Когда она выезжала задним ходом с подъездной аллеи, он наблюдал за ней из своего «Эскорта». Превосходно. Ждать оставалось минут пятнадцать. Как только ее машина скрылась вдали, он подъехал к фасаду дома и остановился. Осмотрел окна. Ее парень дома один. Он вышел из машины и направился к парадной двери.
Ребус, возвращаясь в отдел происшествий после бесплодной беседы с Андерсоном, даже не догадывался, что тот уже решил установить за ним слежку. Отдел происшествий выглядел так, точно над ним пронесся тайфун. Столы завалены бумагой, в свободный угол втиснут небольшой компьютер, стены сплошь завешаны диаграммами, таблицами, расписаниями дежурств и еще неизвестно чем.
— У меня брифинг, — сказала Джилл. — Увидимся позже. Слушай, Джон, я уверена, что тут есть какая-то связь. Назови это хоть женской интуицией, хоть чутьем сыщика — как хочешь назови, но только отнесись к моим словам серьезно. Подумай над тем, что я сказала. Подумай, кто может затаить на тебя злобу. Прошу тебя!
Он кивнул и стал смотреть, как она уходит в свой отдельный кабинет, в другую часть здания. Ребус не мог сообразить, за каким столом работал. Он оглядел помещение: в отделе все изменилось, мебель то ли переставили, то ли сдвинули. Рядом зазвонил телефон. И хотя неподалеку находились полицейские и телефонисты, он, пытаясь вновь войти в курс расследования, быстро взял трубку. Он молился при этом, как бы самому не стать объектом расследования. Молился, позабыв, что такое молитва.
— Отдел происшествий, — сказал он. — Сержант сыскной полиции Ребус у телефона.
— Ребус? Какая интересная фамилия! — Голос был старческий, но звучный. Звонивший явно был человеком образованным. — Ребус, — повторил он так, словно записывал фамилию на клочке бумаги.
Ребус принялся разглядывать телефонный аппарат.
— А ваше имя, сэр?
— Меня зовут Майкл Айзер. Я профессор английской литературы Эдинбургского университета.
— Вот как, сэр? — Ребус схватил карандаш и записал фамилию. — Чем могу помочь, сэр?
— Нет, мистер Ребус, речь идет скорее о том, чем я, кажется, могу помочь вам, хотя не исключено, что я ошибаюсь. — Ребус был почти уверен, что его не разыгрывают, и отлично представлял себе звонившего: жесткие курчавые волосы, галстук-бабочка, мятый твидовый костюм, во время разговора размахивает руками. — Я, видите ли, интересуюсь словесными и буквенными играми — палиндромами, анаграммами и прочим. По правде говоря, я даже пишу книгу на эту тему. Книга называется «Прямые ответы экзегетам [1] текстов». Заметили, в чем здесь штука? Это же акростих. Первые буквы названия образуют новое слово, слово «поэт». Это старинная забава, она существует столько же, сколько сама литература. В своей книге я, однако, сосредоточиваюсь на словесных играх в произведениях современных авторов, таких как Набоков или Берджес. Разумеется, подобные игры — лишь небольшая часть целого ряда ухищрений, к которым писатель прибегает, чтобы развлекать, поучать или убеждать своих читателей.
Ребус попытался перебить говорившего, но это было все равно что пытаться остановить быка. Поэтому он был вынужден слушать, то и дело спрашивая себя, не пудрят ли ему мозги, не следует ли — в нарушение всех инструкций — попросту повесить трубку. Ему нужно было подумать о более важных вещах, к тому же его мучила тупая боль в затылке.
— …а дело в том, мистер Ребус, что в выборе жертв этого убийцы я совершенно случайно заметил определенную систему.
Ребус присел на край стола и так сжал в руке карандаш, словно пытался его раздавить.
— Вот как? — сказал он.
— Да. Передо мной сейчас лежит листок бумаги с именами жертв. Вероятно, это можно было заметить и раньше, но мне только сегодня попалась на глаза газета, где перечислены имена сразу всех этих бедняжек. Видите ли, обычно я покупаю «Таймс», но сегодня утром просто не смог ее найти и поэтому купил другую газету, а там было это сообщение. Возможно, все это ерунда, простое совпадение, но, с другой стороны, возможно, и нет. Решать вам, ребята. Я попросту выдвигаю предположение.
В кабинет вошел Джек Мортон, окутанный клубами сигаретного дыма, и, заметив Ребуса, помахал рукой. Ребус кивнул в ответ. Вид у Джека был усталый. У всех был усталый вид, а он, Ребус, отдохнувший и успокоившийся, болтал по телефону с каким-то сумасшедшим.
— Какое предположение, профессор Айзер?
— Вы что, не поняли? По порядку имена жертв таковы: Сандра Адамс, Мэри Андрюс, Никола Тернер и Элен Аббот. — Джек поплелся по направлению к Ребусову столу. — Первые буквы имен этих девочек, — продолжал профессор, — образуют новое имя: Саманта [2]. Быть может, так зовут следующую жертву убийцы? Или же это простое совпадение и тут на самом деле нет никакой системы.
Ребус, со стуком швырнув трубку на рычаг, моментально вскочил со стола и схватил Джека Мортона за галстук. Мортон принялся судорожно глотать воздух, и сигарета выпала у него изо рта.
— Твоя машина внизу, Джек?
Все еще задыхаясь, тот кивнул.
Боже мой, милосердный Боже! Значит, все это правда! Все это имеет отношение к нему. Саманта. Все эти подсказки, все убийства задумывались просто как способ кое-что сообщить — сообщить ему. Боже милостивый! Помоги мне, помоги!
Следующей жертвой Душителя должна была стать его дочь.
Рона Филлипс увидела машину, стоявшую возле ее дома, но не придала этому значения. Ей хотелось одного: поскорее укрыться от дождя. Она подбежала к парадной двери и сунула ключ в замок. Вслед за ней к двери не спеша подошла Саманта.
— Погода просто отвратительная! — крикнула Рона в гостиную.
Она встряхнула дождевик и направилась туда, где по-прежнему орал телевизор. В кресле она увидела Энди. Руки у него были связаны за спиной, а рот накрепко заклеен огромным куском лейкопластыря. На шее все еще болталась бечевка.
Рона уже собиралась испустить самый пронзительный крик в своей жизни, как вдруг что-то тяжелое опустилось ей на затылок, и она, теряя сознание, сделала еще два неуверенных шажка и упала в ноги своему любовнику.
— Здравствуй, Саманта!
Голос Саманта узнала, хотя лицо говорившего было скрыто маской, и она не могла видеть его улыбку.
Машина Мортона с включенной синей мигалкой мчалась по городу, точно за ней гнались все силы ада. Ребус пытался по дороге объяснить другу ситуацию, но слишком нервничал, чтобы говорить связно, а Джек Мортон, лавировавший в потоке машин, был слишком занят, чтобы уловить смысл происходящего. Они вызвали подкрепление: одну машину в школу, на тот случай, если Саманта еще оттуда не ушла, и две — к дому, предупредив, что там может оказаться Душитель. Следовало проявлять осторожность.
Несясь со скоростью восемьдесят пять миль в час по Куинсферри-роуд, Джек сделал безумно рискованный правый поворот, подрезав встречный транспорт, и автомобиль влетел в чистенький микрорайон, где жили Саманта, Рона и ее любовник.
— Здесь направо! — заорал Ребус, пытаясь перекричать рев мотора. Он все еще не терял надежды. Свернув на нужную улицу, они увидели перед домом две уже подъехавшие полицейские машины, а на подъездной аллее — машину Роны, пустую, с незакрытой передней дверцей.
20
Они хотели дать ему успокоительное, но он отказался принимать их лекарства. Они хотели, чтобы он уехал домой, но он отказался следовать их совету. Как может он ехать домой, когда Рона лежит наверху в палате реанимации? Когда похищена его дочь, когда вся его жизнь разорвана в клочья, словно пущенное на тряпки сносившееся платье? Он ходил взад и вперед по приемному покою больницы. Чувствовал он себя прекрасно, так он им и сказал. Он знал, что Джилл и Андерсон тоже где-то здесь. Бедняга Андерсон. Сквозь грязные стекла он смотрел, как по двору идут, смеясь под дождем, медицинские сестры в пластиковых накидках, развевавшихся на ветру, точно плащи в каком-нибудь старом фильме про Дракулу. Как они могут смеяться? Деревья окутывал легкий туман, и сестры, по-прежнему легкомысленно смеясь, постепенно исчезали в этом тумане, уплывая в иное измерение, в призрачный, вымышленный Эдинбург легенд и преданий, где нет места ни смеху, ни солнечному свету.
Уже почти стемнело, последние отблески дня скрылись за тяжелой пеленой туч. Набожные художники прошлого, глядя на такие же, как сегодня, небеса, принимали, наверное, пробившийся сквозь тучи луч солнца за знак незримого присутствия Бога, сотворившего всю земную красу. Ребус художником не был. Красоту он искал не в окружающих пейзажах, а запечатленную в слове. Стоя в приемном покое, он ясно понимал, что всю жизнь ценил вторичный опыт — сказанные другими слова, чужие мысли — выше реально существующих вещей. Ну что ж, вот он наконец и столкнулся лицом к лицу с реальной жизнью. И не впервые: память отбросила его назад, к службе в Специальном военно-воздушном полку, и сразу он почувствовал изнеможение, у него разболелась голова, напряглись все мускулы.
Уже почти стемнело, последние отблески дня скрылись за тяжелой пеленой туч. Набожные художники прошлого, глядя на такие же, как сегодня, небеса, принимали, наверное, пробившийся сквозь тучи луч солнца за знак незримого присутствия Бога, сотворившего всю земную красу. Ребус художником не был. Красоту он искал не в окружающих пейзажах, а запечатленную в слове. Стоя в приемном покое, он ясно понимал, что всю жизнь ценил вторичный опыт — сказанные другими слова, чужие мысли — выше реально существующих вещей. Ну что ж, вот он наконец и столкнулся лицом к лицу с реальной жизнью. И не впервые: память отбросила его назад, к службе в Специальном военно-воздушном полку, и сразу он почувствовал изнеможение, у него разболелась голова, напряглись все мускулы.
Он поймал себя на том, что опять отвлекается от действительности, и уперся обеими ладонями в стену так, будто его кто-то собирался обыскивать. Сэмми находилась неизвестно где, в руках у маньяка, а он предавался воспоминаниям, сочинял оправдания и сравнения. Нашел время!
В коридоре Джилл опекала Уильяма Андерсона. Ему тоже велели отправляться домой. Доктор осмотрел Андерсона, пытаясь выяснить, не имел ли шок последствий, и сказал, что на ночь его лучше уложить в постель.
— Нет, я подожду здесь, — спокойно и решительно отказался Андерсон. — Если все это имеет какое-то отношение к Джону Ребусу, то я хочу быть рядом с Джоном Ребусом. Я прекрасно себя чувствую, честное слово.
Но это было далеко не так. Потрясенный, полный раскаяния, он пребывал в некотором замешательстве.
— Не может этого быть, — сказал он Джилл. — Не могу поверить, что все убийства служили всего лишь прелюдией к похищению дочери Ребуса. Просто в голове не укладывается. Этот тип наверняка ненормальный. Должен же Джон иметь хоть какое-то представление о том, кто за всем этим стоит?
Джилл Темплер задавала себе тот же вопрос.
— Почему он нам ничего не сказал? — продолжал Андерсон. И вдруг тихо заплакал, не стесняясь слез. — Энди, мой Энди!
Он обхватил голову руками и позволил Джилл обнять его за сгорбленные плечи.
Джон Ребус, смотревший, как сгущается тьма, думал о своем браке, о дочери. О своей дочери Сэмми.
Для тех, кто читает между времен.
Что именно он вымарывал из памяти? Что именно отторг его разум много лет назад, когда Ребус гулял по береговой линии Файфа, оправляясь после глубокого нервного срыва? Тогда он надежно захлопнул дверь перед прошлым, словно перед носом у какого-нибудь бродячего проповедника. Но непрошеный гость дождался своего часа и решил снова ворваться в жизнь Ребуса. Он уже просунул ногу в приоткрывшуюся дверь. Дверь восприятия. Что теперь пользы в его начитанности? Или в его искренней вере? Саманта. Сэмми, его дочь. Боже милостивый, отврати от нее опасность! Боже милостивый, сохрани ей жизнь!
Джон, ты должен знать, кто это.
Но он лишь тряс головой, стряхивая непрошеные слезы. Он не знает, не знает. Это мистер Крестик. Это мистер Узелок. Имена больше ничего для него не значили. Крестики и узелки. Ему присылали крестики и узелки, куски веревки и спички да сплошную тарабарщину, как назвал эти письма Джек Мортон. И больше ничего. Господь милосердный!
Он вышел в коридор и столкнулся лицом к лицу с Андерсоном — старик был похож на обломок крушения, дожидающийся, когда его погрузят и увезут. И двое мужчин крепко обнялись, постепенно возвращая друг друга к жизни. Двое старых врагов в один миг осознали, что в конечном счете они заодно. Они обнялись и заплакали, дав выход всем чувствам, которые сдерживали в течение долгих лет полицейской службы, вынужденные всегда выглядеть строгими и невозмутимыми. И стало очевидно, что они такие же люди, как и все прочие.
Поздно вечером, когда врачи убедили его в том, что у Роны всего лишь трещина в черепе, и впустили на минуту в ее палату посмотреть, как она дышит кислородом, Ребус позволил отвезти себя домой. Рона будет жить. Это уже кое-что. А вот Энди Андерсон лежит на прозекторском столе, и доктора изучают его хладные останки. Несчастный инспектор Андерсон. Несчастный человек, несчастный отец, несчастный полицейский. Дело Душителя касалось теперь непосредственно их обоих. Оно превратилось в дело о затаенной злобе.
У них наконец-то появились приметы, хотя и не очень точные. Соседка Роны видела, как некий человек нес из дома к машине неподвижную девочку. К светлой машине, как она им сообщила. К обычной с виду машине. Обычный с виду человек. Не очень высокий, с грубыми чертами лица. Он спешил. Она не успела как следует его разглядеть.
Андерсона уже отстранили от расследования, как, впрочем, и Ребуса. Да, дело приобрело чрезвычайный характер: Душитель проник в дом, совершил там убийство. Он зашел слишком далеко, хватил через край. Журналисты и фоторепортеры, собравшиеся возле больницы, жаждали информации. Суперинтендант Уоллес созвал пресс-конференцию. Читатели газет, эти любители подсматривать в замочную скважину, хотели знать подробности. Потрясающие новости! Эдинбург становится криминальной столицей Европы! Убит сын старшего инспектора и похищена — а быть может, уже убита — дочь сержанта сыскной полиции.
Ребусу не оставалось ничего, кроме как сидеть и ждать очередного письма. В своей квартире он чувствовал себя лучше, какой бы мрачной и пустой она ни казалась, как бы ни была похожа на тюремную камеру. Джилл обещала зайти к нему попозже, после пресс-конференции. Возле его дома дежурила неприметная машина, что было в порядке вещей: как знать, насколько сильную злобу затаил Душитель?
Тем временем в управлении без ведома Ребуса проверяли его личное дело, смахивали пыль с его прошлого, тщательно все изучали. Где-то там, в его прошлом, обязательно должен был обнаружиться Душитель. Обязательно.
Разумеется, должен был. Ребус знал, что ключ к разгадке есть только у него. Ключ от шкатулки, в которой надежно спрятана тайна. Но — увы! — ключ этот Ребус утратил, и ему оставалось лишь безнадежно трясти шкатулку, слушая, как гремит внутри секрет его прошлого.
Джилл Темплер позвонила брату Ребуса и, рискуя навлечь на себя негодование Джона, велела Майклу немедленно приехать в Эдинбург и побыть с братом. В конце концов, он был единственным родственником Ребуса. По телефону он казался испуганным — испуганным и озабоченным. Потом она принялась ломать голову над методом убийцы, угаданным Айзером. Профессор оказался прав. Что же из этого следовало? Если Душитель составил список жертв заранее, значит, он наверняка сумел раздобыть сведения о людях и, в частности, детях с соответствующими именами и фамилиями. Каким образом он мог это сделать? Быть может, он государственный служащий? Учитель? Человек, имеющий доступ к базе данных муниципальных компьютеров? Все предположения предстояло проверить. Но сначала, по мнению Джилл, полиции следовало бы побеседовать с каждым жителем Эдинбурга, чья фамилия созвучна словам «крест» или «узел». Работа адова, да и догадка абсурдная, но ведь в этом деле все пока что было сплошным абсурдом.
Между тем подошло время пресс-конференции, устроенной, поскольку так было удобнее, в административном корпусе больницы. Зал был битком набит. Лицо Джилл Темплер, доброжелательное, но неулыбчивое, стало за последние дни так же хорошо знакомо британской публике, как и лица всех телекомментаторов и репортеров. В тот вечер, однако, выступать собирался суперинтендант. Джилл надеялась, что его выступление будет кратким. Ей хотелось повидаться с Ребусом. А еще больше, признаться, хотелось поговорить с его братом. Неужто и он ничегошеньки не знает о прошлом Джона? Коллегам-полицейским Ребус о себе почти никогда не рассказывал, на вопросы о службе в армии отвечал и вовсе ледяным молчанием. Откуда же выполз преследующий Джона убийца-душитель? Из потемков армейских лет, или он имеет какое-то отношение к истории с Ребусовым неудачным браком? Джилл слушала выступление супера. Щелкали затворы фотоаппаратов, и просторный зал наполнялся сигаретным дымом.
В одном из первых рядов сидел Джим Стивенс, улыбавшийся уголком рта так, словно что-то знал. Джилл нервировала его улыбка. Он не сводил с нее глаз, непрерывно строча при этом в блокноте. Джилл вспомнила тот злополучный вечер, который они провели вместе, и свой гораздо менее злополучный вечер с Джоном Ребусом. Почему в ее жизни не было ни одного мужчины, не обремененного сложными проблемами? Возможно, потому, что сложности возбуждали ее интерес. А в данном деле сложностей поубавилось. Оно постепенно упрощалось.
Джим Стивенс, вполуха слушавший заявление полиции, думал о том, какой запутанной становится вся эта история. Ребус и Ребус, наркотики и убийства, анонимные послания перед похищением дочери. Необходимо выяснить, что кроется за официальными сообщениями полиции, и лучше всего обратиться за помощью к Джилл Темплер, предложив взамен кое-какие сведения. Если торговля наркотиками и похищение действительно связаны между собой — что вполне вероятно — значит, кто-то из братьев Ребусов ведет игру не по правилам. Быть может, Джилл Темплер что-нибудь известно.