Выпили за новобрачных — и с этого момента Анджей замолчал.
Он сидел рядом с молодой женой, во главе стола — и мрачнел на глазах. Смотрел в скатерть перед собой, отмахивался от тостов, бормотал, злобно щурился на бокал с шампанским. За столом понемногу установилось недоуменная тишина; Ирене казалось, что ее жарят на медленном огне. Белая блузка безжалостно оттеняла пунцовую шею, пунцовые щеки, горящие уши; подруги принужденно шутили, завистницы демонстративно смотрели в потолок, а парни хмурились и все чаще выходили покурить…
Наконец, Анджей поморщился, как от кислятины. Встал с бокалом в руке; за столом воцарилось напряженное молчание. Анджей обвел присутствующих угрюмым взглядом — и спросил, нервно постукивая костяшками пальцев по краю стола:
— Кстати, а что вы думаете о смертной казни?..
С тех пор эта фраза стала на курсе паролем. Когда сказать было нечего, спрашивали, многозначительно переглядывась: «А что вы думаете о смертной казни?..»
Ирена убежала с праздника раньше времени. Анджей догнал ее на улице, долго молча шел рядом и вдруг заговорил — странно. Сначала ей показалось, что он наизусть цитирует каких-то забытых поэтов — но потом она поняла с суеверным ужасом, что муж ее попросту просит прощения, и его уложенные в ритм признания есть не просто зарифмованный текст — пугающие в своем совершенстве стихи…
Он говорил весь вечер. Когда они пришли домой и легли в постель. Когда они… Впрочем, это было уже без слов. И наутро — а утро, как ни странно, все-таки наступило — никто из них не смог вспомнить ни строчки. Как будто ничего не было; Ирена плакала со злости, и, утешая ее, он виновато пожимал плечами:
— Сиюминутное — не восстановимо…
— А что ты думаешь о смертной казни?! — спрашивала она сквозь раздраженные слезы.
Он пожимал плечами:
— Сейчас — ничего.
* * *— …Анджей!
Дом молчал, но Ирена и не ждала, что он ответит. Дом был пуст, ее зов звучал по инерции, для самоуспокоения…
Она прошлась по комнатам. Остановилась в кабинете, присела на край дивана, провела рукой по складкам пледа.
Достала из сумки записную книжку. Аккуратно написала под рисунком горящего замка: «В доме никого нет. Кресла не синие, а коричневые. Дверь открыли ломиком. Собака не злая… и неухоженная. Черепахи нет. В доме кто-то жил.»
Перечитала написанное. Поморщилась. Нет, за такое Серебряный Вулкан не дают…
…Время?
Прошло около часа с тех пор, как она увидела две машины, ползущие навстречу друг другу на широком изгибе трассы. И теперь, восстановив перед глазами эту картину, вдруг нахмурилась.
Она спрятала записную книжку, поднялась и направилась в гараж.
Машина была на месте. Грязная, с забрызганными глиной бортами, и это поразило Ирену даже больше, чем непривычная форма крыши.
Потому что ее привычная машина вдруг оказалась по-верблюжьи горбатой. Так же как и те, желтая и белая, что она видела с холма…
Она постояла, переминаясь с ноги на ногу.
Потом достала записную книжку и дописала под горящим замком: «Машины не такие. И моя тоже. Она горбатая. И грязная.»
Прерывисто вздохнула. Посмотрела на часы.
— Анджей…
Там, откуда она пришла, прошло семь минут. Вероятно, эксперты многозначительно переглядываются, делая вид, что хоть толику понимают в происходящем. А господин Петер — тот трет ладони, сдирая с них белую кожу…
В принципе, она прямо сейчас может подняться на холм и пройти в те импровизированные ворота. Господин Петер будет в отчаянии; впрочем, материала на рассказ уже хватит. Или ее не устроит Серебряный Вулкан в номинации «рассказ»?
Она усмехнулась. Что, если эта сволочь, мастер по моделькам, сейчас наблюдает за ней — неким хитрым моделяторским способом?
— Анджей, — сказала она устало. — Ты меня утомил.
Календарь висел на обычном месте — в спальне; календарь открыт был на картинке «декабрь».
Она опустилась на краешек кровати. Достала записную книжку — но писать ничего не стала.
Какие будут варианты?
Господин Петер напичкал ее наркотиками, и теперь она живет внутри большой галлюцинации… Тогда все понятно. Только какого пса?..
Она раздраженно отбросила подушку. С обратной стороны наволочки обнаружилось продолговатое бурое пятнышко; Ирена брезгливо поморщилась.
Какого черта она дала втравить себя в это сомнительное предприятие? Тем более что в нем замешан Анджей…
А вот интересно… где-то она читала о методе, позволяющем отличить галлюцинацию от правды…
Она зевнула. Кровать почему-то не внушала ей доверия — возможно, из-за пятна, которого на ЕЕ наволочке никогда не было. Придерживаясь за скрипучие перила, Ирена спустилась в кабинет, включила компьютер в надежде отыскать на диске собственное великое произведение — но не нашла. Ничего из свежих вещей, даже неудачной неоконченной повести…
Она легла на диван, натянув плед до подбородка.
Слышно было, как в прихожей стучит хвостом Сэнсей.
Надо подумать. Немного времени… Связать. Осознать. Дайте мне подумать…
Модель. Это все — МОДЕЛЬ?!
Она потянулась к телефону. По памяти набрала номер долговязого профессора восточной литературы. Ожидая связи, усмехалась про себя. Надо же… Сейчас проверим…
— Ирена?! Вы уже вернулись, вот здорово!
Она села на диване, бездумно кутаясь в плед.
— Как я рад вас слышать! Ваши студенты вас ждут… В то время как Карательница стоит на ушах, потому что триместр уже пять недель как начался… Ирена, как съездили?
— Хорошо, — сказала она удивленно. — Спасибо…
— Когда вас ждать? С впечатлениями, с сувенирами? — голос профессора сделался игривым.
Ирена сглотнула:
— Собственно… а когда удобнее?
— Завтра, конечно, сразу же приходите в институт, не стоит давать Карательнице лишнего повода… Возможно, лучше ей прямо сейчас позвонить…
— Да-да… — пробормотала Ирена по инерции. — Да… я тоже рада… вас слышать.
— Может быть, расскажете вкратце? — профессор заулыбался в трубку.
— Нет… извините, я очень устала… Завтра.
— Хорошо… Тогда до завтра. Всего хорошего…
— Всего… и вам… тоже… того же…
Она перевела дыхание.
Это уже интереснее. Это по-прежнему — МОДЕЛЬ? Смоделированный профессор?
Она опять-таки по памяти набрала старый телефон Анджея. Вот поди ты, и забыть-то не удалось…
Никто не брал трубку. Ирена призадумалась — и вспомнила еще два телефона, по которым Анджей когда-то обретался.
Тот же результат. Длинные гудки.
Через несколько часов стемнеет. Да, стемнеет, потому что… как там говорил профессор? Триместр уже пять недель как начался? Октябрь…
Страх был ледяным и внезапным. Рубашка мгновенно прилипла к спине — как она позволила себя втянуть… почему она просто не отказалась сразу же?! Теперь… это галлюцинация — или она «в ткани модели»? Над кем здесь проводят эксперимент?!
Из-под дивана выползла черепаха. Покосилась на Ирену бессмысленным блестящим глазом; Ирена автоматически включила настольную лампу, уложила черепаху на подушку…
Время начала эксперимента — декабрь. Правильно, и календарь в спальне говорит о том же… Эксперимент длится ТАМ месяц, а ЗДЕСЬ — десять. Все сходится…
А кто, спрашивается, все это время кормил Сэнсея и черепаху?!
Когда стемнеет, идти к воротцам на холме нет резона — можно с легкостью сломать шею. Значит, за оставшиеся несколько светлых часов просто необходимо отыскать Анджея… Почему он сбежал при ее приближении? Играет в кошки-мышки?!
Ирена прошлась по кабинету. Ты дома, говорили глаза, но все остальные чувства не особенно этому верили. Следовало бы пойти на кухню и открыть банку каких-нибудь консервов — но мешала мысль об учиненном чужими руками беспорядке. О разбросанной утвари, о грязной посуде, о каких-то тряпках в углу…
Тряпки. Она почесала кончик носа.
…Содержимое камина в гостиной представляло собой груду пепла с непрогоревшими кусочками ткани. Что это была за ткань и почему Анджей ее жег?
И был ли это Анджей?!
Она прокляла свою заторможенность. «Тетя Ирена, а разве это были не вы?»
В тот момент она решила, что маленький соседский Валька балуется, либо фантазирует, либо видел что-то не то…
Что он видел?! Что, если в этой… модели живет смоделированная Анджеем Ирена?..
Она перевела дыхание. Прошла в кухню; в дальнем углу имела место куча неопределенного назначения лохмотьев. Впрочем, у Ирены не было охоты особенно их разглядывать…
Морщась от отвращения, она выгребла тряпки во двор и сбросила в мусорную яму. Пусть этот дом смоделирован, пусть он ненастоящий — но допускать в свою кухню неаппетитный хлам Ирена не желала.
Посреди двора она остановилась, раздумчиво уставилась на тополь. Ладно, если допустить на минутку, что никакой МОДЕЛИ нету и господин Петер попросту оглушил ее на десять месяцев, и она только теперь пришла в себя… Если допустить, что это возможно — тогда почему тополь растет не справа от ворот, а слева?!
Посреди двора она остановилась, раздумчиво уставилась на тополь. Ладно, если допустить на минутку, что никакой МОДЕЛИ нету и господин Петер попросту оглушил ее на десять месяцев, и она только теперь пришла в себя… Если допустить, что это возможно — тогда почему тополь растет не справа от ворот, а слева?!
Насколько МОДЕЛЬ реальна? Где ее границы? Профессор, например, существует? Или существует только его голос в телефонной трубке?
В задумчивости она вернулась в дом, подошла к телефону и набрала номер Карательницы.
— Наконец-то, госпожа писательница, вы соизволили объявиться…
Из трубки, казалось, вытекали ледяные сквозняки. Карательница даже не считала нужным язвить; равнодушная холодность в ее голосе предвещала самые большие из всех возможных неприятностей.
Ирена отстраненно выслушала пассаж о недобросовестности и безответственности и сообщение о том, что ее, госпожи Хмель, увольнение есть вопрос почти решенный. Интересно — сама ли Карательница дышит сейчас в трубку, или презрительный голос ее моделируется на уровне электронных импульсов?..
— …за версту не подпускать к педагогике. И это всё, госпожа Хмель, вам ясно?..
— Хотите, расскажу анекдот? — предложила Ирена задумчиво. — Прибегает студент в медпункт: скорее! Там госпожу Карательницу укусила гадюка!.. А медсестра ему эдак флегматично: я этой гадюке уже ничем помочь не смогу…
Короткие гудки. Оказывается, в трубке вот уже минут пять никого нет — она говорит в пустое пространство…
Ирена аккуратно положила трубку на рычаг.
Во время так называемого инструктажа она не раз и не два спрашивала у господина Петера: насколько МОДЕЛЬ реальна? И всякий раз получала один и тот же невразумительный ответ: не более, чем всякая модель… хотя, гениальность господина Анджея заключается именно в том, что модель, как бы это сказать точнее… многофункциональна, внутренне непротиворечива и в некотором роде самодостаточна… Современное состояние науки, говорил, маясь, господин Петер, не позволяет полноценно работать с таким уровнем моделирования. Господин моделятор, возможно сам не осознает… что этот колоссальный успех равносилен сокрушительному поражению…
Закурлыкал телефон. Ирена машинально подняла трубку:
— Алло!
Молчание. Тишина.
— Алло, я слушаю!
Короткие гудки.
* * *Было время — она как раз училась в аспирантуре — когда Анджею вдруг наперебой стали звонить молоденькие девушки. И в комплекте с ними молоденькие ребята; Ирена несколько раз пошутила на эту тему, но Анджей шутки не понял. В тот период он вообще не понимал шуток; Ирена не знала, что ей делать — ревновать или насмехаться, или сделать вид, что ничего не происходит…
Потом эти девочки-мальчики разом объявились у супругов в доме — их было десять человек, Ирена оставила всякие попытки напоить гостей чаем и только удивленно наблюдала, как юнцы волнуются, будто перед экзаменом, медитируют по углам и передают друг другу какие-то скверно изданные брошюры…
Потом она ненадолго уединилась на кухне — и, вернувшись, застала среди гостей живописную свару. Двое парней удерживали третьего, но это не была обычная драка — рядом прыгала девчонка с веревочным хлыстом в руке, нещадно хлестала кресло, орала, требуя от парня каких-то признаний, выкрикивала непонятные вопросы; еще двое девчонок застыли по обе стороны двери, сжимая пластмассовые пистолеты, а прочая компания забилась под стол и оттуда напряженно наблюдала за происходящим…
Анджей стоял, скрестив руки на груди, и казался довольным.
Сумасшедшее действо продолжалось часа три; наконец юнцы и юницы выдохлись и, опять-таки отказавшись от чая, разошлись.
— Ты бы мог хоть раз смоделировать что-нибудь полезное? — спросила она, когда закрылась дверь за последним гостем.
Он поднял бровь:
— Что, например?
— Спокойную жизнь, — сказала она устало. — Хоть месяц. На море. В уединенном месте, в домике на берегу, и чтобы орали одни только чайки…
— Хм…
Он собрался и ушел, и она решила, что он обиделся. Но уже на назавтра был поезд, а еще через день она потрясенно бродила по маленькому домику, проверяла ногой температуру морской воды и придирчиво изучала содержимое холодильника:
— Анджей… Видишь ли… Зачем же воспринимать все так прямолинейно?!
Он кидал в море камушки — и не замечал ее благодарной улыбки.
Думал о своем.
* * *На журнальном столе она обнаружила декабрьскую газету. Просмотрела — и, потрясенная, едва не села на черепаху.
Газета «Вечерний город», знакомая до последней рамочки, спокойная консервативная газета показалась ей развернутым заключением судебно-медицинской экспертизы.
«Извлеченное из колодца тело находилось в четвертой стадии разложения и носило на себе следы…»
«…Новые жертвы. Их приметы: мальчик около десяти лет, с признаками насильственной смерти, блондин, был одет…»
«Мы не должны отворачиваться. Ни брезгливость, ни страх, ни равнодушие… каждый, хоть раз преступивший проведенную обществом черту — будет настигнут правосудием при активной помощи… Ты и твой сосед — никто не останется в стороне, и только тогда…»
И наконец:
«Вчера в Ратуше состоялось заседание городского совета. Рассматривались вопросы финансирования правоохранительных структур… новых источников пополнения городской казны… утвержден законопроект, согласно которому будет налажена целевая продажа осужденных — предприятиям и организациям для соответствующих целей, в том числе… расширены мотивационные списки к передаче приговоренных к смерти граждан в пользование гражданам с гемоглобиновой зависимостью… при условии соблюдения… рассмотрению в каждом отдельном случае.»
Ирена отложила газету. Взяла снова, посмотрела на число, изучила состав редколлегии, прочитала адрес редакции и типографии, многочисленные технические данные…
Если модель носит на себе отпечаток личности моделятора, то что же случилось в Анджеем в последние перед экспериментом месяцы?..
Она спохватилась. Глянула на часы; скоро стемнеет. Моделятор не появился, ее миссия на грани провала, и все сильнее болит голова…
Затявкал во дворе Сэнсей. Не залаял — именно затявкал, как распоследняя болонка…
Интересно, измененный характер Сэнсея — тоже отпечаток неясных желаний ее бывшего мужа?!
Посреди двора соседский Валька пытался отобрать у Сэнсея палку. Пес мотал головой, Валька азартно сопел; секунда — и палка полетела далеко в кусты, а за нею с тявканьем погнался довольный волкодав…
При виде Ирены Валька смутился. Сунул руки в карманы, принялся ковырять землю носком кроссовка.
— Валечка, — сказала она как можно спокойнее. — Скажи, пожалуйста… Вы газеты получаете?
Пацан кивнул.
— А ты не мог бы… принести мне на минутку какой-нибудь последний номер? Я только посмотрю…
Сэнсей в кустах орудовал палкой, как бульдозер ковшом.
— Я подожду, — сказала Ирена мягко. — Поиграю пока… с собачкой. Да?
Валька метнулся за калитку. Минут пять Ирена думала, что он не вернется — но одновременно с визгом Валькиной сестры и звуком разбитой бутылки из соседского двора выскочила маленькая вертлявая тень.
Вечерело. Ирена с трудом разбирала текст; газета была спортивная, но всю последнюю страницу занимали сообщения в плотных рамочках: приговоры, приговоры, приговоры…
— Спасибо, Валечка, — сказала Ирена каким-то не своим, противно-елейным голосом. — А скажи — ты в школу ходишь?
Валька кивнул.
— А Сэнсея, когда меня не было, кто кормил?
Валька застенчиво улыбнулся.
— Ты?
Кивок.
— А кто в моем доме был, ты не видел? Тетя? Или дядя?
Пацаненок помрачнел. Принялся ковырять кроссовком, провел в пыли перед собой неровную черту.
— И ты будешь жить в этом ненормальном мире? — шепотом спросила Ирена, обращаясь не столько к мальчику, сколько к себе. — Моделька…
Валька быстро стрельнул глазами. Опустил голову.
— Ну, ты заходи как-нибудь, — деревянным голосом предложила Ирена. — Заходи… с собакой поиграешь… чаем угощу…
Валька кивнул, не поднимая глаз.
— Ну, беги…
Пацаненка словно ветром сдуло. Спортивная газета так и осталась у Ирены в руках.
Неудобно…
Она положила газету на лавочку перед соседскими воротами.
Анджей, Анджей…
Преодолевая внезапно навалившуюся усталость, Ирена переступила порог как бы своего дома. Побрела в как бы свой кабинет, опустилась на как бы знакомый диван…
Все, господин Петер. С меня хватит.
А нечего было заваривать всю эту кашу. «Возникают проблемы, в том числе этические… Модель многофункциональна, внутренне непротиворечива и в некотором роде самодостаточна…»