- Они мутируют.
- Верно, мутируют. И нам с каждым годом становится сложнее и сложнее.
- Что же ты предлагаешь?
- Да вот... Думаю, может, имеет смысл плюнуть на них вовсе?
- Плюнуть? Как это? Мы же для них вроде пчел. Не станет нас, они ж там все повымирают. Уже через полсотни лет размножаться разучатся.
- Это ты так думаешь! А они так вовсе не считают. Виктор залпом допил из своего бокала, вплотную приблизил свое побагровевшее лицо. - Знаешь, Петь, временами мне начинает казаться, что мы им совсем не нужны, понимаешь? Совсем. Каждый сам себе придумывает жизненный смысл, вот и мы придумали. А гамоны, к твоему сведению, давным давно выучились размножаться без нас.
- Что ты такое говоришь!
- То, что слышал. Им так даже проще. Статистика, брат, суровая вещь! Скольких мы подстреливаем ежегодно, знаешь?
Петр покачал головой.
- Вот именно, что не знаешь! А ты полистай как-нибудь на досуге небесные сводки. Семьдесят процентов уходит на сторону. Семьдесят! Подранки, а то и вовсе чистые. И у большинства, заметь, появляется потомство. Вот тебе и первоисточник мутаций! Подранок родит более злого, а тот в свою очередь обходится без наших стрел, и получается поколение особо невосприимчивых.
- Ученые говорят, у них что-то вроде сердечных мозолей...
- Слышал! - Виктор пренебрежительно отмахнулся. Кальциевая скорлупа вокруг миокарда, хитин и все такое. Только нам-то что до этого? Мы свое дело делаем честно, правда?
- Ну, - Петр заметил, что приятеля чуточку развезло от выпитого.
- Вот и соображай дальше. Дело свое мы исполняем, а там внизу все хуже и хуже. Спрашивается, почему?
Петр нахмурился.
- Может, из-за путаницы со стрелами?
- Ерунда!.. То есть, стрелы, конечно, порой путают. И мишени путают. И, кстати, на "серебристых" я даже в этом смысле не грешу. Уж им-то в самцов целить резона нет. Другое дело - наш брат. Уж здесь-то, верно, с досады, кто-нибудь да срывается. Садит вниз без разбору всеми видами наконечников. И начинает гамон лапать гамона, а гамониха слюни распускать за такими же, как она. Только у них это и раньше встречалось. Я в архивах как-то копался. И мужеложство, и лесбийские игры - все процветало. А в общем... - Виктор вздохнул. - Все это, Петр, только частности. Главное... Главное, видишь ли, кроется в том, что мы тоже перестали их любить. Раньше любили, а теперь нет. Мы на них, как на врагов охотимся, и они нас таким же макаром встречают.
- А ведь верно, - Петр удивленно нахмурился. - Как на врагов.
- Конечно, верно! Ты вот сегодня схлопотал от них тройку оплеух и что? Какая в тебе небесная радость после этого осталась?
- Ну, может быть, самую чуточку...
- Брось! Никаких чуточек!.. Никогда не интересовался, какие там внизу пословицы появились за последнее время?
- Ты о фольклоре гамонов?
- Ну да!
- Как-то, знаешь ли, не приходилось.
- А зря... Попадается в иных преинтереснейший смысл! Виктор фыркнул. - Насильно мил не будешь... Любовь зла полюбишь и козла... Чуешь, в чей огород камень?
- Ты думаешь...
- Да не думаю я ничего! Куда мне! Пусть архангелы думают, на то у них и головы. Только вот конфетка, Петь, получается крайне неаппетитная. Мы гамонов заставляем любить, они с нашим насилием борются, как могут.
- Разве это можно называть насилием?
- А почему нет? Свобода - лакомая категория. Ее всем хочется.
- Но любить - это и значит по-настоящему быть свободным. Ненависть неволит.
- Ишь ты, хитрец! Это с какого угла посмотреть. Ненависть неволит, верно, зато она не требует терпения. С любовью все наоборот.
- И что же тогда остается?
- Что остается? - Виктор облапил пятерней плечо друга, притянув к себе, дохнул медовухой в самое лицо: - Я, конечно, не архангел, голова у меня втрое меньше, и стратегий я не предлагаю, но чудится мне, что пряники кончились. Время, Петь, доставать из-за голенища кнут.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Слышал что-нибудь о холодном веке?.. Если нет, намекну. Все это пока слухи, но очень может быть, не сегодня-завтра объявят мораторий на охоту. Самый натуральный. И ни одного амо больше вниз не пустят.
- Совсем? - Петр почувствовал, что по спине у него стайками поползли мурашки. Этакое донное течение, проникшее под накидку.
- Совсем, - Виктор мрачно кивнул. - Всеобщая конверсия и разоружение. Будем сидеть по кабакам, вспоминать былое и слушать шелест волн в раковинах. Век холода для гамонов.
- Но это... Это же верная война!
- Скорее всего. Только иного выхода нет. Если долго пичкать антибиотиками, организм становится невосприимчивым к лекарству, что мы и имеем на сегодняшний день. От рогатин к стрелам, от стрел к базукам - а дальше что? Будем брать каждого в огненные клещи и атаковать побатальонно? Нет, брат, это уже тупик. Зато лет этак через сто... - Виктор потянулся к амфоре. - Если, конечно, уцелеет, хоть один гамон, можно будет снова попроведать заблудших.
- Жутко!
- Конечно, жутко, тут ты прав. Без любви, наверное, можно размножаться, но жить долго без нее нельзя. Это суть любого гомеостазиса. Исчезнет суть, начнет распадаться система.
- Тогда зачем мораторий?
- Затем, - Виктор выпятил в его сторону палец, - чтобы они САМИ осмыслили, каково это жить БЕЗ любви. Осмыслили и умылись горючими слезами. Чтобы эти скоты не хитином от нас прикрывались, а напротив - сами распахивались. Вот тогда мы снизойдем до них, снова достанем луки и стрелы.
- Сто лет!.. - Петр ошарашенно обхватил голову руками.
- Может, и больше. Как ни крути, а без карантина не обойтись.
- Но ты представляешь, что у них там внизу начнется?
- Уже начинается потихоньку. Без всякого моратория. Вот и следует дать им возможность повариться в собственном соку... Ну что? По последней?
Петр послушно поднял свой бокал, в несколько глотков осушил. В голове поплыл колокольный звон, несколько искристых рек слились в одну, водопадом обрушились в озеро кипящего сознания.
- Пошли! - Виктор потянул его к выходу.
- Куда?
- Есть у меня дома одна игрушка. Покажу. Мощь обалденная! Хоть побалуемся напоследок.
Еще не понимая, о чем идет речь, Петр покорно поплелся за другом.
***
Летели они быстро, встречный пост, не сговариваясь, обогнули по дуге. Время разговоров прошло, наступило время действовать. Уже через несколько минут охотники приземлились на огромной, крытой железом крыше. Петра ощущал легкий озноб. Привыкший к лесу, к защитному экрану листвы, он ни разу в жизни не оказывался в городе гамонов.
- Брось! - Виктор, запинаясь, волочил за собой многоствольник. - Лес или город - какая разница! Тактику нужно менять. Они - нас, а мы - их! Хватит прятаться по кустам бузины! Бить врага надо в его логове! - он поднес ко рту любимую раковину, угрожающе прогудел: - Гамоны, вы меня слышите? Мы уже здесь!
Оба были выпившие, обоих заметно покачивало, и все-таки Петр не мог совладать со страхом. Нарушался основной принцип охоты, когда дичь выслеживается, когда поблизости от самца обязательно находится подходящая самка, когда, наконец, самого охотника отличают чистота помыслов и доброе сердце.
- Видал, сколько их!- Виктор подтащил друга к краю крыши, пьяно загоготал: - Сейчас мы им устроим мораторий!
Петр восхищенно глянул на друга. Дерзкий, вздернутый кверху орешек носа, мягкий складчатый подбородок, пухлые плечики и воинственно расставленные толстые ножки не вызывали ни малейших сомнений в справедливости творимого. Соломенного цвета крылья воинственно топорщились за спиной, тугой живот боевым барабаном смотрел вперед. Что и говорить, Виктор являл собой эталон амо! Удивительно красивый, мужественный... С трудом Петр перевел взор на разгуливающих внизу гамонов.
- Сколько же их тут!
- Сколько бы ни было, все наши!
- Да, но что они делают?
- Как что! Вон там, под фонарями танцуют, а возле тех тополей дерутся. - Виктор хищно оскалился. - Ща мы им устроим! Любвеобильные вы наши!
- Кажется, всех примерно поровну. В смысле, значит, самцов и самок... - Петр еще пытался как-то оправдать их действия.
- Вот и нечего особо думать. Помоги-ка!..
Они установили многоствольник на сошки, стянули чехольчик с оптического прицела. Виктор поднял крышку кожуха, вставив тяжелую ленту, клацнул затвором.
- Видал-миндал! Новинка из самых последних. Для спецамо. Система самонаведения по пульсу. Семь стволов, пуля особого сплава, двойного эффекта. Сначала вызывает шок, потом уже влюбляет. Правда, не сразу, а постепенно. Но главное скорострельность. В этом ящичке, что ты нес, ленты на полторы тысячи зарядов! - Виктор засмеялся. - А!.. Как тебе это нравится? В несколько минут выполним плановую работу целого полка амо!
- Да они же нас в доли секунд...
- А вот хрена! - Виктор вскинул перед собой маленький розовый кукиш. Лицо его исказила торжествующая гримаса. Хрена что у них выйдет, Петруха! Пьяных, фиг, засечешь, понимаешь? Они там все внизу через одного в зюзю. И мы с тобой тоже чуток. И что получается?
- Что получается?
- А получается, брат мой Петручио, что мы сегодня такие же, как они. Мы с тобой гамоны, понимаешь? - Виктор залился тонким смехом. Его даже икота пробила. - А гамон гамону - не враг. То есть не друг, но и не враг. Как в одной из гамоньих песен. Дескать, и не друг, и не враг, а так...
Петр глянул на площадь и неожиданно ощутил, что и ему становится весело. В самом деле! Они болтают уже здесь несколько минут, и никто до сих пор их не обнаружил. А ведь это тоже охота - и какая! Они собирались бить не в одного-единственного гамона, а разом в целую толпу. Двое против сотен и сотен...
Он слепо потянулся к многоствольнику.
- Можно, я первый...
Виктор хлобыстнул его по плечу.
- Ага! И тебя разобрало! То-то же! Вдарь по ним, Петруха! Патронов - море, не жалей! Или со щитом, или на щите!
Петр вдавил приклад в плечо, поймал в прицел группу дерущихся возле тополей гамонов. То есть даже и дракой это сложно было назвать. Просто топтались на месте, дергали друг друга за воротники, а один из них с ленцой отвешивал оплеухи молодой самочке. Вот этим героем в первую очередь и займемся!..
Палец притопил спуск. Изрыгая огненную лавину, многоствольник завибрировал, заходил в руках. Сверкающие трассы устремились к копошащимся внизу гамонам.
- Нет любви у них, нет! - надрывался приплясывающий рядом Виктор. - И жалеть их нечего! А коли нас накроет, так и вали оно все в пропасть! Если мы не нужны, то и смысл жизни теряется!..
Не слушая его, Петр продолжал садить и садить пулями. Гамонов внизу скручивало от попаданий, некоторые падали на тротуар, начинали крутиться. Выл, вращающий стволы двигатель. От смертоносного аппарата валил дым. Ничего, остудим!.. Светлячки пуль переместились чуть выше, и та же неразбериха началась среди танцующих. Петра трясло. Он стрелял и стрелял, не в силах остановиться. Замечая, что кое-кто из подраненных, ошеломленно крутя головой, пробует подняться с земли, вновь ловил их в прицел. Мораторий, братцы, - да не про вас! Воевать нравиться? Давайте!.. Один из гамонов, патлатый, с цепью на шее, прошитый пулями в семи или восьми местах, шатаясь, привстал, тут же повалился на колени перед случайной самочкой, обнял ее ноги. Значит, проняло, мерзавца! Действует начинка!..
Когда патроны кончились, и лязгнул упавший на крышу конец ленты, Петр очумело поднял голову, оглянулся на приятеля.
- Это все?
- Все, - Виктор сидел, разбросав ноги, и плакал.
- Бессмысленно, - лопотал он. - Все, Петь, бессмысленно. Пара сотен гамонов ничего не решат.
- Откуда ты знаешь?
- Я думаю... - Виктор всхлипнул. - Я думаю: может, мы и впрямь лишние? Гамоны сами по себе, мы сами по себе. Придумали идею-бзик, а им и не надо никакой помощи.
Петр качнулся к нему, встряхнул за плечи.
- Что ты городишь, очнись! Разумеется, мы нужны!
- А если нет?
Виктор слезливо щурился, с надеждой глядел на Петра. Неожиданным образом роли их поменялись. Теперь Петр ощущал в себе небывалую силу, знал, что способен убеждать и вести за собой. Может, правду говорят, что силы влюбленного врага взмывают ввысь, удваивая твои собственные? Во всяком случае нечто похожее он и впрямь сейчас чувствовал.
- Мы нужны, Виктор! Верь мне! Просто не все идет, как хотелось бы. Но это ведь жизнь, правда?
- Вали она в тартарары - такая жизнь! - продолжал всхлипывать приятель. - Никого мы не спасали и не спасем.
Петр разозлился.
- Правильно! Любовь НЕ СПАСЕТ мир, она СПАСАЕТ, понимаешь? Каждый день и каждый час! У них иммунитет, но и мы не лыком шиты. Не берут стрелы, - пулями будем курочить! А пули перестанут брать, начнем ракетами разить сволочей. Потому как обязаны гады любить! Перестанут любить, все остановится! Все, понимаешь? Мир, земля, небо - все!
- Скоро архангелы объявят мораторий...
- Пусть мораторий, пусть крематорий, только без нас! заорал Петр. - Я лично буду палить в них до последнего. Буду, черт подери! И ты будешь, и другие!..
Июль 1997 г.