Александр Полещук Падает вверх
РИСС БАНГ ВЕДЕТ ПЕРЕДАЧУ
Высоко над морем взметнулся, будто выплавленный из одного куска, зеленый и сверкающий корпус Лаборатории Межзвездной Связи — застывшая гигантская волна с белой пеной тентов на крыше. с блестящими пузырьками-окнами вдоль верхнего этажа. Там, наверху, располагались эмиссионные камеры, и каждый, кто хоть раз побывал в них, оставлял там часть себя: минута пребывания в камере обходилась в год жизни, двенадцать часов означали смерть… В нижнем этаже корпуса разместилась молекулярно-регистрационная установка, являвшаяся одновременно и библиотекой и электронно-вычислительным центром.
В тот день море было спокойно, и группа сотрудников лаборатории расположилась на отдых у нижних ступеней каменной лестницы, ведущей в корпус.
Напряженный рабочий день был позади, и сейчас не хотелось ни о чем думать, только смотреть на багровое солнце — диск его прочертила далекая темная тучка, а край уже касался смутной полоски, где море смыкалось с небосводом.
— Ана Чари закончил работу, — сказал один из сотрудников лаборатории, кивнув в сторону здания.
— Говорят, он сегодня вел передачу, — заметил другой, вглядываясь в темный силуэт человека, появившегося на верхней площадке лестницы.
— Нет, он только проверял физиологическую контактность нового генератора. После передачи Ана Чари уже не может без посторонней помощи сойти вниз. Возраст дает себя знать…
— Но он моложе многих из нас… — заметил третий, загорелый коренастый крепыш, и, размахнувшись, бросил камешек в море.
— На его счету семь планет, и, кроме того, он работал без гиперзвукового концентратора.
— Я до сих пор не представляю себе, как вообще могла происходить эмиссия, — пожал плечами тот, кто начал разговор. — Нет ли в этом случае самоиндукции?
Ана Чари подошел к отдыхающим и присел на песок возле ржавой лапы старого якоря.
— Новый объект, Ана? — спросил кто-то.
— Да, новый, — коротко ответил Ана Чари. — Я и сейчас под впечатлением увиденного…
— Вы сами им займетесь?
— Нет… У меня не хватит сил…
— Значит, кто-нибудь из нас?
— Нет…
— Тогда кто же?
— Рисс Банг.
— Но Рисс Банг ушел от нас.
— Он возвращается сегодня.
— В Институте Истории им были довольны.
— И все-таки он возвращается к нам… Пусть кто-нибудь из вас поднимется на берег. Он уже близко…
Крепыш перестал бросать камни и взбежал по узкой тропке на берег.
— Рисс идет! — закричал он оттуда. — Ребята, Рисс идет…
Рисс подошел к обрыву над морем и крикнул:
— Я вернулся! Слышите там, на берегу?
— Спускайся, Рисс! — ответили ему снизу, а с верхней площадки здания лаборатории, как эхо, прозвучало:
— Рисс Банг вернулся!
Ана Чари медленно поднялся на ноги и устало зашагал вдоль берега, а Рисс Банг быстро разделся и побежал, поднимая брызги, по мелководью.
— Он ничуть не изменился, — сказал крепыш. — А я рад, что он вернулся, и понимаю, почему Ана Чари так ждал его. И я ему завидую…
Солнце уже зашло. Голова Банга скрылась в волнах, только тихий плеск доносился до берега. Вот над корпусом зажглись огни, ярко освещая белоснежные тенты. Кто-то включил приемник, и над морем полились звуки задумчивой песни.
Рисс Банг вышел на берег и засмеялся, увидев поверх якорной лапы чье-то полотенце. Насухо вытер голову, мускулистые руки, быстро оделся.
— Эй, Рисс, — позвал Ана Чари. Он возвращался вдоль берега, но теперь шел быстро: прогулка освежила его. Рисс молча пошел ему навстречу.
— Хорошо, что ты приехал, Рисс… У меня есть для тебя планета.
— Та самая? — спросил Рисс.
— Да.
— Как ты отыскал ее?
— Я провел в камере поиска два часа…
— Она старше нашей планеты?
— Нет, нас разделяет столетие.
— Значит, у них период ракет.
— Только первые шаги.
— И ты хочешь, чтобы я продолжил?
— Нет, начал… Я все равно не смогу довести дело до конца.
— Хорошо, я согласен. Но они очень похожи на нас?
— Не все, конечно, но кое-что поражает. Такое ощущение, что наблюдаешь историю нашей планеты.
— Очертания материков?
— Совершенно сходное.
— Центральное светило далеко от нас?
— По ту сторону ядра, на расстоянии двадцати шести тысяч световых лет от центра Галактики.
— Этого можно было ожидать… Им что-нибудь известно о мерах движения?
— Почти все…
— Это облегчает задачу.
— Пойдем, Рисс.
— Ты хочешь начать сегодня же?
— Когда-нибудь все равно нужно начать. Пусть это будет сегодня.
— Я согласен.
Они поднялись по внешнему эскалатору, прошли в зал, где помещалась молекулярно-регистрационная установка, и Ана Чари достал из шкатулки, спрятанной в стене, какой-то блестящий предмет.
Рисс Банг взял этот предмет у него из рук и удивленно спросил:
— Что это? Какая-то цепь? Ах, вот в чем дело… Ты закодировал принцип компенсации сил тяготения в среднем звене… Не сложно ли?
— Проще нельзя. Рисс.
— Шесть птичьих крыльев в замкнутом объеме — так читается этот шифр?
— Да.
— Но почему не четыре?
— У них развита трехфазная система токов.
— Так ты хочешь использовать аналогию?
— Да.
— Сейчас свободны все камеры, Ана Чари, я согласен начать.
Камера межзвездной эмиссии представляла собой небольшую комнату, с потолка которой спускался изогнутый стержень. Рисс Банг сел в кресло посередине комнаты, и его затылок лег на вогнутую площадку, которой оканчивался стержень. Ана Чари придвинул к нему легкую полочку и положил на нее цепь.
— Можешь начинать, — сказал он. — Система отрегулирована, если только планета не выйдет из гравитационного фокуса прибора.
— Хорошо, Ана, сейчас отойди в сторону. Я хочу сосредоточиться…
Рисс Банг замер в кресле. Его левая рука медленно заскользила по подлокотнику кресла, нащупала рычаг включения аппарата, остановилась.
— Я начинаю, — сказал он и повернул рычаг. В камере ничего не изменилось, только вниз по стержню поползли светящиеся синие пятна, но Ана Чари знал: гигантская энергия вливается в мозг Рисса, мысль его сейчас остра, как лезвие меча; мир, окружавший его, исчез. Где-то в просторах Галактики блуждает «фокус» прибора — незримый шар, отразивший волю Банга. В ином мире появится «вещь»-образ, и мозг мыслящего существа, попавший в этот «фокус», примет информацию, которую пожелает передать Банг, и она будет передана людям того далекого мира…
— Я вижу море, — сказал вдруг Банг, — очень ясно вижу, оно совсем как наше. Над ним сейчас утро.
— Чьими глазами ты видишь? — спросил Ана Чари.
— Информация очень бедна… Это ребенок. Он купается в море. Но рядом, рядом еще один мальчик… Как ясно видно! Еще один человек на берегу, совсем седой…
— Ты выбираешь мальчика?
— Да… Он любознателен… Ана Чари, там большие помехи, на этой планете обилие льющихся вод…
— Как и на нашей… — заметил Ана Чари.
— Я начинаю эмиссию…
Левой рукой Рисс Банг взял с полочки цепь и, держа ее перед глазами, всем корпусом откинулся назад. Теперь по стержню побежали синие искры, и где-то наверху стал постепенно нарастать гул работающих генераторов. Незримые нити образной связи пересекли просторы Галактики Млечного Пути.
Рисс Банг вздрогнул и выронил цепь. Звон металла наполнил камеру, и Рисс Банг повернул рукоять, выключая прибор.
— Неужели, он воспринял полный квал? — спросил Ана Чари.
Искры больше не бежали по стержню, и сразу же оборвался гул наверху.
— Да, принял, — ответил после паузы Рисс Банг. — Полный квал…
— Что за мальчик?
— Еще не могу ответить… Чувствую смутно, что попадание совсем неплохое.
— Как называет он свою планету?
— Земля… Планета Земля… Пройдут годы, прежде чем передача проявится… Там многое еще не готово, не созрело… Хватит ли моей жизни?
— Что ж, передашь планету другому, — сказал Ана Чари. — С этой планетой стоит поработать. Во всей Галактике нет никого нам ближе, внутренне ближе. Ты это почувствовал?
— Я это знаю…
Ана Чари открыл стенной шкаф, донесся звон стекла.
— Рисс Банг, — сказал Ана Чари, подходя к креслу, — за твой успех!
Он протянул ему бокал с вином, а Рисс Банг медленно поднялся и, принимая бокал, сказал:
— За планету Земля… Нашу сестру во вселенной…
Рисс Банг залпом осушил бокал и протянул его Ана Чари.
— Что ты так смотришь на меня? — спросил он. Ана Чари не ответил. Чувство щемящей тоски охватило его: лицо Банга прорезали темные и глубокие морщины. Это была цена эмиссии…
НЕОЖИДАННАЯ КОМАНДИРОВКА
Каждый год в последних числах сентября областной военкомат отзывал Платона Григорьевича для участия в призывных или отборочных комиссиях. Поэтому он и. не удивился, услышав в трубке знакомый голос военкома.
— Так когда приступать, товарищ военком? — спросил Платон Григорьевич.
— Вас просят сегодня же позвонить вот по этому телефону… — ответил собеседник.
Платон Григорьевич записал номер телефона и задумался. Он мысленно перебрал всех сотрудников. Кого оставить? «Радовский лучше разбирается, но много пропустил; да и сейчас не крепок… Уткин, пожалуй, справится, если не выкинет какуюнибудь рискованную штуку…»
Вновь зазвонил телефон. Платон Григорьевич поднял трубку и машинально сказал в нее:
— Уткин, стало быть…
— И мы так считаем, — ответил кто-то и засмеялся. — Беда с психиатрами. И все они знают…
— Кто это? Кто говорит? — спросил Платон Григорьевич.
— Говорят из дирекции. — Платон Григорьевич узнал голос заместителя директора по научной части. — Так мы тут сидели и обсуждали, кого временно назначить вместо вас, и пришли к заключению, что лучше всего подойдет Уткин, если, конечно, вы не возражаете.
— Не понимаю, вам уже, выходит, известно, что меня отзывает военком?
— Да, вчера обсуждалась ваша кандидатура. Так желаю вам счастливого пути. Ни о чем не беспокойтесь, я сам проконтролирую работу вашей лаборатории. Итак, счастливого пути.
Платон Григорьевич забеспокоился: «Счастливого пути? Но куда?»
Платон Григорьевич выглянул из окна и увидел служителя вивария. Тот шел по асфальтированной аллейке, толкая перед собой тележку, уставленную ведрами с пищей. Все было как обычно, и все-таки Платон Григорьевич уловил какую-то небольшую, но тревожную несообразность. Всегда он сам ставил дирекцию института в известность о своем откомандировании, он сам решал, кого следует оставить на время его отсутствия, да и тон, которым говорил с ним заместитель директора, был необычно мягок, особенно если учесть последнюю перепалку на ученом совете…
Платон Григорьевич набрал номер телефона, который ему дал военком, и назвал себя.
— Очень хорошо, Платон Григорьевич, что вы позвонили, — ответил ему тотчас незнакомый голос. — Вам надлежит выехать на один объект недельки на две, на три. Вы как, Платон Григорьевич, сами-то хорошо переносите перелеты? Или других проверять легче?
— Прошу прощения, но я считаюсь мобилизованным? — спросил Платон Григорьевич.
— Так точно, мобилизованным… Соберите вещички — самое необходимое. Вечером в восемь за вами зайдут. — Платон Григорьевич услышал, как на другом конце провода его собеседник чиркнул спичкой. — Ну, у меня все. Желаю счастливого пути.
Совещание сотрудников лаборатории, проверка состояния работ, десятки требований на поставку оборудования, заказы мастерским, которые нужно было внимательно просмотреть, ознакомление с новым экспериментальным материалом — все это до предела утомило Платона Григорьевича. К концу рабочего дня он уже не без удовольствия думал о предстоящей длительной командировке.
Ровно в восемь, когда все вещи были уже собраны и Платон Григорьевич прилег на несколько минут отдохнуть, в прихожей раздался звонок. Платон Григорьевич распахнул дверь и обрадованно воскликнул:
— Василий Тимофеевич, вот не ждал! Заходи, заходи… А мы тебя как раз сегодня вспоминали с женой. Давненько не был.
Вошедший обнял Платона Григорьевича.
— И я рад тебя видеть, Платон Григорьевич, очень рад.
— Ты, говорят, уже генерал? — спросил Платон Григорьевич, когда они прошли в кабинет. — Поздравляю. От души поздравляю.
Василий Тимофеевич немного смущенно пожал плечами и сказал закуривая:
— Да оно как-то случайно вышло, Платон Григорьевич.
Платон Григорьевич рассмеялся.
— Нет, не случайно, Василий Тимофеевич. Ты ведь был ведущим хирургом фронтового госпиталя, а это такой опыт… что пойди поищи… А знаешь, Василий Тимофеевич, ты меня удачно застал. Я ведь сегодня уезжаю.
— А куда уезжаешь? — спросил Василий Тимофеевич.
— И сам не знаю, какая-то командировка по просьбе военных. Вероятно, какая-нибудь отборочная комиссия.
— Нет, не комиссия, — сказал неожиданно Василий Тимофеевич.
— Так это ты меня сосватал?!
— Было такое дело, Платон Григорьевич.
— Ну конечно же, ровно в восемь ко мне должен был прийти какой-то товарищ. Как я не догадался?
— Вот что, Платон Григорьевич, — сказал Василий Тимофеевич, доставая из бокового кармана какой-то пакет и протягивая его собеседнику. — Вот возьми. Тут подробная инструкция для тебя. Ознакомишься с ней сейчас же, дома, и вернешь мне. Понял? Отчет напишешь, когда вернешься, еще раз все продумаешь и напишешь. Дело неясное и очень нелегкое. Тебе придется посетить ряд важных объектов. О том, что ты психиатр, никто не должен знать. Мы посылаем тебя как представителя авиационной медицины для проверки некоторых новых положений. Поступили докладные, просят смягчить требования к физической подготовке пилотов космических кораблей. Какие-то технические предпосылки есть для этого — сам знаешь, сколько сейчас внедрено новинок, — но управление медицинской службы может и должно интересоваться всем, что связано с жизнедеятельностью человеческого организма в космосе.
— Ты сказал, Василий Тимофеевич, что это только предлог?
— Да, это только предлог… Главная часть задания заключается в другом. К нам поступили сведения, что среди летного состава бродят неясные слухи о каких-то таинственных встречах в космосе. Официально поданных рапортов нет, но слухи очень упорные…
— Нечто вроде массового психоневроза? — спросил Платон Григорьевич.
— Это уж тебе решать. Но нужно проявить в этом вопросе и осторожность и тактичность. Если мы направим тебя с прямым указанием выяснить, кто и когда наблюдал странные явления в космическом пространстве, то боюсь, люди поведут себя более замкнуто, побоятся отстранения от полетов, да мало ли что… С другой стороны, не исключена возможность, что действительно кое-что наблюдается. А это, в свою очередь, ломает всю программу работ. Если же, что скорее всего, мы имеем дело с самовнушением, то тебе следует провести разъяснительную работу, а для нас ты дашь рекомендации по психотерапии лиц, склонйых к подобному самовнушению. Это не просто, но тебе, Платон Григорьевич, вполне по плечу.
— Но почему выбор пал на меня? Мы только приступили к очень ответственной плановой работе…
— Мы отрываем тебя только на время, — перебил его Василий Тимофеевич. — У нас нет никаких оснований считать тех, к кому ты поедешь, людьми несерьезными. Это один из сильнейших отрядов исследователей космоса. Но не исключена возможность, что длительное пребывание вдали от планеты может выявить некоторый объективно существующий комплекс нервных расстройств. И в этом деле мало быть просто хорошим специалистом. Здесь нужен большой жизненный опыт, умение работать с людьми, обязательное знакомство с авиационной медициной… Пожалуй, кроме тебя, некому этим заняться.
Платон Григорьевич вскрыл пакет, прочел инструкцию раз-другой.
— Дружба дружбой, а служба службой, — сказал Василий Тимофеевич. — Распишись тут в уголке, что с материалом ознакомился. Вот так. А теперь давай-ка мне инструкцию и получай билет на самолет.
— Когда вылет? А, вижу, в половине первого…
— Рейс не указан, но на аэродроме предупреждены. Ну, Платон Григорьевич, жду от тебя весточки.
ПАДАЕТ ВВЕРХ…
— У вас служебный рейс, — сказала девушка-регистратор, рассмотрев билет Платона Григорьевича. — Вы посидите вон на той скамеечке, я вам скажу, когда выходить на посадку.
Платон Григорьевич купил в киоске аэропорта несколько газет и стал их просматривать. На скамейку рядом с ним опустился рослый человек в форме летчика Гражданского воздушного флота. Его тоже послала сюда девушка-регистратор. Вскоре к ним присоединилось еще пятеро парней, явно причастных к авиации.
— Вы тоже служебным летите? — спросил Платона Григорьевича сидевший рядом с ним пилот.
— Да, служебным, — коротко ответил Платон Григорьевич.
— А мы вот из отпуска возвращаемся. Три недели гуляли.
— У моря были? — спросил Платон Григорьевич. На скамейке засмеялись.
— В первый раз товарищ к нам, — сказал кто-то из летчиков: в том, что это были летчики, Платон Григорьевич больше не сомневался.
— Ну почему же, я по загару сужу, — сказал он. — Сентябрь на дворе, а вы вон какие черные.
— Загар-то уже сошел, — сказал сидящий рядом летчик. — У нас загоришь лучше, чем на любом курорте.
— Лучше, чем в Сочи, — добавил кто-то.
— А купанья какие! — не то серьезно, не то в шутку продолжал сосед Платона Григорьевича.
— В море Лаптевых… — усмехнулся тот, что сидел с краю.