Илья Дмитриевич кружит по комнате и декламирует строки Эльзе Артуровне. Она его первый критик и лучший редактор – так она говорит.
«Предсмертье длится от мгновений до минут – удушье сотрясает члены, стопы сводит и выделяет пену на губах. Ущерб дыханья, сердца немота, бессилье мозга, тусклость роговицы…»
– Неплохо, – говорит Эльза Артуровна. – Но режет слух «взаимодействие трупа». Лишний слог.
Илья Дмитриевич все равно доволен, он веселится и потрясает тощей стопкой листов:
– Значит, завтра в издательство, будем Виноградову охмурять…
Но лучше бы он молчал и про «охмурять», и тем более про Виноградову.
Эльза Артуровна всегда начеку:
– Ебал?
– Элечка! – запоздало спохватывается Илья Дмитриевич.
– Скотина!
Надо сказать, перевод не одобряют, и Илья Дмитриевич снова до полуночи бубнит, цокая клавиатурой.
«Янтарный камень, натерев о шкуру, прикладывали к умершему – тщетно. Из морских глубин отважный перс-ныряльщик нам добыл медузу, жалящую молнией в хвосте. И вдруг, о чудо, бездыханный раб, ударенный глубинным громовержцем, вдруг ожил, распахнул глаза и засипел, с усильем воздух втягивая горлом».
– Заткнись, скотина! – взывает из соседней комнаты Эльза Артуровна. – Я не могу заснуть!
Когда-то они не разговаривали неделю. Их брак вообще оказался под угрозой. Но это было не из-за женщины. Эльза Артуровна добивалась у Ильи Дмитриевича, на что похожа ее пизда. Предыдущие мужчины находили удивительно поэтические и добрые сравнения. Простодушный и в общем-то наблюдательный Илья Дмитриевич сказал, что пизда Эльзы Артуровны похожа на тряпку.
Эльза Артуровна чудовищно обиделась. Она кричала Илье Дмитриевичу: «Сволочь с кривым хуем!» Действительно, член Ильи Дмитриевича изгибался в сторону.
«У тебя хуй на клюшку похож! Понял?! Клюшка! Клюшка! Ларионов пас Касатонову! Скотина!»
Но и эта ссора поросла быльем.
Илья Дмитриевич как провинившийся всегда мирится первым. Эльза Артуровна его прощает, но весь следующий день у нее нет влечения. Илья Дмитриевич понуро ходит вокруг Эльзы Артуровны, подступает с объятиями и поцелуями.
– Отстань, Илья, мне все сейчас неприятно.
– Почему? – угодливо спрашивает Илья Дмитриевич.
– Ехала в метро, какой-то старик харкнул в отверстие между поездом и платформой, а в маршрутке мальчик полчаса ковырял в носу. Двумя указательными пальцами в одной ноздре, представляешь? Меня чуть не стошнило…
Эльза Артуровна досрочно прощает Илью Дмитриевича, если его нужно усадить за работу. Эльза Артуровна сама ленится печатать, и Илья Дмитриевич у нее вместо машинистки.
– Таким образом, – металлически диктует Эльза Артуровна, – метафоризация термина «власть» в русском фольклоре через символику ряда суперобъектов, выполняющих функцию доминирования, происходит без отрыва от матрицы матриархата, определяя как функцию власти, так и поведенческую норму взаимоотношения с ней – Город, Океан, Тотемный Зверь. Цитата: «А и город Русалим, городам всем мать»; «А и Океан-море, всем морям мать»; «А и рыба Тит, всем рыбам мать».
– Эля, может, тебе полезно будет, – загорается Илья Дмитриевич. – Как тебе мысль, что и дискредитация власти происходит через женскую символику – те же материнские символы. А? Демонстрация вторичных половых признаков в контексте имеет деструктивную установку. Символ Французской революции – женщина с оголенной грудью. – Он по-собачьи роет залежи своих бумаг. – У моей студентки реферат был, там тебе цитатка, как раз в тему будет. И опять-таки, из фольклора – песня о взятии Казани «Как государь-царь Казань город брал»: «Татарки, казанки, на стене оне стояли, на стене оне стояли, подолы задирали: „Вот те, государь-царь, Казань-город взять!“»
– Студентка? Половые признаки?! – у Эльзы Артуровны дрожат щеки.
– Эля! – стонет Илья Дмитриевич. – Ну что ты опять себе напридумывала!?
– Ебал?! – кричит она уже из другой комнаты. – Скотина! И ведь нашел же подходящий момент! Ты хоть понимаешь, что перебил хребет вдохновению? Я теперь не могу работать!
Илья Дмитриевич вяло божится, что студентку он не ебал. Эльза Артуровна не верит, но цитату про «город Казань» тем не менее принимает.
После делового примирения Эльза Артуровна уходит на кухню варить себе кофе.
Илья Дмитриевич, пользуясь затишьем, присаживается к телевизору и смотрит подвернувшийся фильм.
Как на беду, Эльза Артуровна заходит в комнату, когда героиню на экране угораздило обнажиться. Эльза Артуровна горько усмехается своему чутью и садится рядом.
Обманутый показным дружелюбием Илья Дмитриевич теряет бдительность и, как птичка, склоняет голову набок, вслед за падающими на кровать событиями фильма.
– Если у тебя хуй встал… – грозно подает голос Эльза Артуровна.
– Не встал, честное слово, – испуганно говорит Илья Дмитриевич и, как девочка, сжимает ноги.
– Покажи, – приказывает Эльза Артуровна.
Илья Дмитриевич покорно приспускает штаны и трусы.
– Встал, – с полувзгляда брезгливо констатирует Эльза Артуровна. – Скотина!
Илья Дмитриевич подтягивает штаны и, чуть потоптавшись перед телевизором, бежит за Эльзой Артуровной на кухню извиняться. Неизвестно за что.
Нагант
– В юном месяце апг’еле в стаг’ом паг’ке тает снег, и кг’ылатые качели начинают свой г’азбег. Позабыто все на свете, сег’дце замег’ло в гг’уди… Пг’елесть! Как игг’ушечный пожаг’ник в бог’довой каске. Так… и уг’ина осталась… Фу, соленая! Мало пьешь, солей много в ог’ганизме, вг’едно для здог’овья… Так пг’иятно? Как лучше, с языком или без?.. Быстг’ее?.. Ах ты хитг’юга! Кого я сейчас побью?! Затаился. Паг’тизан! А спег’ма-то как бг’ызнула, мамочки! Будто из кита. Тебе хог’ошо? Доволен?
Я отвернулся к стене и оглушительно зарыдал, вздрагивая по-собачьи животом. Живот у меня белый и мягкий, поросший рыженькой елочкой от пупка к лобку.
– Ты такой стг’астный! Я впег’вые встг’ечаю мужчину, котог’ый бы от ог’газма заплакал…
Я, лежа на боку, отчаянно взмахивал ресницами, чтобы слезы лучше выпрыскивались. Точно клоунские, брызги долетали до стены, повисали на ней и быстрыми змеистыми тропами утекали под кровать.
– Пг’ости. Я, дуг’а, что-то не то сказала, да? Ты обиделся? – она опрокинула меня на спину.
Мое неожиданное лицо раскрылось, как упавшая книга.
– Ты что-то не договаг’иваешь. У тебя пг’облема?.. Я же все вижу!
Я часто замотал головой, будто вытряхивал из ушей речную влагу.
– Не вг’и, посмотг’и мне в глаза… – она раскидывала надо мной сети картавого гипноза, жарко придыхая старым водопроводом.
Я втянул ноздри. Нос сделался костистый, словно я вобрал смерть.
– Что такое? – она поднесла к лицу сложенную намордником ладонь, подышала в нее. – Пахнет, между пг’очим, твоей спег’мой. Тебе пг’отивен твой же белок? Нет? Тогда не кг’ивись. Тебе сколько лет?
Мне было двадцать девять.
– Совсем еще мальчик.
– Перестань, – утер слезы, – я взрослый дядька…
– Мужчина до тг’идцати пяти лет – мальчик. Ну, так что, – она покачивалась, – будешь г’ассказывать?
Постороннему, в общем-то, человеку. Разве можно доверять такое?
– Говог’и же! – приказала она голосом медиума. – Говог’и! – властно просияла чернотой из-под косматых бровей.
Нет же, нет! Моя голова каталась по подушке, как от пощечин.
– Нагант! – я сказал.
* * *Знаю, что произойдет. Указательный палец правой руки осуществит нажатие на спусковой крючок. Повернется барабан. Курок ударит по капсюлю патрона. В тысячную долю секунды порох перейдет в газообразное состояние, заключенный в ограниченное пространство гильзы, создаст давление в легион атмосфер.
Пуля при своем движении по каналу ствола вытолкнет имеющийся в нем воздух, который выжжет на коже моего виска два сатурновых кольца дульного среза. Пуля войдет в голову согласно намеченным контурам. Для начала завернет вглубь края отверстия. Скользя по периметру раны, избавится от оружейной смазки, будто вытрет ноги перед входом. Пробьет мягкую височную кость, сформирует в ней круглое отверстие, соответст вующее калибру. В моем случае – 7,62 мм. Мозговое вещество вследствие ударной волны разрушит противоположную стенку черепа, до того как пуля коснется ее…
Бедно! Тщетны попытки кустаря на желтой височной кости запечатлеть многообразие выстрела в упор. Оно способно уместиться только на всем теле. Достаточно прижать к нему ствол. Горючий воздух выбьет на покрове шелковом, хлопковом, шерстяном, кожаном свое тавро. Пуля свинцовым кротом выроет лаз. Газовый хвост крестообразно разорвет одежду, прижжет отслоившийся эпителий раны к стволу.
Проходя через ткани различной мышечной вязкости, пуля, как прилежный рейсовый автобус, подберет частички органов, через которые лежит ее путь. Так, в сердце можно обнаружить микроклочки одежды и реберное крошево. Если стрелять снизу вверх, из-под живота, то в легких, вероятно, были бы горькие лоскутки печени.
Выстрел в упор часто заканчивается ранением навылет. Достигнув границы организма, пуля месяцевидно разрывает кожу. Красный Крест на входе и Красный Полумесяц на выходе – их союз более реален, чем иллюзорный комитет врачей в Женеве.
Интересно, успею ли я услышать грохот выстрела?
* * *Во-первых, не наган, а нагант! Оригинал бельгийского производства удовлетворит всех любопытствующих: L. Nagant. Это полукругом выбито на корпусе возле рукоятки.
Россия, не церемонящаяся с немецким транскрибированием, превращающим Хайнриха Хайне в Генриха Гейне, уважила французское произношение и акустически не исковеркала фамилию. Револьвер, носящий имя своего создателя Леона Nagant, вроде бы правильно обворован на последнюю букву – наган. Думается, для того чтобы вольготнее рифмовать его с хулиганом, жиганом и атаманом. Но подлинное его имя – нагант.
У современного литератора плешивый персонаж «выдвигает барабан вбок» и произносит: «Черт бы взял эти тульские наганы, никогда нельзя на них полагаться…»
Смеюсь и плачу. Хочу кричать, но закусываю крик рукавом. Ползу, грохоча гулкими коленями, в угол, где бабка икону оставила. Туда, к ней, к матушке заступнице, святой Фотине, смуглолицей самаритянке, в колодце Иисуса узревшей и за это в том же колодце утопленной! Хоть ты им скажи, что в наганте барабан не откидывается в сторону! Характерный признак системы – ствол с поворотным устройством – трубкой, в которую вмонтирован шомпол для поочередного извлечения стреляных гильз!
Впрочем, если быть точным, модель наганта 1910 года, созданного на основе образца 1895 года, действительно имела барабан, откидывающийся только вправо, а не влево, как на револьверах кольт или смит-вессон. Будто под левшу его сконструировали.
Когда читал роман, хотел верить – имеют в виду модель 1910 года. Но не производили тульские оружейники наганта с откидывающимся барабаном! Не ведал автор, о чем писал!
Что уж говорить про остальных граждан… Общество знает о наганте не больше, чем о поэтическом продукте в белой футболке и кепке: «Знак ГТО на груди у него, больше не знают о нем ничего».
И патроны у них вставлены в гнезда барабана!
В револьверном барабане нет гнезд! Гнезда есть у птиц, а в револьвере – камóры. В наганте семь камор.
И лучше бы мне не знать об этом, жить эдаким беззаботным поленцем с длинным носом, без всяких каморок папы Леона Наганта.
* * *Вначале продал подмосковную дачу. Двухэтажная, она впечатляла цветочным великолепием, кирпичной основательностью и легким запахом плесени, после города еще принимаемым за деревенскую свежесть.
В один из приездов, уже на обратном пути, подходя к железнодорожной станции, оглянулся – где-то моя дача? Смерил глазами километр, делающий из телевизионной антенны на крыше канцелярскую скрепку, и сказал себе: «Продай, пока не поздно. Этому нужен хозяин».
Я умножил мои годовые расходы с прицелом на четверть века – страховался – и получил желаемую стоимость. Через маклерскую контору дал объявление. Они нашли такого покупателя, в очках. Типичный земский врач Антон Чехов, только разбогатевший на пластических операциях. Он тоже всего боялся. Взаимный страх сблизил нас.
Мы посетили дачу. Маклер усердно помогал, до небес возносил добротную ее начинку: камин, газовую печку, мебель, настенные часы, огородный инструмент и прочий нужный хлам.
Венчающим украшением оказалась милая библиотечка: фантастика с церковной позолотой на потрепанных корешках, оранжевые, как апельсины, томики Майн Рида – Кампф подразумевался. Покупатель согласился и на внутреннее убранство.
Славный врач чеховской бородкой не симулировал порядочность – сделка прошла отлично. Не забыть лишь волнения, с которым принимал деньги. Точно младенца-сына я держал в руках мое благополучие на двадцать пять лет вперед, такое хрупкое, слабенькое, розово-кричащее. Его можно было лишиться в любую минуту.
Выручку я сокрыл с изощренностью Кощея: деньги в кульке, кулек в огнеупорной ткани, ткань в стальной коробке под паркетиной, прижатой громоздкой ступней векового шкафа.
Укрепил двери, поменял замки и старался поменьше отлучаться из дому. И, несмотря на это, чувствовал, что богатство нуждается в стороже, вооруженном не только ушастой шапкой и колотушкой, но и верной берданкой.
Желание владеть оружием окуклилось. Кокон зрел в трупной почве криминальных сводок. Уже ночами виделся грядущий продавец, такой усатый бедолага прапор, козыряющий от робости даже собственной тени, голодных детишек ради, готовый дешево уступить складские излишки…
* * *Продавец разложил на белой фланельке свой убогий тройной ассортимент. Слева направо.
Номер первый – пистолет системы Макарова, год выпуска неизвестен, общая длина 160 мм, длина ствола 93 мм, вес 730 граммов, калибр 9 мм, в магазине восемь патронов. Условная цена – четыреста долларов.
Номер второй – пистолет системы Токарева: 1942 год, общая длина 195 мм, длина ствола 116 мм, калибр 7,62 мм, вес 850 граммов, магазин – восемь патронов. Условная цена – триста пятьдесят долларов.
И номер три. Счастливый лот. Третий брат. Добродушный фартовый дурачок. Как в русских сказках с хорошим концом. Револьвер системы нагант. Тула, 1936 год, общая длина 234 мм, длина ствола 114 мм, калибр 7,62 мм, вес 750 граммов, барабан на семь зарядов. Условная цена – двести семьдесят долларов.
Считать-то надо было справа налево. Тогда бы я был жив.
– Наган, – сказал продавец. – Со склада. Целка.
С этими словами расторопного купчины попытался эффектно крутануть ребром ладони барабан. Товар предал его – барабан не зажужжал, не завертелся.
В смятении он бросил нагант обратно на фланельку…
Ах, этот давний спор: что лучше? Револьвер неприхотлив, прост в конструкции, всегда готов к стрельбе. Не нуждается в предохранителе. Но! Меньшее число зарядов по сравнению с пистолетами.
Впрочем, браунинг 1900 года, калибр 7,65 мм и знаменитый американский кольт, модель 1911А1, калибр 11,43 мм, насчитывали в магазине также семь патронов – как и в револьвере нагант. А что говорить о карманных пистолетиках, имевших всего шесть патронов в магазине… Шесть, как в стандартном револьвере.
Но, по большому счету, разница в один-два патрона ничего не значит. Скорость перезаряжания – вот он, серьезный недостаток револьверов. Снарядить барабан или вставить новый магазин? Минута или пять секунд? И револьверы, конечно, не так скорострельны, как автоматические пистолеты. Мускульные затраты на каждый выстрел отнимают драгоценное время…
Продáвец взялся за «токарева»:
– Ствол чистый, не сомневайся.
Наученный прежним неудачным трюком, выкрутасов с пистолетом не устраивал. Подержал да на место положил. Испачканные в оружейной смазке пальцы детским движеньем вытер о штанину.
– Возьми, братец, «макаров», – сказал продáвец, – к нему патронов завались. И достать их легко.
– Так он у тебя, братец, самый дорогой, – отвечаю.
– Бери наган, он подешевле остальных. За двести пятьдесят отдам.
А у меня в голове будто все оружейные отцы-основатели – Коровин, Дегтярев, Воеводин, Стечкин – разом запели:
Я молчу. Он собирается.
Вначале прячет пистолет системы Макарова. Тряпкой запеленал, и в портфель.
А я тоскливым песьим взглядом провожаю.
Потом пистолет системы Токарева, 1942 года.
Папа мой в сорок втором родился. Купить второго отца?
Если ты стар, пистолет, будь мне батюшкой, если млад, будь мне братом названым…
Не успел, завернули в тряпочку, спрятали.
Дрогнули мембраны, заговорил голос священной войны – незримый диктор Левитан: «Благодаря исключительным боевым качествам револьвер системы наган производился даже когда на вооружение в Красную Армию стал поступать с 1933 года автоматический пистолет системы Токарева – ТТ».
Продавец потянулся за нагантом. Тряпичная пеленка наготове.
«Покупай! Уйдет ведь!» – отчаянно крикнул Левитан прокуренным шоферским голосом и по-змеиному выполз из хриплой шкуры свежим пионерским дискантом: «Есть пули в нагане и надо успеть сразиться с врагами и песню допеть!»
Юный мститель белокурый послал в бандитскую грудь пулю. Калибр 7,62 мм. Начальная скорость двести семьдесят метров в секунду.
– А он точно исправен? Мало ли, сколько лет на складе пролежал.
Продáвец приволок ведро из голубой жести – в нем песок вперемешку с опилками. Поставил под ведро деревянный брус. Включил музыку. Из колонок грянули барабаны. Гитары загудели, как умирающие бомбардировщики. Дурным фальцетом заорал солист.