Ее муж, однако, вскоре вернулся с лошадьми и большим запасом провизии – однако с очень малым количеством людей. Весной 1063 г. Рожер и его племянник Серло – теперь один из способнейших его военачальников и Отвиль до кончиков пальцев, – используя в качестве базы Тройну, вступали в мелкие стычки с сарацинами на всем пространстве от Бутеры на юге до Кальтавутуро на севере. Добыча была хороша, и кладовые Тройны вновь наполнились; но только в середине лета нормандцам представилась возможность помериться силой с основной сарацинской армией, которой теперь командовали недавно прибывшие африканцы. Это войско выступило в Палермо и теперь направлялось на восток под зеленым знаменем пророка на штурм христианских твердынь.
В восьми милях или около того к западу от Тройны в лощине над рекой, носящей то же имя, лежит небольшой город Черами. Реки, казалось, приносили нормандцам счастье; на материке Оливенто, Офанто и Форторе стали красными от крови их врагов, а на Сицилии Диттайно уже видела их триумф. После событий предыдущей зимы Рожер всячески желал избежать новой осады; Черами, с другой стороны, представлял собой восхитительный сборный пункт для его маленькой армии, а также множество удобных наблюдательных позиций, с которых можно было следить за передвижениями врагов в горах напротив. Снова, как при Энне, нормандцы сильно, казалось безнадежно, уступали противнику в численности. Размеры сарацинской армии неизвестны. Малатерра оценивает их в «тридцать тысяч, не считая пеших солдат, которых было неисчислимое множество». Как всегда, он преувеличивает, но армия, собранная по всей Сицилии и усиленная крупными подразделениями из Северной Африки, действительно могла насчитывать несколько тысяч воинов. Против них Рожер мог выставить всего сотню рыцарей и еще тридцать под командованием Серло; если добавить пропорциональное количество пехоты, численность нормандской армии не превышала пяти-шести сотен.
Три дня нормандцы и сарацины наблюдали друг за другом; на четвертый, пишет Малатерра, «наши люди не могли более терпеть столь близкое присутствие врага, не атакуя его, смиренно исповедовались, а затем, веря в милосердие Божие и уверенные, что Он не оставит их, ринулись в битву. Услышав, что сарацины уже атаковали Черами, Рожер спешно отправил Серло с его тридцатью рыцарями удерживать город сколько возможно, и снова его талантливый племянник блестяще исполнил возложенную на него задачу. Когда чуть позднее Рожер подошел к городу с основной частью войска, он обнаружил, что первый натиск сарацин отбит и они бегут. Черами выстоял.
Все это, как хорошо знал Рожер, было только началом. Враг перегруппировался для решающей атаки, и у нормандцев едва хватило времени, чтобы выстроиться в боевой порядок, до того как сарацинская армия пошла в наступление. Не обращая внимания на Серло на фланге, они ударили в центр, где командовал сам Рожер, рассчитывая в стремительной массированной атаке смести нормандцев просто за счет своего численного превосходства. Они в этом почти преуспели, но кое-где нормандцы выстояли. Тем временем Серло поспешил на помощь дяде. Битва длилась целый день, все поле сражения было усеяно изуродованными мертвыми телами. Затем, внезапно, когда опустился вечер, сарацины обратились в бегство; Рожер и его люди неотступно преследовали их до самого их лагеря. «Нагруженные добычей нормандцы ворвались в шатры магометан, захватили их верблюдов и прочие вещи, обнаруженные в лагере. Затем утром они отправились на поиски двух тысяч пеших воинов, которые искали убежища в горах. Многих из них нормандцы убили, остальных взяли в плен и продали в рабство, запросив за каждого высокую цену. Но вскоре поветрие, распространившееся от гниющих на поле битвы трупов, заставило их вернуться в Тройну»[39].
Для Рожера битва при Черами имела решающее значение. Теперь нормандцы стали хозяевами во всех землях между Тройной и Мессиной. Хотя в отдельных местностях время от времени вспыхивали бунты, их господство всерьез никогда не оспаривалось. Вновь нормандское войско нанесло сокрушительное поражение сарацинской армии, во много раз превосходившей его по численности.
Но на этот раз битва была более кровопролитной и имела последствия более значимые, чем сражение при Энне за два года до того. Превосходство нормандцев определялось теми же причинами, что и всегда, – сочетанием мужества и воинской дисциплины, неведомой тогда мусульманскому миру, подкрепленным религиозным воодушевлением, которое порождалось их крепнущей верой в то, их ведет сам Господь. К этому моменту они уверовали в свою высокую миссию настолько, что Малатерра смог написать без всякого удивления, что, когда нормандцы скакали на битву при Черами, к ним присоединился прекрасный юный рыцарь на белом коне, закованный в латы, на его копье развевался белый флажок с сияющим крестом. Вскоре воины поняли, что это святой Георгий явился собственной персоной, чтобы повести воинов Христа к победе; а позднее многие рыцари говорили, что в разгар битвы видели его флажок, развевавшийся на конце копья самого Рожера. После всех этих знамений Рожер повелел отправить богатые дары папе Александру II; и спустя пару недель после битвы римские горожане глазели, разинув рот, на процессию из четырех верблюдов – лучших ездовых животных сарацин, – медленно выступавших по улицам.
Папа Александр II, наверное, порадовался подарку; помимо того что верблюды были экзотикой и зоологической диковиной, они являлись живым доказательством того, что Рожер на его стороне и что он может обращаться к Отвилям за помощью в любой момент, когда это потребуется. У папы было много забот. Новая процедура выбора папы, предложенная Николаем II, дала результат прямо противоположный тому, которого он стремился достичь. Она делала споры по поводу передачи папской кафедры неизбежными, ибо как могла императрица-регентша Агнесса принять любого кандидата, избранного по новым правилам в Риме, не одобрив предварительно саму процедуру. Таким образом, смерть Николая в 1061 г. создала ситуацию еще более запутанную, чем обычно. Снова было два папы, борющихся за престол святого Петра. Притязания Александра выглядели более обоснованными, поскольку его избрание кардиналами-епископами, как всегда, под руководством Гильдебранда произошло в полном соответствии с правилами. Но его соперник, антипапа Гонорий II, избранный Агнессой и поддерживаемый лангобардскими епископами, который, как сурово замечает святой Петр Дамиани, отличался скорее склонностью к женской красоте, нежели качествами, необходимыми для папы, однако имел влиятельных сторонников в Риме и много денег, чтобы подогревать их энтузиазм, и только благодаря военной поддержке Ричарда из Капуи – оказанной по просьбе Гильдебранда – Александр смог занять папскую кафедру. Но и после этого Гонорий не сдался. В мае 1063 г., уже после того, как Агнессу сместили, а имперский совет высказался в пользу его соперника, он сумел на короткое время занять Ватикан и, хотя на следующий год его формально отстранили, держался за свои притязания до самой смерти. В течение этого периода Александр отчаянно нуждался в любой поддержке. В благодарность за верблюдов он послал Рожеру папское знамя, чтобы оно вдохновляло его воинов в будущих кампаниях. Кроме того, он обещал отпущение грехов всем, кто присоединится к Роберу и Рожеру в их священной войне за освобождение христианской земли от власти язычников. С тех пор не только для нормандцев, но и в глазах всего христианского мира завоевание Сицилии обрело статус крестового похода.
Войны обычно затягиваются на значительно более долгий срок, чем ожидают те, кто их начал. Рожер и его люди, скользя по спокойным водам Мессианского пролива безлунной ночью в мае 1061 г., были не первыми и не последними из воинов, которые, вступая на свои военные корабли, надеялись, что все закончится к Рождеству. Как мы видели, к Рождеству этого года они отвоевали только плацдарм, конец 1062 г., проведенный в бедственном положении в Тройне, отнюдь не располагал к празднованиям. 1063 г. ознаменовался некоторыми успехами, но с приближением третьей осени после начала экспедиции Рожер начал ощущать упаднические настроения, постепенно распространявшиеся среди его соплеменников. За три года военных кампаний они овладели едва ли четвертью острова, и даже этот скромный успех был достигнут в силу необычного везения, сопутствовавшего им в начале похода, и уникального стечения обстоятельств, которые могли никогда не повториться. Если бы они не застали жителей Мессины врасплох, вряд ли осада города дала бы больше результатов, чем попытки взять Энну и Агридженто. Большую часть среди отошедших к нормандцам земель составляли христианские территории, где завоевателей встречали чаще посольства с теплыми приветствиями, а не вооруженные отряды, и, кроме того, нормандцы пользовались покровительством Ибн ат-Тимнаха, который мог им гарантировать отсутствие атак с юга и юго-востока, пока они продвигались во внутренние земли. Незавоеванные территории, напротив, были сплошь мусульманскими. Ибн ат-Тимнах умер; его враг Ибн аль– Хавас, несмотря на тяжелые потери, удерживал Энну, а сарацины сумели – впервые за столетие – наконец объединиться. По мере того как нормандцы уходили в глубь острова, их коммуникации становились длиннее и уязвимее, а недавний опыт доказал, что даже христианам нельзя верить, когда поворачиваешься к ним спиной. Наконец, как обычно, их было очень мало – это обстоятельство приносило им славу в их победах, но с практической точки зрения грозило бедами в будущем. При такой численности они могли завоевывать остров, но никогда не сумели бы утвердить свою власть.
Когда прошло ликование по поводу Черами, Рожер, вероятно, предался этим мрачным размышлениям, и именно они, помимо всех прочих соображений, заставили его категорически отклонить очередное неожиданное предложение. Оно исходило, как ни странно, из Пизы. То ли пизанцам просто надоели постоянные набеги сарацинских пиратов, обосновавшихся на Сицилии, то ли их безошибочное умение держать нос по ветру заставляло их искать сближения с нормандцами в ожидании их неминуемой победы, неизвестно. Пизанские источники того времени, однако, подтверждают рассказ Малатерры, что в августе 1063 г. город послал флот на Сицилию и предложил Рожеру объединиться и совместными силами атаковать с моря и с суши Палермо. Ответ Рожера разочаровал послов. У него были сейчас другие неоконченные дела, и он не мог принять на себя дополнительных обязательств. Не исключено, что позднее нечто подобное можно будет предпринять, но в данный момент пусть пизанцы подождут. Пизанский адмирал попытался уговорить Рожера, но напрасно: Рожер только повторял, что он не готов и что в существующих обстоятельствах он не может рисковать своими людьми. В конце концов, отчаявшись получить помощь от нормандцев, адмирал отплыл с негодованием, чтобы напасть на Палермо самостоятельно. Без поддержки с суши эта попытка была обречена на провал, и пизанцам еще повезло, что они сумели бежать практически без потерь. По словам Малатерры, их единственным трофеем стала цепь, которой палермцы перекрыли вход в гавань. Захватив ее, они, «веря, как истинные пизанцы, что совершили великое дело, немедленно вернулись на родину»[40].
Не с легкой душой Рожер отказался от представившейся возможности. Он не питал особой любви к пизанцам, и их попытка вмешаться в его дела, вероятно, ему не понравилась; в то же время возможность получить в свое распоряжение для такой операции хорошо снаряженный флот представляла большой соблазн для честолюбивого и нетерпеливого военачальника. Но к тому времени Рожер, по всей видимости, уже знал о новой кампании, которую Роберт Гвискар планировал на следующий год.
Обстановка в Апулии улучшилась. Бриндизи, Ория и Таранто вновь оказались в руках нормандцев, и герцог получил возможность подумать о Сицилии. Зная это, Рожер, естественно, не хотел рисковать своей небольшой армией в интересах Пизы; значительно лучше было сберечь силы для подготовки к новому массированному наступлению вместе с братом.
В начале 1064 г. Роберт появился в Калабрии с армией примерно в пятьсот рыцарей и тысячу с лишним пеших воинов. Рожер встретился с ним в Козенце, чтобы обсудить будущую военную кампанию. На этот раз они выработали другую стратегию: тратя силы на Энну или внутренние области, отправиться вдоль северного побережья острова к Палермо. Если они овладеют столицей, остальное, даже в такой децентрализованной стране, как Сицилия, приложится. Как всегда, когда командовали Отвили, армия двигалась быстро. Не встретив никакого противодействия, войско Роберта уже через несколько дней после того, как они высадились на сицилийском берегу, добрались до места, которое Гвискар выбрал для лагеря, – на вершине одного из холмов, окружавших Палермо. Его выбор едва не оказался роковым. Сорок шесть лет назад воинам первой нормандской армии в Италии, уцелевшим после битвы при Каннах, пришлось покинуть оборудованный лагерь из-за нашествия лягушек. Это было унизительно, но никому не причинило вреда. Новая напасть, кроме всего прочего, таила в себе угрозу.
Паук-тарантул являлся настоящим бичом южной Италии, особенно в окрестностях Таранто, от которого он и получил имя; но нигде не водились в таком количестве эти злобные твари, как на холме, куда привел свою армию Роберт Гвискар. Укусы сицилийской разновидности тарантула, к счастью, не вызывали того бешеного неконтролируемого телесного возбуждения, которое является основным симптомом отравления, и единственное средство от их яда нашло свое отражение в тарантелле, европейском танце, преследующем чисто медицинские цели. Тем не менее, как указывает Малатерра, последствия были достаточно неприятными.
«Эта таранта – червь, имеющий вид паука, но обладающий жестоким и ядовитым жалом; те, на кого он нападет, мгновенно наполняются ядовитыми газами. Их страдания продолжаются до тех пор, пока газы, которых они не могут далее вмещать, не выходят шумно и неделикатно из их задов, так что, если только не применить горячий компресс или более сильное согревающее средство сразу же, говорят, что самая их жизнь оказывается в опасности».
Подобное начало не предвещало ничего хорошего. Лагерь поспешно перенесли в более спокойное место, но нормандцы получили встряску. Воодушевление их угасло. Конка-д'Оро, могучий горный хребет, обрамляющий Палермо, великолепно защищал город от любого нападения с суши. Каждое перемещение атакующей армии отлично просматривалось из фортов и сторожевых башен, и, даже когда Роберт подошел вплотную к городским стенам, он не сумел найти никакой лазейки. Безнадежная осада продолжалась три месяца. Сарацинские суда спокойно заходили в городскую гавань, и жители Палермо едва ли испытывали хоть какие-то неудобства. Это слишком напоминало ситуацию с Энной, только на этот раз не произошло даже сражения, чтобы утешить гордость нормандцев. В результате Гвискару пришлось второй раз за три года возвращаться со своими обескураженными воинами в Италию, где ситуация в его отсутствие вновь ухудшилась. Он никогда не мог покинуть свои владения надолго. Не считая взятия одного непримечательного города Бугамо, ныне давно несуществующего, поход не дал ничего; даже Агридженто, который Роберт уже без энтузиазма пытался захватить на обратном пути, устоял перед его натиском. Он теперь вынужден был признать, что в лице мусульман западной Сицилии нашел более сильных и решительных противников, нежели все те, с кем он или члены его семьи сталкивались до сих пор – будь то лангобарды, франки или византийцы. В конце 1064 г. стало казаться, что нормандская экспансия достигла своих естественных пределов.
В течение четырех лет нормандская армия в Сицилии походила на корабль, попавший в штиль, – одинокий и лишенный всех движущих сил. Никаких значимых сражений, никаких новых завоеваний, никаких заметных продвижений. Если мы хотим рассказать о достижениях нормандцев в это время, нам следует обратить свой взгляд на север Европы, на побережье Кента и поле Гастингса. Что касается нормандцев в Сицилии, период около 1066 г. – скучнейший в их истории.
Рожер, вероятно, пережил безумное разочарование. Он никогда не переставал теснить врага; но при такой миниатюрной армии, как у него, единственной возможной тактикой явилась тактика коротких вылазок, целью которых было измотать сарацин, заставить их жить в постоянном напряжении, в ожидании внезапного налета или засады. С этой целью он перенес свою временную столицу в Петралию. Этот город нормандцы захватили в 1062 г., и теперь, после того как Рожер перестроил и отремонтировал его каменные укрепления, он идеально подходил на роль военной базы для военных вылазок в окрестности Палермо.
Совершая рейды на север, юг и запад, Рожер заставлял сарацин постоянно быть настороже, но и только. Лишь одно утешало – его противники вновь безнадежно перегрызлись. Ибн аль-Хавас вначале приветствовал прибытие североафриканских армий под командованием Аюба и Али, но вскоре после Черами он стал ревниво поглядывать на растущее могущество молодых принцев, и последовавший раздор быстро перерос во всеобщую смуту. При том что у самого Рожера не было сил, чтобы причинить сарацинам серьезный ущерб, он мог, по крайней мере, с удовольствием наблюдать, как они делают все возможное, чтобы уничтожить друг друга.
Для Роберта Гвискара это тоже были бесполезные годы. Он высадился на берег Калабрии после неудавшейся экспедиции в 1064 г. только для того, чтобы разбираться с новым бунтом своих апулийских вассалов. Этот мятеж, более серьезный, чем те выступления, которые ему до сих пор приходилось подавлять, возглавляли Жоселин, властитель Мольфетты, и три его собственных племянника, Гофри из Конверсано и Роберт из Монтескальозо и их кузен Абеляр, которого Гвискар семь лет назад после смерти герцога Хэмфри, его отца, нагло лишил наследства. Эти три молодых человека, сговорившись с византийцами при посредничестве Переноса, герцога Дуррацо, – который щедро снабжал их деньгами и оружием, доставлявшимися через Адриатику, – восстали в апреле 1064 г. вскоре после отбытия Гвискара на Сицилию и за месяцы его отсутствия сметали все на своем пути. Роберт вернулся поздним летом и остановил их продвижение, но, несмотря на все его усилия, бунт продолжал распространяться. В 1066 г. мятежники получили поддержку в лице варягов из Константинополя, и к концу этого года не только Бари, но еще два важных апулийских порта, Бриндизи и Таранто, оказались в руках греков.