И не слушая возражений сухопарого старика, вышел из квартиры и спустился на улицу…
— Вот такая история со мною была… — завершая свой рассказ, проговорил отец Николай. — Милиции я так и не дождался. То ли старик заявлять не стал, то ли в милиции ему не поверили…
— А что же это вообще-то было? — спросил я.
— Не знаю… — сказал отец Николай. — Я думаю, что Алексей Степанович один в квартире умер. Его в морг увезли, а про то, что отпеть надо и похоронить, позабыли. Вот он и пришел ко мне, чтобы я отпел его…
— А вы?
— Отпел, конечно, раба Божия Алексея… И племянницу разыскал, заставил похоронить дядю… Она неплохой женщиной оказалась, только заполошной немного. Когда дядину квартиру продала, вечное поминание заказала и в монастыре, и у нас… А еще, когда она квартиру продавала, позвала меня, чтобы я на память взял что-нибудь… Я себе это трюмо взял с треснувшим зеркалом…
И он провел меня в соседнюю комнату, где стояло старинное трюмо.
Трещина бежала по всему зеркалу, но само зеркало было удивительно чистым и ясным…
Заяц с оторванным ухом
Кругловы потонули на озере, когда ездили на маяк за черникой.
Осталась восьмилетняя дочка Таня — тихая, спокойная девочка, с которой дружили все дети их большого четырехэтажного дома.
Родни у Кругловых в поселке не было, и Таню, когда похоронили родителей, отправили в детский дом.
Провожать ее вышли все дети.
Они стояли возле подъезда и смотрели, как Таня, сопровождаемая строгими тетями, села в машину. Она не плакала, только крепко прижимала к груди своего серого зайца с оторванным ухом.
1Это еще летом было, а в октябре, когда уже зарядили бесконечные серые дожди и совсем съежился дневной свет, возвращаясь из школы, дети снова увидели Таню. Замотанная в темный платок, она сидела у дровяных сараев с потемневшими от дождей стенами и прижимала к груди серого зайца с оторванным ухом.
— Ты вернулась? — окружили Таню дети. — Тебя отпустили из детдома?! Навсегда?
Таня что-то отвечала, но толком никто и не слышал ее, потому что все наперебой спешили рассказать Тане, что случилось в доме за эти месяцы.
— Витька Егоров ногу сломал, когда с яблони упал! Мама у Колюшкиных теперь завучем в школе работает! А у тебя, Таня, в квартире, теперь Самохины живут. Самохин капитаном на самоходке ходит!
— Я знаю… — грустно улыбаясь, сказала Таня.
— А ты?! Ты к себе пришла, и они не пустили тебя, да?!
— Нет… — покачала головой Таня. — Я не пришла. Пускай живут…
И хотя и не понятен был ответ, но почему-то никто не стал допытываться, что хочет сказать Таня.
А, может быть, потому и не переспросили, что в этот момент мать Саши и Нади Колюшкиных выглянула из окна и закричала, чтобы шли они скорее обедать.
Следом за Сашей и Надей пошли и другие дети, и только Витька Егоров, который все еще немного прихрамывал после больницы, остановился у двери парадного и оглянулся на Таню.
— Может, ты к нам зайдешь… — неуверенно предложил он. — Погреешься?
— Я не застыла! — сказала Таня.
Замотанная в темный платок, она сидела у дровяных сараев, прижавшись спиной к потемневшей от дождей стене, и так грустно смотрела на Витьку, что он не выдержал этого взгляда.
Махнул рукой и зашел в парадное.
2Но дома Витька не выдержал и, шмыгнув носом, рассказал о встрече матери.
— Таня приехала? — удивилась мать. — Так чего же ты к нам ее не пригласил?
— Я ее звал погреться, но она отказалась…
— Витька-Витька! — вздохнула мать и, накинув на плечи куртку, выбежала из квартиры.
У сараев она столкнулась с Колюшкиной, которая тоже отправилась искать Таню.
Тани, однако, нигде не было.
Не было ее ни у Самохиных, где раньше жила Таня, ни у других ребят в доме. При этом все они в один голос утверждали, что действительно видели Таню.
— Не знаю, что и делать… — сказала Колюшкина. — Сердце не на месте.
— Надо… — сказала Егорова. — Позвонить надо в детдом. Сообщить им.
Колюшкина работал завучем в школе, и у нее остались телефоны строгих женщин, увозивших Таню.
По этим телефонам и дозвонились до детдома.
— Таня Круглова?! — переспросил его директор. — Да, да… Прискорбный случай… Мы все потрясены… Вы понимаете, уже решен был вопрос с усыновле… простите, с удочерением Тани! И ведь как замечательно все складывалось: девочку хотели взять в США! И вот, такая трагедия!
— Трагедия?! — испугалась Колюшкина. — Вы не беспокойтесь! Мы разыщем!
— Кого вы разыщете?! — сердито воскликнул директор. — Никого не надо разыскивать! Умерла сегодня Таня Круглова! На операции умерла!
3Так и стало известно в поселке о смерти Тани Кругловой.
Удивлялись все, что здоровая девочка умерла на операции, или — говоривший тут понижал голос — может, Таню в детдоме на органы, как по телевизору говорят, пустили…
О появлении Тани в поселке, у дровяных сараев, не вспоминали вообще, мало ли чего дети придумывают…
И даже, когда самая младшая, первоклассница Надя Колюшкина на следующий день снова увидела Таню Круглову у дровяных сараев, ей не поверили.
— Может, ты и разговаривала с нею? — насмешливо спросила мама Колюшкина, когда Надя рассказала о встрече.
— Ага! — сказала Надя. — Разговаривала…
— Не выдумывай! — сказала мама.
Надя ничего не ответила ей.
Прижимая к груди серого зайца с оторванным ухом, она стояла в коридоре и молча смотрела на мать.
— Положи зайца! — сказала мать. — Снимай пальто и иди, мой руки!
Туманы под оранжевой луной
Наступал вечер.
Поднимающийся от воды туман захлестывал низкий берег и, словно озерная вода, растекался за кустами…
1В доме Устьянцевых было натоплено, но все кутались. Мертвым холодом несло из запавших глаз Михаила.
— Как ты чувствуешь себя? — спросил я, усаживаясь возле кровати. — Получше?
— Хо-о-орош-о-о… — заученно выдавил из себя Михаил. Слова так трудно выходили из него, что хотелось помочь ему говорить.
— Следователь-то приезжал?
— М-м-м… — промычал Михаил.
— Молодой? — подсказала Вера.
— Ага-а! — Устьянцев сдавленно засмеялся. — И ни хре-ена…
— А какого хрена и ждать, если это не следователева ума дело… — вздохнула Вера. — Это она все сделала. Она наколдовала, зараза!
Она — это Ирина Карпова, которую Вера считала колдуньей.
Карпова полгода квартировала у Устьянцевых. Вера прогнала ее, когда обнаружила, что Ирина деньги в мышей превращает.
— Вот ведь зараза какая! — рассказывала Вера. — Мы эти деньги горбом своим на клюкве зарабатывали… А она, когда разбегутся от нас мыши, назад их делала деньгами. И ходила, собирала во дворе, я сама видела…
Вера не стерпела, выгнала постоялицу, и теперь Ирина мстила…
2Вообще у Веры все просто было.
Соседка Галя одно время, чтобы приворожить Михаила, подкладывала Устьянцевым под крыльцо сложенные крестом гвоздики. Когда Вера обнаружила это, камнем разбила окошко соседке, и та даже пожаловаться в милицию побоялась.
Это окончательно убедило Веру в ее причастности к колдовству.
Ирина Карпова тоже колдовала.
— Это она, она сделала на Мишу-то… — сказала Вера и, заметив сомнение у меня в глазах, рассказала, что как раз накануне избиения приходила Ирина, разодетая вся. Встала во дворе и не уходит, платьем своим красуется…
— Чего, — Вера спросила. — Опять пришла деньги собирать, сучка?
— Не-е… — Ирина ответила. — Мне с Михаилом поговорить надо…
— Может, лучше тебе с ухватом побеседовать? — спросила Вера.
3— В общем, прогнала ее… — сказала Вера, завершая рассказ. — Только она уже успела сделать.
Я не стал спорить.
Мир, окружавший Устьянцеву, был неведомым для меня, но Вера чувствовала себя в нем вполне комфортно. Она и мексиканские сериалы по телевизору смотрела как выпуски новостей. И если она искренне верила во всех этих Изаур, то отчего же она должна была сомневаться в наших домовых, леших и колдунах?
Ну а, с другой стороны, Михаила отделали так, как еще никого не били в поселке.
Отбили, как говорил врач, все…
Понятно, что Устьянцев ходок был, и ему и раньше перепадало от обманутых мужей, но раньше все ограничивалось синяками, выбитыми зубами да сломанными ребрами, а теперь забили до смерти.
Невозможно было поверить, что это поселковые мужики сделали…
— Ну, давай… — сказал я, стараясь не смотреть в запавшие глаза, из которых несло могильным холодом. — Поправляйся в общем…
— Про-о-о-щай! — выдавил из себя Устьянцев, и блестящая слезинка выкатилась из темной глазницы и сбежала по щеке. — Уже не сви-и-димся…
— Не придумывай! — сказал я. — Выздоровеешь, и еще на рыбалку съездим…
Я чуть сжал его темно-коричневую, покрытую ссадинами руку, лежавшую поверх пухового одеяла, и встал, не дожидаясь ответного пожатия.
Вера проводила меня до крылечка.
4Пока я сидел у Устьянцевых, выплыла из-за верхушек деревьев большая оранжевая луна, а туман уже заполз и во двор, и цветочный куст, что стоял под окнами, стал похож на женщину в нарядном васильковом платье, пришедшую проститься с Михаилом.
Я даже поежился — так похоже было.
— Ага! — подтвердила Вера. — Страх как на бабу похоже. Я уж вырубить хотела, да руки не доходят…
— Зачем? — сказал я. — Эти кусты долго не цветут… Скоро он развалится по земле, тогда и срежешь…
— Ишь какая луна в этом году… — не слушая меня, сказала Вера. — Не знаю уж, видно, сегодня ночью мужик помрет… В трубе весь вечер воет… Даже телевизор не могу смотреть…
То, что Вера смотрит свои сериалы, когда умирает муж, меня не очень удивило. Отношения с супругом у нее давно непростыми были…
— Чего же? — спросил я. — Всегда к смерти в трубе воет?
— А как же… — сказала Вера. — Домовой с хозяином прощается, вот и голосит…
Оранжевая луна, поднявшись над деревьями, казалось, заглядывала сейчас из-за нашей спины, высматривая что-то, чего я сам еще не мог различить. Неуютно было под этим холодным проникающим повсюду взглядом.
5Еще выше поднялся туман над дорогой.
Теперь он доходил почти до колена, и редкие прохожие, что попадались навстречу, казалось, по туману и шли, не касаясь земли ногами.
И Ирина Карпова, которую я встретил в переулке у каменных домов, словно по облакам плыла.
В нарядном васильковом платье издали ее можно было перепутать с бредущим куда-то цветочным кустом.
— Ты у Устьянцевых был? — спросила она.
— Да… Крепко его отделали…
— Я знаю… — вздохнула Ирина. — Это же нелюди какие-то… С городу приехали, так думают, все можно… Я хотела предупредить тогда Мишу, чтобы не ходил, да Верка меня, зараза такая, не пустила.
— Он все равно бы пошел… — сказал я.
6Стоять в тумане было холодно, и Ирина вся дрожала.
— Шла бы ты домой… — сказал я. — Ты же озябла вся.
— Ага… — послушно кивнула Ирина, но не двинулась с места. — Верка-то что говорит, когда он помрет?
— Говорит, что сегодня… Только много она знает эта Верка…
— Не-е… — вздохнула Ирина. — Если уж эта колдунья не знает, то кто знает тогда? Ой, боюсь я, как бы она не сделала чего, когда Михаил умрет… Ладно, пойду я… Постою еще под окном…
— Так это ты? — переспросил я. — Ты была там?!
— Я…
— А мы не узнали тебя… Мы думали, что это цветочный куст…
— Это ты думал… — усмехнулась Ирина. — Верка сразу меня узнала…
— Узнала?!
Ирина не ответила…
Она быстро, как по облакам, уходила по стелющемуся над дорогой туману… Светила большая оранжевая луна.
7Утром я узнал, что Михаил умер этой ночью. Хоронили его, как и положено, всем поселком. Долго и громко ревел на реке буксир, на котором плавал Михаил.
Сразу за гробом шла Вера.
Ее поддерживали под руки соседка Галя и Ирина Карпова.
Все трое плакали…
Выворотники
Уже загустевал темнотою болотный воздух, когда мы подошли к вырубке, на которой в прошлом году работали приезжие лесозаготовители.
Уж не знаю, какой техникой пользовались они, но вся земля была разворочена, из нее торчали обломки сухих стволов, повсюду в сероватых холодных сумерках темнели застрявшей в корнях землею пни-выворотники.
И хотя и сказала Вера, что слышала, будто оживают эти выворотники в сумерках, а все равно Валька Сигов замедлил тут шаг и, махнув нам рукою, дескать, идите, а я догоню, шагнул в исковерканную глубину делянки…
Он догнал нас, когда мы уже спускались по дороге к реке.
Я спросил про «комбайн» — совок для сбора ягод, который Сигов одолжил мне, но он словно и не услышал, торопливо отодвинувшись, зашагал по обочине дороги.
Бледным и неподвижным было лицо его.
— Ой, беда, Николя… — прошептала шагавшая рядом со мною Вера. — У него же ни кровинки в лице нет…
— Может, заболел…
— Не, Николя… — Вера помотала головой. — Выворотник, наверно, его схватил…
1Через неделю — все-таки нужно было вернуть «комбайн» — я зашел к Сигову.
Вроде и не уезжал он никуда, а дом стало не узнать. Зарос косматой травой двор, открытая на веранду дверь висела на одной петле, и весь угол — они жалобно зазвенели, когда я проходил мимо! — был заставлен бутылками.
Сигов пил второй день.
Часы в доме остановились, и когда я прикрыл за собой дверь, невозможно стало разобрать — вечер сейчас или день — за окошками висел тусклый, сырой воздух, и одинаково серенький и днем, и долгими вечерами свет сочился в комнаты.
Отовсюду ползла сырость, и в ней оживали запахи прежней жизни, которая когда-то совершалась в этом доме — запахи детей, выросших здесь, запахи кошек… Все время, которое копилось в этом доме, лезло из стен, мешая и путая привычный порядок бытия…
Катерина, жена Сигова, что-то делала у кухонного стола, но, кажется, и сама не понимала, где она — лезущее из старых стен время засасывало ее…
— Сигов-то что, загулял? — спросил я.
— А как вернулся неделю назад с леса, так и пьет… — ответила Катерина. — Дак ведь и пускай бы пил, как другие… А он по ночам на берег идет и сидит там, под старой сосной до утра…
Сигова прижала к губам уголок косынки, пытаясь сдержать прихлынувшие с этим признанием рыдания.
Я отдал «комбайн» и простился.
2Зачем ночами сидел Валька без сна у реки?
Кого он ждал, чьего появления из темной глубины пространства?
Я не знал этого, но ночью, как раз перед моим отъездом, вдруг подул ветер, потом хлынул страшный дождь, а утром, когда я собирался, чтобы идти на автобус, прибежала Вера и рассказала, что ночью Вальку задавило старой сосной…
Дорога на автобусную остановку шла мимо сиговского дома, и Вера, которой надо было зайти к Катерине, увязалась со мной.
Я к Сиговым заходить не стал.
Просто постоял немного на дороге, напротив рухнувшей сосны, которой и задавило Вальку. Мощные, вывернутые из земли корни загораживали всю реку, а в образовавшейся ямине уже дрожала тусклая дождевая вода…
— Неужели это вчерашний ветер своротил? — сказал я.
— Не… — Вера покачала головой. — Видно, это те выворртники и приходили вчера за Валентином…
— Те?
— Ага, тые…
Вера вспомнила вдруг, что ей нужно что-то купить в магазине, и прошла со мною дальше, до угла переулка, ведущего к автобусной остановке.
Здесь мы и простились.
Как-то нехорошо темнел раскорячившийся на берегу, напротив сиговского дома, выворотник.
— Не знаю, как и ходить теперь будем… — словно услышав мои мысли, проговорила Вера. — Страшно…
3Больше я не видел ее.
Месяца через полтора, уже в ноябре, я встретил в городе знакомого поселкового мужика. Мы заглянули в рюмочную, недалеко от автовокзала, и он рассказал среди других поселковых новостей, что Веру похоронили.
— Вот это да! — изумился я. — Она же здоровая была… Да и не старая еще… Или что? Несчастный случай?
— Можно и так сказать, что не очень счастливый… — согласился мужик. — Одним словом, в теменках домой шла, и в яму напротив сиговского дома свалилась…
— Так там же не глубоко совсем! Я сам эту яму видел…
— Можно сказать, что совсем не глубоко… — сказал мужик. — Только Катерина утром пошла за водой и в этой яме и нашла Веру…
Не чокаясь, мы выпили еще по рюмке, и мужик заспешил идти на автобус.
— А, может, ее того… — спросил я. — Может, убили…
— Может…
— А экспертизу что, не делали?
— Делали, конечно…
— Ну и что эксперты сказали?
— Чего они в наших выворотниках эти эксперты понимают… — сказал мужик и, простившись со мною, вышел из рюмочной.
А я стоял у пустого столика и смотрел в мутное окно, пока в сероватом дождике видно было спину уходившего к автовокзалу мужика.
И такое ощущение было, как будто и не в поселок, а куда-то на край белого света собрался уезжать человек…
Крестное знамение
Крестное знамение
Откуда-то издалека, от первоистоков памяти, всплывает эта история…
Кто ее рассказывал?
Бабушка? Мама? Или, может, кто-то из чужих людей, ночевавших тогда у нас? Сколько их проходило тогда мимо по разворошенной, обугленной войною земле…