка для проведения очередной серии океанологических наблюдений, и они целыми сутками долбили пешнями неподатливый, крепкий, как бетон, лед. А тут еще Комаров захворал.
В результате благоустройство новой кают-компании затянулось до середины декабря. Наконец фирма "Комаров и сыновья" изготовила великолепный овальный стол. Ящики с пятнадцатисуточными пайками, служившие стульями в течение многих месяцев, заменили скамьями. Дни напролет из фюзеляжа неслись дробный стук молотков и визжание пилы. Торжественный день открытия кают-компании приближался. Дюралевые стены, разрисованные инеем, Яковлев с Петровым обтянули плотной зеленой тканью. Толстый брезентовый полог, обшитый слоем портяночного сукна, разделил грузовую кабину самолета на две половины. Сразу стало "морально" тепло.
Но особенно хорош камбуз. Он разместился в штурманской рубке. Тут комаровский талант рукодела проявился во всем блеске. На штурманском столике Комаров укрепил обе газовые плитки, слева установил заново сколоченный стол, покрытый толстой фанерой. А под столом висели всевозможные полки - для чистой посуды, столовых приборов, крючки для шумовок и половников, шкафчик для специй. Газовый баллон исчез за переборкой в пилотской. Теперь мне не надо было каждый раз расчищать снег, чтобы попасть на камбуз. Вход был закрыт обычной дверью.
Повару для удобства Комаров сколотил пару высоких табуреток - о них я мечтал два с лишним месяца.
Однако оставалось последнее "но": как и чем обогреть эту дюралевую махину? Пока сообща решалась эта немаловажная проблема, я занялся обустройством своего нового обиталища. Уложил миски в стеллаж, расставил банки со специями, отчистил газовые плиты от жира и копоти, покрывавших их толстым слоем. Наведя порядок, я включил все четыре конфорки и, усевшись на новую табуретку, блаженно вытянул ноги.
И вдруг меня словно осенило! "Самолет! Это ведь тот самый Си-47 с бортовым номером Н-369, который я не забуду всю свою жизнь. Ведь с этой машины я с Андрюшей Медведевым полтора года назад прыгал с парашютом на Северный полюс. Как это до сих пор не пришло мне в голову? Ну штучки выкидывает судьба с человеком! Оказаться в роли повара на кухне, в которую превратилась эта прекрасная, гордая машина!"
Глава 4. ПРЕДЛОЖЕНИЕ
8 декабря
Курко появился в кают-компании перед самым ужином. Я едва успел наложить в миски аппетитный омлет из яичного порошка с беконом и жареным луком, когда Костя возник на пороге и молча положил на стол перед Сомовым радиограмму. В этом не было ничего особенно необычного, но меня что-то сразу насторожило. То ли выражение лица, показавшееся нарочито многозначительным, то ли сбитая второпях на затылок его старая, вытертая пыжиковая шапка с одним опущенным ухом.
Сомов прочел радиограмму, поднял глаза и, словно изучая, обвел взглядом сидящих за столом.
– Так вот какие дела, друзья мои, - начал он. - Руководство Главсевморпути приняло решение продлить работу нашей станции еще на один год.
Все впились глазами в Сомова, понимая, что это лишь присказка, а сказка еще впереди. И мы не ошиблись.
– Необходимо сохранить преемственность в работе, - продолжал он, - и требуется несколько добровольцев для работы еще на год. Пусть об этом каждый серьезно подумает. Торопиться не надо. Дело, сами понимаете, ответственное и нелегкое. Все устали, намучались. Но кому-то остаться все равно придется, раз для дела необходимо. В общем, тех, кто согласен продолжать дрейф, жду завтра утром.