Я прошел по фронтону и оказался у его дальнего края. Оттуда спрыгнул на плоскую крышу библиотеки. Никаких проблем — всего шесть футов. И отправился дальше по крышам жилых домов, до церкви, словно Квазимодо, осторожно ступая, прошел по карнизу, спустился по водосточной трубе; еще один карниз, потом большой дуб, и еще карниз — вот тут пришлось призвать на помощь ловкость и умение. Великолепно! Наверняка сэкономил шесть или даже семь минут.
Когда я заглянул в окно, часы на стене показывали, что у меня еще в запасе целых три минуты, и я остался очень доволен собой.
Голова Дениса Вексрота, с выпученными глазами и широко открытым ртом, приподнялась от книги, медленно повернулась, на мгновение оказалась в тени, а потом, не совсем уверенно, потащила за собой все остальное тело. И вот уже мой куратор стоит на ногах возле стола и смотрит на меня.
Я бросил взгляд назад, через плечо, стараясь понять, что же его так ужасно разозлило, но в этот момент он поднял раму и сказал:
— Мистер Кассиди, что, черт подери, вы тут вытворяете?
Я снова повернулся к Денису Вексроту, который вцепился в раму так, словно я собирался ее у него отнять, а она представляла для него самую главную ценность в жизни.
— Ждал, когда подойдет время, на которое мы договорились с вами встретиться, потому что немного не рассчитал и пришел на три минуты раньше, — ответил я.
— Знаете что, спуститесь-ка вниз и поднимитесь сюда по лестнице, как полагается нормальным… — начал он. А потом вдруг выкрикнул: — Нет! Подождите! Так я могу стать соучастником какой-нибудь гадости. Давайте заходите!
Вексрот отступил в сторону, а я вошел в его контору. Он не захотел подать мне руку, несмотря на то что я тщательно вытер свою о собственные брюки. Мой куратор отвернулся от меня и медленно сел за свой стол.
— Существует правило, запрещающее лазать по крышам зданий, — сообщил он мне.
— Да, — согласился я, — но это правило всего лишь формальность. Администрации было просто необходимо придумать что-то в этом духе. Никто не обращает ни малей…
— Ведь именно вы, — сказал Вексрот, качая головой, — именно из-за вас и было придумано это правило. Я здесь совсем недавно, и все же успел самым тщательным образом изучить все, что вас касается.
— По правде говоря, — заявил я, — если я не очень лезу на рожон и веду себя скромно, никого особенно не беспокоит моя любовь к крышам…
— Акрофилия! — фыркнул Вексрот и хлопнул рукой по папке, которая лежала перед ним на столе. — Вы сумели найти и купить парочку беспринципных кретинов-врачей, чьи заключения помогли вам избежать ареста, вам даже стали сочувствовать и вы превратились в своего рода местную знаменитость. Я только что прочитал эти бумаги. Куча навоза — и больше ничего. Лично меня они ни в чем не убедили. Я считаю, что это даже не смешно.
— Мне нравится лазать, — пожав плечами, сказал я. — Мне нравится забираться туда, где высоко. Я никогда не утверждал, что в этом есть что-то смешное, а доктор Марко вовсе не беспринципный кретин.
Вексрот издал какой-то неопределенный звук и принялся листать бумаги в папке. Я же почувствовал, что он мне не нравится. Коротко подстриженные, песочного цвета волосы, аккуратная бородка и такие же усы, скрывающие тонкие злые губы. Похоже, ему лет двадцать пять или около того. Грубит, держится высокомерно и важничает, даже сесть не предложил, хотя я, наверное, на парочку лет его старше, к тому же спешил, старался не опоздать на встречу.
Я уже видел его один раз — мельком, на какой-то вечеринке. Он тогда как следует надрался и вел себя куда дружелюбнее; вероятно, еще не видел папки с моими бумагами. Впрочем, это не должно было бы иметь принципиального значения. Он обязан вести себя со мной de novo2, а вовсе не основываясь на всякого рода сплетнях.
Ладно, кураторы приходят и уходят — университетские, факультетские, специальные. Мне доводилось иметь дело с самыми лучшими и с самыми отвратительными. Сейчас я, пожалуй, и не смог бы сходу сказать, кто из них мне нравился больше всего. Может быть, Мерими. Или Крофорд. Мерими помог мне, когда меня хотели упрятать за решетку. Очень приличный человек. Благодаря Крофорду я чуть было не закончил университет. Если бы ему удалось этого добиться, он бы получил специальный приз, как Куратор Года. Хороший он был парень. Только вот слишком уж развита у него творческая жилка. Интересно, где они сейчас?
Я пододвинул к столу Дениса Вексрота стул и устроился на нем поудобнее, зажег сигарету и воспользовался корзиной для бумаг вместо пепельницы. Казалось, он ничего не замечает, только сидит и задумчиво просматривает бумаги в моей папке.
Так прошло несколько минут, а потом он сообщил:
— Что ж, теперь я готов к разговору с вами. Посмотрев на меня снизу вверх, мой новый куратор победно улыбнулся:
— Мистер Кассиди, в этом семестре вы закончите обучение в нашем университете.
— В этот день, мистер Вексрот, в аду сильно похолодает, — не удержавшись от улыбки, ответил я.
— Я думаю, что подготовился к встрече с вами более тщательно, чем это делали мои предшественники, — заявил он. — Насколько я понимаю, вам известны все университетские правила?
— Я регулярно их изучаю.
— Кроме того, уверен, вы знаете, какие курсы предлагает наш университет в этом семестре?
— Вы и тут не ошиблись.
Вексрот достал из кармана пиджака кисет и трубку и стал медленно набивать ее табаком, делая это с необычайной тщательностью и явно наслаждаясь процессом. Я уже давно понял, что он курит трубку. Вексрот прикусил мундштук, поднес к табаку спичку, сделал несколько пробных затяжек, вынул трубку изо рта и посмотрел на меня сквозь дым.
— В таком случае, вы должны понимать, что получите диплом в принудительном порядке, в соответствии с одним из основных законов факультета.
— Вы же еще не видели карточку с моим предварительным выбором предметов.
— А она не имеет никакого значения. Я перебрал все варианты сочетания курсов, которые вы могли бы взять, чтобы сохранить свой нынешний статус, и обработал данные вместе с программистами. А потом сверил их с теми курсами, которые вы успели прослушать, и в каждом случае я придумал надежный способ от вас избавиться. Вне зависимости от того, что вы выберете, вам не избежать завершения какого-нибудь основного курса.
— Похоже, вы всерьез относитесь к своей работе.
— Вот именно.
— Может, скажете, почему вы так стремитесь от меня избавиться?
— Конечно, скажу, — заверил Вексрот. — Дело в том, что вы трутень.
— Трутень?
— Самый настоящий. Вы ничего не делаете, только зря здесь болтаетесь.
— А что же в этом плохого?
— Вы тяжким грузом давите на весь преподавательский состав университета, попусту тратите их эмоции и интеллект.
— Чепуха, — заметил я. — Я написал несколько отличных статей.
— Совершенно верно. Вы уже давно должны были бы преподавать или заниматься самостоятельными исследованиями — получив не одну научную степень, — а не занимать место, которое предназначается какому-нибудь бедняге.
Я усилием воли заставил себя не думать о бедном отвергнутом претенденте на мое место — худой, с ввалившимися глазами, нос и кончики пальцев прижаты к стеклу, запотевшему от его дыхания, мучительно страдающий от того, что из-за меня он лишился возможности получить хорошее образование — и сказал:
— Опять чепуха. Почему вам так хочется от меня избавиться?
Вексрот некоторое время задумчиво смотрел на свою трубку, а потом ответил:
— Если коротко — вы мне не нравитесь.
— Почему? Вы ведь меня совсем не знаете.
— Я знаю о вас — этого более чем достаточно. — Он постучал пальцем по папке с моим досье. — Здесь все написано. К таким людям, как вы, я не испытываю ни малейшего уважения.
— Вы не могли бы немного конкретизировать?
— Хорошо, — согласился Вексрот, раскрыв досье на одной из многочисленных закладок. — Судя по этим записям, вы провели в нашем университете — сейчас уточню — около тринадцати лет.
— Похоже на правду.
— Причем все это время вы продолжали учиться на дневном отделении, — добавил он.
— Да, я всегда посвящал свое время учебе.
— Вы поступили в университет в весьма юном возрасте. Способностей вам было не занимать. Ваши оценки постоянно оставались довольно высокими.
— Благодарю вас.
— В мои намерения не входит делать вам комплименты. Это всего лишь констатация факта. Однако для получения диплома вам каждый раз не хватало самой малости. На самом деле, у вас накопилось столько самых разнообразных данных и материалов, что их хватило бы на несколько докторских диссертаций. Вам не раз предлагали объединить ваши работы…
— Объединенные работы не подпадают под действие правила о получении диплома.
— Да, мне это хорошо известно. Нам обоим это хорошо известно. За прошедшие годы стало очевидным, что вы намерены оставаться студентом дневного отделения как можно дольше и не собираетесь писать дипломную работу.
— Я этого никогда не утверждал.
— И не нужно, мистер Кассиди. Ваше личное дело говорит само за себя. Вы весьма хитроумно справлялись с главными требованиями, с легкостью избегали получения диплома, время от времени меняя один основной курс на другой и получая таким образом новый набор требований, выполнение которых необходимо для получения диплома. Впрочем, через некоторое время курсы начали перекрывать друг друга, и вам пришлось менять их каждый семестр. Закон о принудительной выдаче диплома после завершения одного из основных факультетских курсов, насколько я понимаю, был принят исключительно из-за вас. Вам очень ловко удавалось обходить все острые углы, только на этот раз вряд ли что-нибудь получится, потому что острых углов больше не осталось. Ваше время истекает и часы обязательно пробьют. Для вас это последнее интервью подобного рода.
— Я очень на это рассчитываю. Я зашел к вам, чтобы подписать карточку.
— Вы же задали мне вопрос.
— Да, но теперь я вижу, что вы очень заняты, и решил отпустить вас на свободу.
— Все в порядке. Я здесь как раз для того и сижу, чтобы отвечать на ваши вопросы. Надо сказать, что, услышав о вас впервые, я, естественно, заинтересовался причинами вашего столь необычного поведения. А когда мне предложили стать вашим куратором, я постарался выяснить…
— Вам «предложили»? Вы хотите сказать, что делаете это добровольно?
— Совершенно. Я решил стать тем, кто поможет вам распрощаться с университетом и отправит вас в реальный мир.
— Не могли бы вы подписать мою карточку…
— Подождите еще чуть-чуть, мистер Кассиди. Вас интересовало, почему вы мне не нравитесь. Когда вы покинете этот кабинет — через дверь, а не через окно, — вы будете это знать. Во-первых, мне удалось добиться успеха там, где потерпели поражение мои предшественники. Я знаком с условиями завещания вашего дядюшки.
Я кивнул, поскольку уже раньше понял, куда он клонит.
— Мне кажется, вы несколько вышли за рамки своих обязанностей, мистер Вексрот. Это мое личное дело.
— Поскольку вопрос касается вашей деятельности здесь, он входит в круг моих профессиональных интересов — и заставляет меня пораскинуть мозгами. Насколько я понимаю, ваш дядя оставил вам значительную сумму, из которой вам выдается приличное содержание, пока вы остаетесь студентом дневного отделения и работаете над завершением диплома. Как только вы получите хоть какую-нибудь степень, деньги перестанут поступать вам, а то, что останется, будет распределено между представителями Ирландской Республиканской Армии. Я правильно описал ситуацию?
— Думаю, да, если вообще можно правильно описать несправедливую ситуацию. Бедный старый дядюшка Альберт, он, наверное, совсем спятил, когда писал свое завещание. На самом деле, это мне надо сочувствовать, а вовсе не ему.
— Складывается впечатление, что старик хотел обеспечить вас возможностью получить приличное образование — не более и не менее того — а затем предоставить вас самому себе, чтобы вы самостоятельно искали место в жизни. Мне представляется, что это вполне разумное намерение.
— Я уже понял, как вы относитесь к данному вопросу.
— А вы со мной не согласны.
— Точно. Речь идет о двух абсолютно разных философских взглядах на образование.
— Мистер Кассиди, я совершенно уверен, что в данном случае скорее экономика, а не философия определяет ситуацию. Вам удавалось в течение тринадцати лет оставаться студентом дневного отделения университета и при этом не получить никакой степени и диплома — вы это делали для того, чтобы продолжать получать стипендию, назначенную вашим дядей. Вы с наибольшей выгодой для себя воспользовались не совсем точной формулировкой завещания, потому что вы бездельник и дилетант и у вас нет ни малейшего желания работать и служить обществу, дабы возместить тот урон, который ему наносит сам факт вашего существования. Вы авантюрист. Безответственный тип. Вы трутень.
— Ну хорошо. — Я кивнул. — Вы удовлетворили мое любопытство на предмет вашего образа мыслей. Спасибо.
Вексрот нахмурился и внимательно посмотрел на меня.
— Поскольку вам придется быть моим куратором в течение довольно длительного времени, — сказал я ему, — мне хотелось знать, как вы относитесь к некоторым проблемам. У меня нет к вам больше никаких вопросов.
— Вы блефуете, — хихикнул Вексрот.
— Как только вы подпишете мою карточку, — пожав плечами, проговорил я, — меня здесь не будет.
— Мне даже не нужно заглядывать в вашу карточку, — медленно начал мой наставник, — чтобы убедиться в том, что мне не придется быть вашим куратором в течение длительного времени. Пришел конец вашему безделью, Кассиди.
Я достал из кармана карточку и протянул ее Денису Вексроту. Не обращая на нее никакого внимания, он продолжал:
— Вы оказываете деморализующее влияние на многих в нашем университете… Мне ужасно любопытно, что сказал бы ваш дядя, если бы узнал, каким образом вы исполняете его волю. Он…
— Я спрошу его, когда он тут появится, — успокоил я Вексрота. — Впрочем, я навещал его в прошлом месяце, и у меня не сложилось впечатления, что он намерен сделать это в ближайшее время.
— Простите? Что-то я не…
— Дядя Альберт — один из тех счастливчиков, что оказались замешанными в скандале Поживем-Еще-Капельку. Около года тому назад. Помните?
Вексрот задумчиво покачал головой:
— Боюсь, что нет. Я думал, ваш дядя умер. По правде говоря, он должен быть мертвым. Если завещание…
— Это деликатный философский вопрос, — начал я. — С точки зрения закона он, конечно же, умер. Только дядя Альберт велел заморозить себя и положить в Поживем-Еще-Капельку — один из центров криоконсервации. Однако владельцы центра оказались, мягко говоря, не совсем честными людьми, и дядю перевели в другое учреждение подобного рода вместе с еще несколькими счастливчиками.
— Счастливчиками?
— Мне кажется, это самое подходящее слово. В книгах Поживем-Еще-Капельку числилось более пятисот клиентов, а на самом деле заморозили только около пятидесяти. Они получили огромные барыши таким способом.
— Послушайте, мне кажется, я чего-то не понимаю. А что стало с остальными?
— Самые лучшие части их тел и органы оказались на рынке. Еще одно поле деятельности, которое принесло центру Поживем-Еще-Капельку приличные деньги.
— Теперь, по-моему, я что-то припоминаю. А как же… останки?
— Один из партнеров владел еще и похоронным бюро. Он помогал избавляться от тел.
— О! Да… Подождите минутку. А что они делали, если приходили посетители с требованием показать им своего замороженного друга или родственника?
— Меняли таблички с именами. Одно замороженное тело очень похоже на другое, если смотреть на него через покрытое инеем стекло — что-то вроде леденца в целлофановой обертке. Короче говоря, дядя Альберт оказался одним из тех, кого они держали для демонстрации. Ему всегда везло.
— А каким образом удалось вывести их на чистую воду?
— Уклонение от налогов. Их погубила жадность.
— Понятно. Значит, ваш дядя может спросить у вас отчета — когда-нибудь?
— Такая возможность существует. Если честно, успешных возрождений было совсем немного.
— Ваш дядя объявится в один прекрасный день и попросит у вас отчета о вашей деятельности, а вас это совершенно не беспокоит?
— Я всегда решаю проблемы по мере их возникновения. Насколько мне известно, дядя Альберт пока еще не возник.
— Учитывая волю университета и вашего дяди, я считаю своим долгом указать вам, что вы наносите вред еще в одной области.
Я внимательно изучил кабинет. Даже под стул заглянул.
— Сдаюсь, — признал я свое поражение.
— Вы наносите вред себе.
— Себе?
— Вот именно, себе. Согласившись на легкую в экономическом смысле жизнь, вы поддаетесь инерции. Собственными руками лишаете себя возможности занять достойное положение в обществе. И замыкаетесь в своем безделье.
— Безделье?
— Безделье. Вы же болтаетесь здесь без дела целые годы.
— Получается, что вы действуете в моих интересах, стараясь выкинуть меня из Университета, так что ли?
— Точно.
— Мне очень неприятно вам это говорить, но история знает множество людей, подобных вам. Их принято судить достаточно строго.
— История?
— Не факультет истории. История как наука. Вексрот вздохнул и покачал головой. Потом взял мою карточку, откинулся на спинку стула, подымил немного трубкой и начал внимательно изучать то, что я написал.