– Никак нет, янрирр мичман. Я присягал Эхайнору, а не вам лично. Вы временно и в рамках конкретного задания исполняете обязанности моего командира, и сверх того я ничем вам не обязан. Вы даже меня не кормите, если на то пошло.
– В грунт тебя по уши, почему я могу стрелять в эхайна, почему егеря могут, а ты нет?!
– Янрирр мичман, у вас другой жизненный опыт. Наверное, жизнь не раз ставила вас в такое положение, когда вы могли себе позволить убивать такого же эхайна, как и вы сами. Или у вас не было иного выбора. А мне в глубоком еще детстве объяснили, что эхайн, убивший эхайна, есть душегуб и бандит.
– Я, по-твоему, бандит?!
– Не могу знать, янрирр мичман, не видел, чтобы вы убили хотя бы одного эхайна. А слова есть слова… я по накурке еще и не такого могу наговорить.
– А как же Суд справедливости и силы?!
– Это другое, янрирр мичман. Не путайте вопросы чести и сиюминутных выгод.
– Мусор у тебя в голове, рядовой. Не бывал ты еще в настоящих переделках, когда…
– Так точно, не бывал. И не стремлюсь особо. Вот если здесь, прямо сейчас, высадится десант вооруженных этелекхов и посягнет на территориальную целостность Эхайнора, я буду первый, кто откроет по ним огонь.
– Точно откроешь? – прищурился сержант Аунгу. – Не оставишь своих боевых товарищей без огневого прикрытия в серьезной заварушке? А то смотри, Юлфа, я ведь на тебя полагаюсь, как на брата, мне ведь, случись что, и положиться будет не на кого, кроме как на тебя…
– Отставить! – не выдержал мичман. – На дорогу смотри, сержант!
– Только тем и занят, янрирр мичман, – с готовностью откликнулся этот сквернавец.
Какое-то время Нунгатау молча наблюдал за дорогой. Придраться было не к чему. «Выдрессировали вас там, в метрополии», – подумал мичман со смешанным чувством удовлетворения и ревности. Сам он, будь его воля, давно бы уже резал напрямик через степь, в направлении заката, аккурат между двух зависших над горизонтом лун, и вскорости непременно уперся бы во внешний контрольный контур. Ведомая же сержантом Аунгу «ракушка» летела над дорожной направляющей полосой на небольшой высоте, на разумной скорости, старательно следуя всем указателям, правил не нарушая и на неприятности не нарываясь. Любоваться по сторонам было положительно не на что: степь – она и есть степь, голая, желто-серая и маловыразительная. В какой-то момент мичман даже провалился в чуткую звериную дрему и как сквозь пелену слышал негромкие комментарии сержанта: «Приближаемся к внешнему контуру… штатно миновали внешний контур… вижу промежуточный контур… штатно миновали патрульный пост…» Никто сержанту не отвечал, да его слова и не нуждались ни в чьей реакции, просто порядок есть порядок.
Уже в пригороде рядовой вдруг проронил с трепетом в голосе:
– Ух ты, это что за дура?
На приличном расстоянии, из ложбины между двумя покатыми, заросшими бурым кустарником холмами возносилась к небесам устрашающих размеров конструкция из черного металла. Видом своим она напоминала двухсторонний гребень с частыми изостренными зубцами, а завершалась тонким шпилем, оконечье которого таяло в облаках. Гигантский рукотворный артефакт. Инородное тело, не имеющее к окружающему ландшафту никакого касательства, оно будто выламывалось из естественной гармонии рельефа, что сотворена была за многие тысячелетия чередой сезонов с их ветрами, дождем и засухой, и своим присутствием бросало природе надменный вызов.
– Сканеры, – небрежно отвечал сержант Аунгу. – Игрушка типа «Поймай членистоногого!».
– Членистоголового, – проворчал мичман Нунгатау.
– Покрытие пятьдесят квадратных миль, – заливался Аунгу, не обращая внимания, – избирательность такая, что мелкий грызун не проскочит, будь он чужеродного происхождения. Пригороды Хоннарда закрыты полностью. А сам город сканируется избирательно, ситуативно: слишком много техногенных помех, да и жить под такой радостью для здоровья далеко не полезно.
– Как же это строили! – потрясенно вымолвил Юлфедкерк. – Сколько металла убухали, сколько сил! У нас в Эхайнетте не такие…
– Сравнил тоже! В метрополии техника посерьезнее, компактная и скрыта от глаз предполагаемого противника. А здесь все напоказ, чтоб, значит, видел и опасался…
– И что же, опасается?
– Насчет «опасается» не уверен, но, если верить внутренним сводкам, от активных действий воздерживается.
– Неинтересно ему тут, потому и воздерживается. Да и здоровье свое бережет. Для чего спешить? Сами скоро вымрем, от собственных мер предосторожности. Нет в этом логики…
– Это почему же нет логики?! – спросил сержант Аунгу ядовито.
– А потому, что защита от предполагаемого противника оказывается едва ли не более губительна, чем сам противник. Что есть нарушение принципа целесоответствия.
– Зануда ты, Юлфа. Сектант, одно слово.
– Сами вы сектант, янрирр сержант. Уж кто-кто, а мы видим истину высокой логики во всем ее сиянии, а что касается вас…
– И логика твоя – с запашком!
Рядовой препираться не стал, а вместо того ни к селу ни к городу, должно быть, от эмоционального потрясения, завел очередную свою байку:
– Назидатель Нактарк во времена своей юности много странствовал по отдаленнейшим уголкам мироздания в поисках истинной мудрости и незыблемой логики. Случилось, что он оказался в забытой эхайнами и Стихиями обители диалектиков в горах Умкарна. Принят он был со всем радушием, какое могли позволить себе престарелые затворники, обогрет и обласкан, а ввечеру приглашен к участию в обычном вечернем диспуте. После обмена новостями Назидателю Нактарку между делом задан был вопрос, а что-де слышно в живом миру про пигаклетазм…
– Про что?! – вытаращил глаза сержант Аунгу.
– Про пигаклетазм, – терпеливо повторил Юлфедкерк. – Вот и Назидатель, отнеся свое неведение на счет юности, беспечно осведомился, что сие означает. Вопрошавший диалектик между тем вскочил на ноги, взъярился и возопил к Стихиям в том смысле, что-де персона, претендующая на высокое звание мыслителя и логика, но при том не ведающая, что есть пигаклетазм, никак не заслуживает ни упомянутого звания, ни малейшего почтения со стороны окружающих, ни даже сколько-нибудь учтивого обхождения. Нет нужды объяснять, что после таких слов Назидатель Нактарк, пребывая в полном недоумении о неощутительно допущенном промахе, был изгнан из обители по шее в холод и ночь…
– Вот мисхазеры! – не стерпел ефрейтор Бангатахх, придерживая челюсть.
– Но этим его злоключения отнюдь не исчерпывались. Воротившись к родному очагу, он поведал историю тогдашним сотоварищам и немало при том сетовал на жалкую свою планиду. Друзья же, отнесясь к услышанному со всем легкомыслием молодости, вопросили, отчего же он погнушался поведать горным затворникам все, что свершается в сподвижничестве логиков применительно к пигаклетазму. Изрядно озадаченный, Назидатель Нактарк со всемерной осмотрительностью вопросил, что означает сие темное слово. И был премного удивлен, когда дружеские умонастроения от веселья в одночасье переменились ко гневу, сам он был поколочен и из приятного общества навеки удален…
– Ну так что же это за херюзга такая?! – взмолился сержант.
– История не закончена, – злорадно молвил Юлфедкерк. – Совершенно расстроенный и теряющий всякое представление о логике вещей и разумном устройстве мира, Назидатель Нактарк…
– Отставить, – сквозь дрему проворчал Нунгатау. – Обсуждение религиозных тем за пределами культовых сооружений уставом возбраняется, это ты, рядовой, должен знать.
– Виноват, янрирр мичман. Больше не повторится.
– Врешь ведь, – сказал Аунгу. – Непременно повторится. Пацифист хренов. Логику он видит. Пигаклетазм какой-то выдумал…
– Отставить – значит отставить, ко всем относится, – рыкнул Нунгатау, и этот поганец сержант на время заткнулся.
Зато внезапно подал голос ефрейтор Бангатахх:
– Одно радует: если сканеры промолчали, стало быть, Юлфа наш точно не этелекх.
– Сами вы… – промолвил рядовой обиженно.
– Это если сканеры работают, – ввернул сержант.
– Как это они вдруг могут не работать? – промычал Нунгатау и проснулся окончательно.
– Очень просто. Я думал, вы знаете, янрирр мичман…
«С хрена ли я могу это знать, – подумал Нунгатау досадливо. – Я простая, как камень, скунгакская шпана, бушло и мисхаз, и мысли у меня насчет этих… гм… дур всегда были самые простые. Стоят – значит работают. Потому что так надо, и тебя с твоими убогими заботами не касается…»
– Система сканирования устроена таким образом, – продолжал сержант Аунгу, все более увлекаясь, – что находится в постоянном взаимодействии с орбитальными спутниками глобального мониторинга. Предполагается, что мониторы эти незыблемо висят над одним и тем же участком поверхности планеты. Над тем же Эхитуафлом таких мониторов много, а естественных лун нету вовсе. Тогда как здесь, на Анаптинувике, техническое решение аналогичное, а планетологическая ситуация иная. Близость лун вносит постоянные помехи в работу и орбитальное положение мониторов. А уж когда Изангэ и Днекка сойдутся потеснее, вот как сейчас, то гравитационные помехи становятся критическими, и мониторы теряют контакт с сетью наземных сканеров.
– И что же? – с интересом спросил рядовой Юлфедкерк. – Проходи, кто хочет?
– Размечтался, членистоногий, – хохотнул сержант. – Прощения просим, янрирр мичман – членистоголовый… А для чего все эти защитные контуры, все патрули? Чтобы дублировать работу сканеров и прикрывать их бездеятельность во время сбоев. К тому же пять-десять минут, и мониторы спохватываются, выполняют позиционную коррекцию, и связь со сканерами восстанавливается.
– Откуда ты все это знаешь? – спросил мичман с неудовольствием.
– Аквондакуррский университет, восьмой семестр факультета прикладной астродинамики, – усмехнулся сержант. – На факультативах для особо одаренных студентов можно было узнать очень много интересного.
– А ты, значит, был одаренный.
– Подавал некоторые надежды…
– За что ж тебя поперли?
– А с чего вы взяли, янрирр мичман, что меня вдруг поперли? – улыбнулся сержант Аунгу.
– Хочешь сказать, ты закончил обучение и получил надлежащую квалификацию?
– Именно так, янрирр мичман. Магистр прикладной астродинамики, профессиональная квалификация – штурман военно-космического флота второй категории…
– За каким тогда демоном, вместо того чтобы служить Эхайнору на передовых рубежах, как тебя учили и готовили, ты ошиваешься в пехоте?!
– Да врет он все, – лениво отозвался с заднего сиденья ефрейтор Бангатахх. – При всем уважении, янрирр мичман, но где вы встречали кхэри-магистра, да еще астродинамики?
– С тех пор, как я повстречал кхэри-эршогоннара, меня уже ничто не удивит…
– Ну, скажи, что соврал, – однако же настаивал ефрейтор. – Успокой мою душу… да и янрирр мичман переживает.
– Ну, может быть, и вру, – охотно согласился Аунгу.
Мичман открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь особо обидное про всезнаек, грамотеев и брехунов, но «ракушка» вдруг вильнула, клюнула носом и резко пошла на снижение.
– Патруль, – сказал сержант с неудовольствием. – Точно говорю вам, у сканеров нынче перекур. Готовьте свой церрег, янрирр мичман, коли не потеряли. А ты, Банга, не отсвечивай побитой рожей, дабы не было лишних вопросов.
Пигрины и другие обитатели Сиринги
Было раннее утро девятнадцатого числа месяца, именуемого в местном календаре «пирайон», что произведено было от греческого «огнецветный», в день с невзыскательным названием «энатон», что, в свою очередь, означало «девятый», поскольку он и был девятым в декаде. В шесть примерно часов трансгал «Шаритхакраана» причалил к орбитальной станции, космопортом назвать которую ни у кого не повернулся бы язык по причине малости и неустроенности, что не мешало означенному космическому объекту с достоинством носить имя «Коронида». Впрочем, пассажирам и не было нужды покидать комфортабельные пространства трансгала. По истечении короткого времени они все теми же шелковыми голосами приглашены были занять места в первом из трех челноков, какие должны были доставить их на поверхность планеты Сиринга, а именно – в наземный терминал «Аркадия». Кратов и Дези сочли, что им следует проявить расторопность, и отбыли упомянутым первым челноком. Внутри челнок был в точности таков, как и во всех обитаемых уголках Галактики – уютный, обжитой и слегка пообтрепавшийся. Эта часть путешествия заняла не больше часа, на протяжении которого Кратов бессовестно дрых, уронив голову на плечо Дези. Та не особо протестовала: поначалу смотреть было не на что. А когда облачный слой расступился и Сиринга явила себя во всей блистательной красе, женщина деликатно и в то же время решительно высвободилась, не упустив придать кратовской голове более удобное положение (он почувствовал сквозь сон, какие у нее удивительно нежные и при этом сильные руки, и, разумеется, тотчас же заспал это ощущение), и припала к окну. Кратову же казалось, что он просто закрыл глаза, а когда открыл, пассажиры уже покидали салон.
Решительно отказавшись от помощи, Дези сама несла свою чудовищную сумку, которую ни разу еще от самой Земли не открыла. Кратов вышагивал рядом налегке, испытывая от этого изрядное неудобство и борясь с желанием посадить упрямицу на плечо вместе с ее багажом.
Терминал космопорта «Аркадия» казался слишком велик для пяти сотен вновь прибывших, которые потерянно сгрудились на небольшом пятачке необозримого и совершенно пустого пространства в ожидании встречающих. Он был заложен в расчете на солидный и постоянный пассажиропоток, до какого было еще весьма и весьма далеко. И, кстати, строился до сих пор: из дальних концов зала доносились невнятные производственные шумы и что-то беспорядочно полыхало под высокими сводами.
Прежде чем Дези успела проронить хотя бы слово: восхититься амбициозными масштабами сооружения либо высказать очередное «фе» его архитектурной тривиальности, Кратов увлек ее на свежий воздух. Там, на залитой ярким солнцем площадке перед космопортом, их дожидался гравитр. Макс Тиссен стоял возле распахнутой дверцы, всем своим видом демонстрируя безграничное радушие.
– Добро пожаловать на Сирингу, коллеги! – возгласил он.
Тиссен выглядел необычно; вернее сказать, Кратов никогда прежде не видел его расхристанным. Он был экипирован в тропическом стиле, как то: белые шорты, белая жилетка на голое тело, белая бейсболка с выдающимся козырьком и громадные темные очки. Все доступные обзору части тела его были покрыты ровным медно-красным загаром.
– Зовите меня Макс, просто Макс, – промурлыкал Тиссен, обращаясь к Дези.
– Просто Дези, – откликнулась та несколько озадаченно.
Она задвинула сумку в дальний угол кабины, а сама с ногами устроилась на диванчике, прильнув носом к смотровому стеклу. Кратову не оставалось выбора, и он плюхнулся рядом с Тиссеном. Гравитр покачнулся. Усмехнувшись, Тиссен опустил ладони на пульт, и машина свечой взмыла в хрустальные небеса с редкими завитушками облачков.
– Бобровые Хатки – красивое место, – без предисловий объявил он. – Чистая вода, изумрудная травка… Что особенно приятно – там не бывает жарко.
– Высокая влажность?
– И это тоже. Все дело в крестолистах – это такие местные деревья. Хотя биологи упорно называют их ложнопапоротниками. А некоторые затейники считают животными.
– И чем же они замечательны? – вежливо спросил Кратов.
– Их очень много. Весь Берег Русалок… вы должны помнить это местечко, Консул… усыпан рощами и рощицами. Затем, они очень высокие и тенистые. Сядешь этак на песочек в узорчатой тени, откупоришь флакончик пива… – Тиссен мечтательно завел глаза. Кратов поглядел на него с изумлением. Таким жизнелюбивым он тоже его не знавал. – А еще они гуляют.
– Гуляют?! – не выдержала Дези.
– Натуральнейшим образом, сударыня. Вытаскивают лапы из песка и неспешно так перемещаются. Мы раньше полагали, что они гоняются за солнцем. Но для чего за ним гоняться? Днем оно светит, вечером заходит – не угонишься. Биологи грешили поначалу на возмущения магнитных полей, но не нашли закономерностей. Что-то эти разлапистые парни ищут, а что – не говорят… – Тиссен вдруг счастливо засмеялся. – Один чудак оставил на ночь в рощице гравитр. А сам отправился на бережок… гм… беседовать о возвышенном с подругой. Утром они вернулись, гравитр лежит на боку. А из кабины торчит ствол крестолиста в три обхвата и высотой со Стимфальский маяк.
– И что же? – с любопытством спросила Дези. – Неужели спилили?!
– Хотели, – серьезно сказал Тиссен. – Голову этому умнику. Слава богу, нашелся разумный человек… ну, не совсем, конечно, человек… шестирукий…
– Шестирукий?! – поразилась Дези.
– Ну да, тоссфенх. Вы знаете, кто такие тоссфенхи, Дези? Означенный тоссфенх посоветовал оставить у гравитра дежурного. Мол, ночью крестолист сам из кабины выберется и убредет по своим делам. И тут уж надо ловить момент и уводить технику. Пока в нее другой ствол не вскарабкался.
– Помогло? – хмыкнул Кратов.
– Всецело! Крестолист оттуда еще засветло эвакуировался. – Тиссен улыбнулся. – Забавную вы нам планетку подарили, Консул.
Дези с изумлением воззрилась на Кратова. «Заметьте, я еще не задала ни единого глупого вопроса, – читалось в ее зеленых глазищах, – но очень скоро задам много умных вопросов».
– Итак, Алекс Тенебра, – сказал Кратов. – Что я должен о нем знать?
– Биопсихолог. Большой человек. В буквальном смысле. Почти как вы.
– Чем он занимается?
– По-моему, пигринами. Это такие местные мохнатые зверушки. Держатся колониями по берегам рек, впадающих в Жемчужное море. С пигринами он ладит лучше, чем с людьми.
– Почему вы так решили?
– Это заметно. Он живет один. Избегает больших сборищ. Не говоря уж о всяких карнавалах, которые здесь устраивают раз в декаду, а то и чаще. Если все же удается его залучить в компанию, то он как-то исхитряется занять слишком мало места для его солидных статей. Говорит очень тихо. Сливается с пейзажем. Вещь в себе.