— Как машина, синьор адмирал? — осведомился стоящий за его спиной Каронимо.
— Машина? — Даркадо холодно покосился на съежившегося в кресле второго пилота Павла, поморщился, но ответил честно: — Машина хороша, Бааламестре, этого не отнять.
— Мы старались, синьор адмирал.
— Я вижу.
Переодеваться в летный комбинезон и шлем старый вояка не стал, снял галстук, сменил китель на цапу и в таком виде отправился в полет. Обычно адмирал не давал спуску нарушителям устава, однако сейчас им управлял позабывший о правилах мальчишка, который терпеть не мог муштру и дисциплину. Сейчас Даркадо переживал настоящее приключение, возможно последнее в жизни, и хотел насладиться им в полной мере.
— В молодости я любил покорять вершины…
— Лазали по горам, синьор адмирал? — удивился Каронимо.
— Отличный спорт, между прочим.
— Поверю на слово.
Даркадо поджал губы, но сдержался, грубить не стал, цокнул языком и продолжил:
— Так вот, пузатый, в свое время я стоял на вершине Дылды, а это, между прочим, три лиги, как раз та высота, на которую мы хотим подняться.
— Ты не просто так об этом вспомнил, — быстро произнес Гатов.
— Сынок, разве тебя не учили говорить людям «вы»?
— На вершине, — напомнил магистр. Его интересовали только факты. — Что там случилось?
Старик вздохнул, но ответил:
— Там тяжело дышать.
Ученые переглянулись.
— Разреженная атмосфера, — протянул Павел. — Когда я дорабатывал кузель, я это учел. — И тут же поправился: — Но только кузель, о людях я не думал.
— Кузель без пилота — всего лишь кусок металла.
— Как вы себя чувствуете? — заботливо осведомился Бааламестре.
— Пока хорошо, но мы еще у самого моря. — И Даркадо рассмеялся.
Настроение было отличным. Паровинг послушен, как хорошо дрессированный пес, двигатели, насколько можно судить по шуму, работают ровно, и тяжелая машина степенно набирает высоту — пару минут назад они преодолели половину лиги.
— Можно предусмотреть баллоны с кислородом, как это делают в цеппелях, — негромко произнес Каронимо. — И подавать газ по мере необходимости.
— И нужно хорошо герметизировать кабину, наверху холодно. — Даркадо вновь рассмеялся. — О чем вы вообще думали?
— Извините, синьор адмирал, но печь утяжелит конструкцию.
— Поставьте двигатели мощнее.
— Можно использовать тепло кузеля, — пробормотал Гатов, сосредоточенно грызя ногти правой руки. — И передавать его в помещения с помощью… Эй, что ты делаешь?! — Адмирал потянул штурвал на себя и резко увеличил скорость. — Подниматься нужно медленно!
— Я взбирался на Дылду трое суток, сынок, мне пришлось ночевать на склоне. — Скорость прибавлялась. И высота — тоже. — Но на гору я поднимался для удовольствия, а мы испытываем боевой паровинг и не можем тратить время. Боевая машина должна быстро набирать высоту!
— Мирная машина!
— Боевая!
Кузель надрывался так, что корпус стало трясти.
— Лига! — выкрикнул Каронимо, хотя и Павел и Даркадо прекрасно видели ползущую вправо стрелку. — Слишком быстро!
— Или машина работает так, как мне нужно, или ее место на свалке! — Адмирал не сводил глаз с лобового стекла. — Вперед и вверх, сынки, вперед и вверх.
— Мы должны проверить, сможет ли паровинг вообще подняться на такую высоту!
Полторы лиги.
— Проверим все сразу! — пообещал раскрасневшийся Даркадо. В его глазах горело пламя. — Надежность в том числе!
Резкий порыв ветра ударил в борт, машину тряхнуло, Бааламестре вздрогнул, Гатов вцепился в подлокотник, но старый адмирал удержался на курсе.
— Паровинги менее маневренны, чем аэропланы, зато быстры. И мы должны использовать наше преимущество!
— Двести лиг в час! — Бааламестре с ужасом смотрел на показания приборов. — Высота — две лиги!
— Не так быстро, — попросил Павел, — адмирал…
— Ты ведь чокнутый, Гатов, — расхохотался старик. — Тебе плевать на правила. И тебе должно нравиться то, что я делаю!
Две с половиной лиги.
— Не так быстро, — простонал Каронимо. Его затрясло, то ли от страха, то ли от холода, — температура в кабине паровинга падала на глазах.
Дрожало все, что могло дрожать. И выло, все вокруг выло. Дыхание рождало облака, тепло было только позаботившемуся о цапе адмиралу, ученых трясло. Скорость — двести пятьдесят лиг в час.
— Не так быстро!
— Нельзя замедляться, придурок, нас тут же бросит вниз. А нам нужно вверх! Вперед и вверх!
— Да! — неожиданно для Бааламестре выкрикнул Гатов. — Да!
И заслужил одобрительное:
— Мне нравится, что ты снова спятил, сынок, теперь мы говорим на одном языке!
Три лиги.
Сказать, что паровинг болтало, — не сказать ничего. Машину трясло так, что скрип фюзеляжа заглушал вой турбины. Корпус ходил ходуном, и Бааламестре, чтобы удержаться на ногах, вцепился в кресло второго пилота. В котором веселился поймавший кураж Павел.
— На стекле появился лед!
— А ты думал, здесь так же жарко, как внизу?
— Я вообще об этом не думал!
— Идиот!
— Я знаю!
Гатов принялся лихорадочно чиркать что-то в записной книжке.
— Меня сейчас вырвет!
— Получишь два наряда, пузо!
— Хоть десять!
— Первый двигатель глохнет! — деловито сообщил Павел, не отрываясь от записной книжки. — Я слышу.
— Ресурса остальных достаточно?
— Да!
— Тогда вперед и вверх!
— Согласен, старик!
Три с половиной лиги.
— Мы все умрем!
— Ты говорил, что на борту есть парашют. Надень его и выкинься, раз страшно!
— Адмирал!
— Тихо, толстый, я занят! — Старик не сводил глаз с неба. С чердака неба, на котором он никогда не был.
Скорость, высота, болтанка и хриплое дыхание. Надрывались все: и люди, и машина, но паровинг упрямо таранил небо, словно Даркадо решил вывести его прямиком в Пустоту.
Четыре лиги.
Видимость ноль, сбоят уже два двигателя, давление в кузеле падает, старик смеется, Каронимо бормочет молитву, а Павел удовлетворенно захлопывает записную книжку и прикасается к плечу Даркадо:
— Кто-то должен сообщить, что эксперимент прошел удачно.
Старик смотрит на магистра, а тот добавляет:
— Синьор адмирал. — Пауза. — Вы.
— Не только ты умеешь выходить за грань, Гатов, — скрипит Даркадо. — Не только ты.
Старые руки крепко держат штурвал, направляя паровинг вперед и вверх.
— Я это понял, — шепчет магистр.
— Вот и молодец.
Четыре лиги, куда уж больше? Адмирал вздыхает и направляет машину вниз. Рекорд есть, приключение закончилось, и настроение на пять с плюсом. И будет оставаться таким еще долго. Очень-очень долго.
— Я все еще пилот, сынок, я все еще пилот.
— Вы — лучший.
— Это невозможно, — стонет Бааламестре и складывается пополам, стремительно избавляясь от завтрака.
— Откуда ведро? — поинтересовался Даркадо.
— Припас на всякий случай, — докладывает магистр.
— Ты действительно гений, — ухмыльнулся старик. — И выглядишь не таким нахальным, как на земле.
— Я ведь сказал, что все понял.
— Но машину ты построил отличную, — продолжил адмирал. — Я думал, мы развалимся на двух лигах.
— Я тоже.
— Хорошо, что мы думали неправильно.
Лед постепенно сходил со стекла, и испытатели увидели на горизонте маленькую точку — Мелепорт. Такой родной, такой желанный…
— Спасибо, — тихо произнес Павел.
— За что?
— Без вас мы не забрались бы так высоко, синьор адмирал.
— Не за что. — Даркадо помолчал, улыбнулся и закончил: — Вперед и вверх, сынок, вперед и вверх. Пусть эта фраза станет и твоим девизом.
* * *— А я так скажу: фотографии ваши — ерунда новомодная! — горячился пожилой фермер за соседним столиком. — Сегодня они есть, а завтра все забыли, чего-нибудь еще придумали. А картины — вот они, триста лет висят и еще столько же будут!
И фермер махнул рукой на стены, где между старинным оружием и доспехами красовались аляповатые работы провинциальных мастеров кисти, изображающие наиболее значимых посетителей харчевни, как поодиночке, так и компаниями. Традиция сия возникла на десятую годовщину сноса общественной конюшни и свято почиталась завсегдатаями «Дуба».
— Так ведь картины никто не снимает, — попытался урезонить фермера собеседник. — Будут вместе с фотографиями висеть.
— Это они сейчас говорят, что будут, а завтра возьмут да все поменяют.
— Не рискнут, — уверенно ответил рассудительный. — Зачем все переделывать?
— Ты сам сказал: новое время.
— Ну…
— Вот тебе и «ну».
Порою здоровый лингийский консерватизм давал настолько удивительные всходы, что оставалось лишь руками развести. Обсуждение предложенного новшества шло в «Золотом дубе» уже третью неделю. Специально выделенная стена пестрела короткими записками и целыми трактатами разнонаправленного содержания, шумные дискуссии собирали десятки участников, а предстоящее в ближайшее воскресенье голосование грозило прибытием всего населения Даген Тура, включая трезвенников, язвенников и грудных младенцев. Традиция трещала под напором новомодного фотографического искусства, и никто не мог с уверенностью сказать, чем закончится противостояние.
— Не рискнут, — уверенно ответил рассудительный. — Зачем все переделывать?
— Ты сам сказал: новое время.
— Ну…
— Вот тебе и «ну».
Порою здоровый лингийский консерватизм давал настолько удивительные всходы, что оставалось лишь руками развести. Обсуждение предложенного новшества шло в «Золотом дубе» уже третью неделю. Специально выделенная стена пестрела короткими записками и целыми трактатами разнонаправленного содержания, шумные дискуссии собирали десятки участников, а предстоящее в ближайшее воскресенье голосование грозило прибытием всего населения Даген Тура, включая трезвенников, язвенников и грудных младенцев. Традиция трещала под напором новомодного фотографического искусства, и никто не мог с уверенностью сказать, чем закончится противостояние.
Однако офицеры «Амуша» были озабочены куда более важной темой.
— На Кардонию? — переспросил Бедокур.
— Так сказал Валентин, — уточнил Хасина.
— Валентин зря не скажет, — уныло протянул Бабарский. И вздохнул.
— Ты что, расстроился? — удивился Мерса.
— Не уверен, что мессеру сейчас следует отправляться на цивилизованные планеты, — пробурчал ИХ. — Нет лучшего способа развеяться, чем оказаться в какой-нибудь дикости.
— Кардония — это хорошо, ипать-копошить, — ухмыльнулся Галилей. — У меня как раз свуя заканчивается, а на диких планетах трудно отыскать достойных поставщиков.
— На диких планетах трудно отыскать удобные дороги и пролетки с мягкими рессорами, — произнес Бедокур. И перевел взгляд на медикуса: — Что у мессера с ногами?
— С одной получше, месе карабудино, с другой… — Альваро поморщился и честно ответил: — С другой — так себе.
— А ты для чего?
— Я стараюсь: ежедневный массаж, упражнения, мази…
— Порошки пропиши, ты в них мастак.
— В порошках Галилей мастак, — съязвил Хасина.
— Мои порошки мессеру вряд ли помогут, — пробормотал астролог. А в следующий миг оживился: — Правда, есть на примете одна веселая смесь, ипать-копошить, но эффект краткосрочный, на пару часов, не больше.
— Порошки не всегда помогают, — авторитетно сообщил Бабарский. — Вот, к примеру, выгнуло меня позавчера хроническим защемлением, я в аптечке порылся, отыскал что-то от изжоги, но выгиб только компрессом снял, который мне Альваро наложил.
— Ты мне новый микроскоп обещал, месе карабудино, — тут же напомнил медикус.
— Не обещал, — хладнокровно отозвался ИХ.
— Обещал.
— Если бы я за каждую свою болячку кому-нибудь чего-нибудь обещал, мессер давно разорился бы.
— Это если бы ты исполнял обещания.
— Вот и смирись.
— Гвини патэго! Так я тебе и скажу в следующий раз.
— Тогда тебе микроскоп точно никто не купит.
Маленький Бабарский служил на «Амуше» большим суперкарго и цепко держал в пухлых ручках все финансы цеппеля. ИХ обожал делать прибыль и любоваться на нее, с наличными же расставался неохотно, но если Помпилио приказывал купить оборудование, приобретал только самое лучшее.
— А это еще что за цепари? — вяло осведомился Галилей, тыча трубкой в сторону входа.
У дверей «Дуба» осматривались шестеро мужиков в военной форме.
— Вояки с «Дер Каттера», — определил Бедокур.
— С какого еще «Каттера»?
— Пока ты в отключке валялся, в Даген Тур доминатор прибыл, — сообщил Бабарский. — У вокзала трепыхается.
— Я не валялся, а дремал перед сэнским раствором, внятно? — объяснил астролог, продолжая таращиться на военных. — Надо было сил набраться.
Из всех офицеров Галилей Квадрига выглядел наиболее молодо и одновременно — болезненно. Точнее — расслабленно, поскольку астролог «Амуша», как, впрочем, почти все его коллеги, отходил от Пустоты с помощью проверенных, но запрещенных препаратов разной степени тяжести. Роста он был невысокого, а телосложения хлипкого, идеально гармонирующего с вялыми движениями. Одевался Галилей просто: тельник с длинными рукавами, штаны с накладными карманами, в холодную погоду — цапа, но обожал яркие детали. Сейчас, к примеру, левое запястье астролога перехватывал шелковый платок кричаще-желтого цвета.
— А что вояки делают в нашей харчевне, ипать-копошить?
— Поужинать притащились.
— А-а…
Окружающая действительность занимала астролога не всегда, а потому проявленный интерес вызвал понятное удивление друзей.
— Тебе-то что? — осведомился Бабарский.
— Мне? Мне срочно надо поесть. — И Галилей схватил за руку направляющуюся к цепарям с «Дер Каттера» официантку. — Красавица, мы скоро улетаем.
— Неужели?
Квадрига почесал короткую русую бородку и мило полюбопытствовал:
— Вы будете по нам скучать?
— Ну… — Девушка неодобрительно покосилась на трубку астролога, что распространяла сладковатый запах чего-то незаконного, но ответила вежливо, хоть и неопределенно: — Не знаю.
— Массаж и упражнения эффекта не дают, — пробубнил себе под нос Хасина. — Нужно нечто иное, но что?
Замечание Бедокура заставило медикуса погрузиться в размышления.
— А давайте устроим прощальный ужин? — с энтузиазмом предложил Галилей. — Что вы посоветуете для нашей компании, красавица?
Палубные и механики «Амуша», что скромно выпивали неподалеку от офицеров, поддержали щедрое предложение астролога довольными возгласами. А вот умный Бабарский помрачнел.
— Денег жалко? — ехидно осведомился Мерса.
— Галилей, за что ты взъелся на харчевню? — поинтересовался ИХ, не обратив внимания на каверзный вопрос алхимика.
— Мы хотим сделать заказ! — громко сообщили военные. — Милая, подойди к нам!
— Может, поросенок? — быстро предложила официантка.
— С пятачком? — игриво уточнил Квадрига, не отпуская девушку.
— Кажется, после сэнского раствора Галилей не забыл побаловаться ухской пылью, — вздохнул Бабарский.
— Он пыль не употребляет.
— Откуда ты знаешь?
— Милая!
— С костями все в порядке, а вот состояние мышц оставляет желать лучшего. — Хасина сделал большой глоток пива и провел рукой по лысому черепу. — Думай, думай…
— Вы пока подумайте…
— А с чем вы подаете поросенка?
— Что э-э… происходит?
Смысл отрывистых фраз, мрачных взглядов, подмигиваний и улыбочек полностью ускользал от алхимика, но с объяснениями никто не спешил.
— Милая, ну что ты прилипла к штафиркам? — не выдержали военные.
— Иди к нам!
— К настоящим мужчинам!
— Ипать-копошить, кто пустил в приличное заведение животных? — Астролог печально покачал головой. — Расскажите мне о поросенке, красавица, как он выглядел, когда был жив? Упитанным?
Квадрига широко улыбнулся, а вот официантка, сообразившая наконец, куда клонит Галилей, насупилась.
— Не хами военным, заморыш!
— Не ипите мне мозг, девочки, он и так перезрелый.
— Как ты нас назвал?
Бедокур укоризненно посмотрел на астролога, вздохнул и хрустнул пальцами, неспешно разминая руки. Самый высокий из военных последовал примеру Чиры и тем привлек внимание офицеров. Здоровенный цепарь был одет в стандартную черную форму, по-уставному подчеркивающую мускулистую фигуру, а его лицо испещряли мелкие шрамы, свидетельствующие то ли об аварии кузеля, то ли о многочисленных драках.
— Я плохо разбираюсь в знаках различия, — лениво протянул Бедокур. — Кто это?
— Шифбетрибсмейстер доминатора, — доложил подскочивший механик.
— Глыба Штокман, — растягивая слова, представился здоровяк.
— Чира Бедокур.
— Слышал.
— Тогда знаешь, что должен отступить.
— Почему?
— Мы заказываем ужин.
— Добавляете шафран? Великолепно! А сколько времени готовится поросенок?
Ненавидящий взгляд официантки развеселившийся астролог полностью игнорировал.
— Ты вроде местный? — уточнил Глыба.
— Я чту традиции, — мгновенно отозвался Бедокур. И обвел взглядом сидящих вокруг дагентурцев: — Это наше дело! Только наше. Никто не вмешивается, чтобы не испортить себе карму.
— Если согласно традиции, мы подписываемся.
— Традиционные методы не работают, — вздохнул Хасина, продолжая массировать голову.
— Сорок минут? Надо подумать.
— Чира, остановись.
ИХ взял Бедокура за плечо, но тот одним движением сбросил руку суперкарго.
— Конечно! — Заметивший жест Альваро хлопнул себя по лбу. — Усилие! Если обычные упражнения не помогают, следует увеличить нагрузку! — Медикус гордо оглядел окружающих, сообразил, что его гениальное открытие никто не услышал, и осведомился: — Что происходит?
Поднявшиеся из-за столов цепари выстроились в ряд: шестеро против шестерых. И во главе каждой линии возвышались массивные фигуры шифов. Выглядела сцена настолько внушительно, что стихли даже споры о фотографиях.