Короче говоря, визит милиции в магазин Виктора Палыча закончился заключением об отказе в возбуждении уголовного дела, а через две недели шикарный немецкий гарнитур «Каролина» был доставлен не какому-то ветерану, которому он первоначально предназначался, а на квартиру Геннадию Петровичу — нет, естественно, не за так, а по госцене.
Ващанов быстро оценил выгоду нового знакомства: через месяц он попросил сделать хорошую мебель для одного «хорошего человека», который занимал солидную должность в службе кадров ГУВД — и так оно пошло и поехало… Гена при помощи Антибиотика сначала просто оказывал услуги «нужным» людям, потом начал потихоньку открысячивать[13] уголок-другой[14] себе в карман — якобы для того, чтобы дать эти деньги, как тогда говорили, сверху: «Сами понимаете, чешскую кухню так просто не достать…» Правила увлекательной советской игры в дефицит были хорошо всем знакомы, поэтому даже офицеры милиции доплачивали Гене с радостью, лишь бы мебель достал… К слову сказать, таких добытчиков, как Гена Ващанов, в те времена тотального дефицита было немало — бэхи[15], скажем, могли достать все что угодно плюс еще чего-нибудь, но далеко не все могли себе позволить к ним обратиться. В УУРе, например, бэхов не любили, и просить их о чем-то шкурном считалось западло. Гена же был вроде как своим, к тому же он ничего не просил лично для себя, все делал «по дружбе», то есть не с ближним, а с дальним прицелом.
Те, кому «бескорыстно» помогал «свой парень» Гена Ващанов, тоже потом оказывали ему различные услуги. И карьера у Гены складывалась успешно…
Антибиотик же все прекрасно видел и понимал, но до поры ничего от милицейского офицера не требовал — только давал, а Ващанов хапал и хапал, и аппетиты его росли… А потом, когда Гена уже окончательно привык к красивой жизни, а Виктор Палыч потихоньку выбрался из своего пушкинского подполья, — вот тогда все как-то очень быстро переменилось, и Антибиотик стал разговаривать с Ващановым по-другому… Гена к тому времени уже не заблуждался насчет «скромного торгового работника» Говорова — у него были возможности узнать достоверную информацию о прошлом и настоящем Виктора Палыча. И о его роли в мире организованной преступности Ленинграда…
На какой-то период стало Геннадию Петровичу очень страшно и неуютно, но он быстро сделал свой выбор — естественно, в пользу продолжения дружбы с Антибиотиком, да и не было у Ващанова, если уж говорить до конца честно, никакого выбора — Виктор Палыч поднакопил достаточно компромата на него; хоть и не предъявлял его Говоров, но ведь Ващанов был все-таки опером и все прекрасно понимал сам… Впрочем, о выборе своем Геннадий Петрович не жалел — дружба с Антибиотиком, у которого были очень крутые связи, стала залогом не только более чем успешной карьеры, но и роста личного благосостояния Ващанова. К началу девяностых годов перспективный майор милиции Геннадий Ващанов был уже совсем не бедным человеком, и единственное, что отравляло ему жизнь, это невозможность пользоваться накопленными капиталами из боязни обратить на свой образ жизни внимание Комитета и «особой инспекции». Даже супруга Геннадия Петровича не представляла себе в полной мере уровня материальной состоятельности своего мужа. Пожалуй, во всем Ленинграде были только два человека, кто знал о том, сколько у Ващанова денег, — сам Геннадий Петрович и Антибиотик, ставший как бы тенью офицера милиции. Но такой тенью, которая управляет движениями тела…
Впрочем, Ващанов подозревал, что далеко не у него одного был Виктор Палыч тенью, но проверить некоторые свои подозрения оперативным путем Геннадий Петрович не решался — слишком хорошо уже понимал, чем может закончиться для него такая проверка в случае малейшего прокола… Временами накатывал на Ващанова липкий ужас, мерещились ему в кошмарных снах лагеря Нижнего Тагила, и вспоминал тогда Геннадий Петрович то беззаботное и чистое время, когда он еще не знал Антибиотика… Но эти периоды депрессии проходили быстро, и ни разу офицер милиции по большому счету не пожалел о своем выборе, потому что хорошо знал, каким боком оборачивалась судьба к тем, кто честно и безоглядно тянул свою лямку в розыске, — примеры были, как говорится, перед глазами… Эти бессребреники, как правило, так и оставались операми, не поднимаясь в званиях выше подполковничьих погон, к концу службы у них были большие проблемы со здоровьем от полученных ранений и увечий, нервных перегрузок и бессистемного питания, от злоупотребления алкоголем — единственным доступным им средством для снятия чудовищных стрессов…
Семьи таких офицеров разваливались — какая жена выдержит сумасшедшую работу мужа, помноженную на хроническое безденежье, — оставались эти служаки одни, поэтому домой вовсе не стремились, для них смыслом жизни был розыск, а раскрытие преступлений становилось своеобразным наркотиком. После того как их с почетом провожали на «заслуженный отдых», они долго не жили, быстро спивались и умирали в своих маленьких запущенных квартирках, всеми забытые и никому не нужные…
Такой судьбы Геннадий Петрович страшился еще больше, чем ментовской зоны. К тому же он четко знал — полного бессребреничества и кристальной чистоты в грязной милицейской работе не бывает: не раз и не два за время службы тем же самым бессребреникам приходилось на многое закрывать глаза и поступать не по совести — как, например, в декабре 1990 года, когда произошло «покушение» на известного питерского репортера. Розыскники быстро тогда установили, что никакого покушения не было, была чистой воды инсценировка в рекламных целях, но… Много было этих самых «но» в работе уголовного розыска, и только кретины могли надеяться, что однажды удастся проломить стену головой. Как правило, ломались головы — и, естественно, судьбы обладателей этих голов… Со временем Ващанов создал для себя целую оправдательную философскую базу.
Преступность, мол, полностью искоренить не удастся никогда, она все время будет видоизменяться, мутировать и приспосабливаться к новым условиям. А раз так, то и задачи нужно ставить для органов реальные: не бороться с преступностью, а ограничивать, держать в разумных рамках, контролировать. И может быть, даже не снаружи, а изнутри. Геннадий Петрович полагал, что так принесет гораздо больше пользы обществу, и именно в этом ракурсе рассматривал свой многолетний контакт с Антибиотиком, — ведь Виктор Палыч вовсе не защищал весь преступный мир Питера. Наоборот, он частенько подводил под посадку целые группы и шайки, претворяя в жизнь старое правило: чтобы властвовать, нужно уметь разделять… Во многом карьера Гены Ващанова сложилась именно благодаря тому, что ему, а не кому-то другому отдавал Антибиотик мешавших ему беспредельщиков и конкурентов. А что в этом плохого?
В каком-то смысле Геннадий Петрович считал себя идейным борцом за то, чтобы родная преступность становилась более цивилизованной, более человечной, если угодно… Жаль только, что все эти соображения приходилось держать при себе — слишком много еще в органах было тех, кого Ващанов про себя называл не иначе как тупыми фанатиками…
Геннадий Петрович очнулся от своих тяжелых дум, ощутив в животе некое томление. Это обстоятельство настроение подполковника улучшить не могло.
Была в организме Ващанова одна особенность, весьма, в общем-то, для него полезная: как только в жизни офицера милиции намечались какие-то сложности, непонятки или неприятности, нападала на Геннадия Петровича «медвежья болезнь». Как у хорошего солдата перед боем. Сбоев не было ни разу, вот и на этот раз прихватило — значит, разговор с Виктором Палычем предстоял действительно серьезный, с самыми любопытными последствиями…
Ващанов ракетой влетел в свой персональный туалет и вышел оттуда только минут через двадцать, тяжело отдуваясь, как после трудной работы.
Физическое облегчение способствовало общему выравниванию настроения, вообще каждое посещение персонального клозета было для Геннадия Петровича делом приятным — оно напоминало подполковнику о том, что он уже достиг «степеней известных», которые избавили его от печальной необходимости захаживать в общий сортирчик, где писсуары и унитазы постоянно засорялись и выходили из строя…
Ващанов походил по кабинету, постепенно успокаиваясь, наконец не выдержал и извлек из шкафа свой подполковничий китель. Примерив мундир, Геннадий Петрович придирчиво осмотрел себя в зеркале клозетного предбанничка (там стоял у него маленький холодильник с напитками для «нужных людей») и остался доволен. Китель украшали две медали «За беспорочную службу» — второй и третьей степеней, — университетский значок и пятиконечный, старого образца знак «Отличник милиции». Характерным жестом Ващанов закинул назад падавшую на лоб челку, за которую называли его в ОРБ за глаза Чубиком, и втянул живот.
Животик Геннадия Петровича немного удручал, но ничего поделать с его ростом подполковник не мог — не мальчишка же он в конце-то концов, чтобы мучить себя в спортзале. А то, что некоторые остряки оэрбэшные называют первого зама подполковником с запасом, так это от зависти, не иначе… И не такой уж большой живот, кстати говоря, — в куртке, например, практически незаметен.
Ващанов глянул на часы и заторопился — ему пришло в голову, что можно еще заскочить к Светлане — перед встречей с Антибиотиком будет даже полезно немного расслабиться, стравить, так сказать, лишний пар…
Должность позволяла Геннадию Петровичу уходить с работы в любое время и не ставить при этом в известность никого, кроме непосредственного шефа, начальника ОРБ полковника Кузьменко, но Дед Кузя (так прозвали опера полковника) как раз приболел — он вообще стал часто болеть в последний год, так что Ващанов практически постоянно был сам себе хозяином. Служебную машину подполковник решил не брать — все-таки не домой собирался ехать, а к любовнице… Оно, конечно, не восьмидесятые годы на дворе, и с внебрачной половой жизнью у милицейской номенклатуры стало попроще; разводы и адюльтеры уже не ломали карьеры с таким смачным хрустом, как в недавние партийные времена, но все же… Как говорит тот же Виктор Палыч, главное — не борзеть и не зарываться, и в этом старик, несомненно, прав. Дело ведь не только в том, что у первого заместителя начальника ОРБ есть любовница, — у кого их нет, любовниц-то, дело, как говорится, житейское… Вопрос в том, кто она, эта любовница. Одно дело — какая-нибудь учительница, или врачиха, или следачка из прокуратуры, словом, баба непритязательная и «социально близкая». И совсем другое дело, если пассия танцует в шоу-программе в «Тройке», если ноги у нее такие, как у девочек на японских календарях, да и грудь с задницей не хуже… Такую ляльку открыто держать в постоянных любовницах — это все равно что на работу внагляк приезжать на личном «мерседесе», только самый тупой не задумается: а откуда, собственно, у честного — и, стало быть, бедного — мента средства на приобретение и содержание такого шикарного «аппарата»?
Поэтому Геннадий Петрович, выскочив из Большого дома, сел на автобус, переехал на нем Литейный мост и, выйдя на улице Лебедева, поймал такси.
К Светлане он прибыл за полчаса до назначенного им самим срока — танцовщица не ждала его так рано и встретила в халате.
— Ой, Гена, ты же сказал, что в семь приедешь… — залепетала женщина, открыв дверь Ващанову.
— Реализация у нас сегодня внеплановая, Светик, — буркнул в ответ Геннадий Петрович, быстро снимая куртку в прихожей.
Света даже, что называется, ойкнуть не успела, как Ващанов затащил ее в комнату, наклонил к дивану, задрал халат и, приведя таким образом «аппарат» в рабочее состояние, пристроился сзади, не снимая ботинок. А что делать, если времени в обрез? Ментовский секс — это, как правило, быстро и угрюмо. Зато от души…
Через десять минут обалдевшая от неожиданного напора Светочка убежала на кухню ставить кофе, а разомлевший Геннадий Петрович раскинулся на диване, довольно почесывая живот. Лихой кавалерийский наскок напомнил Ващанову бурные дни милицейской молодости. Эх, какие они в лейтенантские годы с ребятами фортеля выкидывали! И пили, и трахались, и не боялись никого. А сейчас… Геннадий Петрович почувствовал, как настроение снова начинает портиться, но в этот момент в комнату впорхнула Света с дымящейся чашкой кофе и бутербродами на подносе. Проехавшись взглядом по ее формам, Ващанов снова повеселел.
— Не бережешь ты себя, Геночка, — укоризненно покачала головой Светлана.
По-бабьи подперев щеку, она облокотилась на стол и наблюдала, как подполковник торопливо заглатывает угощение. — Нельзя же так… Опять небось целый день голодный…
— Служба, Светик, служба, — глубокомысленно промычал с набитым ртом Геннадий Петрович и взглянул на часы. — Ого! Время-то как бежит!
Ващанов завозился на диване, собираясь встать, но Светлана обиженно надула губы:
— Уже уходишь? Гена, у тебя на все время есть, кроме меня! Я жду, жду, а ты появляешься, как всегда, на минуточку! Я ведь женщина все-таки! Между прочим, ждущая и любящая, а ты меня только «минуточками-минеточками» кормишь! А мне мало этого, понимаешь, мало!
В голосе Светы отчетливо прорезались неподдельные рыдающие нотки, и Геннадий Петрович самодовольно улыбнулся: что говорить, приятно, когда такая роскошная женщина страдает из-за скоротечности и редкости свиданий…
— Ну пойми ты, Светик-семицветик, работа у меня такая, — ласково начал увещевать танцовщицу Ващанов, залезая рукой за вырез тонкого шелкового халата Светланы (а там было что потрогать — как говорится, полная запазуха). — Думаешь, я не скучаю, не хочу побыть с тобой подольше? Потерпи, скоро все устаканится… Кстати, что ты там говорила насчет минеточки? Успеем по-быстренькому, а?
— Ты же опаздываешь, Геночка, — робко попыталась возразить Света, но Геннадий Петрович уже крепко ухватил ее за затылок и притянул к себе.
— Давай, давай, лапонька, успеем… Вот так… О-о-ой, хорошо… Успеем, долго ли умеючи-то…
«Умеючи-то как раз долго», — хотела было возразить Ващанову Светлана, но делать этого не стала: в свое время «серьезные люди» строго-настрого приказали ей ублажать Геннадия Петровича по полной программе и ни в чем никогда не перечить… К тому же Света была достаточно воспитанной петербургской дамой и никогда не разговаривала с набитым ртом…
Через несколько минут подполковник уже напяливал на себя куртку в прихожей и щелкал замками входной двери.
— Все, Светик, я побежал! Не скучай, через пару деньков звякну — постараюсь побольше времени выкроить!
Дверь захлопнулась. Светлана тыльной стороной ладони вытерла характерно блестевшие после «минеточки» щеки и, вздохнув, подошла к телефону…
Между тем Ващанов поймал на улице машину и, договорившись о цене с водителем, устало откинулся в кресле переднего сиденья. Ехать предстояло под Репино. Слова «там же», которые Антибиотик произнес по телефону, означали, что встреча состоится в небольшом уютном ресторанчике «Домик егеря» — это было удобное место для конфиденциальных разговоров, там всегда для Виктора Палыча был зарезервирован отдельный кабинетик с двумя потайными выходами — на всякий случай. Персонал в ресторанчике был проверенный и не любопытный, вышколенный по европейским стандартам. В «Домике егеря» Антибиотик назначал только самые важные встречи и только с теми людьми, которых давно, хорошо лично знал. Кабинет был всегда готов к приему гостей, хотя и бывал в нем Виктор Палыч не чаще двух-трех раз в месяц, а случалось — и по несколько месяцев кряду не посещал Антибиотик эту тихую пристань.
Пристань, кстати говоря, действительно была тихой — в «Домике егеря» практически не случалось драк, скандалов и других «уголовных проявлении» — даже постоянные проститутки этого заведения отличались благовоспитанностью.
В принципе, у Виктора Палыча было несколько подобных кабинетов и в самом Питере, и в других его пригородах.
Ващанову, например, была известна одна такая точка — в кабачке «У Степаныча» на Среднеохтинском проспекте, но туда Антибиотик не приглашал его ни разу — старик берег подполковника, слишком уж долго он его пестовал и слишком много денег вложил, поэтому и назначал встречи только за городом, где все-таки гораздо труднее было бы попасть под чью-нибудь наружку.
Виктор Палыч относил Ващанова к своему «золотому запасу» и никогда, как он выражался, «на пустяки не разменивал», а на прямой контакт вызывал только в случае крайней необходимости… Если называть вещи своими именами, то Геннадий Петрович был для Антибиотика агентом суперуровня, и старику хватало мозгов и опыта, чтобы понимать одну простую истину: ни один постоянно действующий агент долго не живет — ни в переносном смысле, ни — зачастую — в прямом. Ведь если постоянно происходит утечка информации, то рано или поздно вычисляется и канал утечки — это азбука агентурной работы.
Поэтому профессионалы стараются задействовать наиболее ценные источники как можно реже, чтобы сохранить их как можно дольше… Виктора Палыча никто специально методике работы с агентурой не обучал, но он через практику пришел к осознанию необходимости периодической «консервации» своих людей. А практика эта была такой же темной и страшной, какой была душа Антибиотика. Если у него, конечно, вообще была душа…
Ващанов прибыл к «Домику егеря» с десятиминутным опозданием, но заходить в кабачок не стал. Геннадий Петрович закурил, дождался, пока уедет подвезшая его машина, внимательно оглядел окрестности и только после этого вошел в ресторан. Антибиотик уже ждал его в кабинете.